Потом священник предложил мне занять свободное место рядом с его креслом, и мы проговорили несколько часов подряд.
Но он так и не сказал, откуда узнал мое имя.
Глава тридцать четвертая
Через восемнадцать часов, показавшихся мне вечностью, самолет компании «Люфтганза», осуществлявший рейс Вашингтон — Франкфурт с промежуточной посадкой в Нигерии, наконец коснулся колесами бетонки аэропорта Мурталлы Мухаммеда в Лагосе.
Когда самолет пошел на снижение, моему взору открылись грандиозные просторы Сахары, граничившая с ней со стороны побережья саванна и проплывавшее под крылом изумрудно-зеленое пространство Гвинейского залива, на берегу которого высился Лагос.
Немного позже, когда я ступил на раскаленные от солнца бетонные плиты аэропорта, мне пришло в голову, что пределы Штатов я не покидал и приземлился в одном из южных американских городов, к примеру, Форт-Лодердейле.
— Извините, сын мой, но сейчас я вам ничем не смогу помочь, — произнес отец Бомбата и снова пожал мне руку, после чего мы расстались. Как выяснилось, священника поджидала в аэропорту целая делегация прихожан, жаждавшая сопроводить его до места назначения. — Только не забудьте сунуть в задний карман двести найра, — сказал он мне на прощание.
— Зачем это? — спросил я.
— Наши главные проблемы разрешает Господь, а все остальные — деньги.
Сказав эту загадочную фразу и продолжая улыбаться, маленький священник вручил мне свою визитную карточку, приветливо помахал рукой и направился к пастве.
Я понял, что он имел в виду, когда оказался в толпе пассажиров в секторе иммиграционного контроля. Чтобы преодолеть воображаемую нигерийскую границу, мне понадобилось добрых три часа. И неудивительно: в очереди стояли около четырехсот человек, а обслуживали их всего два медлительных чиновника, едва шевеливших пухлыми конечностями. Кроме того, очередь двигалась в разном ритме, что еще больше замедляло процесс. Часть пассажиров по непонятной для меня причине проходила контроль довольно быстро, тогда как другие, даже добравшись до заветной конторки, за которой располагались чиновники, вынуждены были ждать, когда те обратят на них внимание, до получаса и больше. Дважды я замечал, как мужчины в военной форме выдергивали из толпы отдельных людей и уводили их из зала сквозь небольшую дверь в стене, не имевшую, казалось, никакого отношения к официальному контрольно-пропускному пункту.
Когда наконец настала моя очередь, я положил перед чиновником на конторку свой авиабилет и заграничный паспорт.
— А где же паспорт? — осведомился чиновник, даже не взглянув на предъявленные мной документы.
На мгновение я смутился, но потом вспомнил слова отца Бомбаты и все понял. Официальное лицо давало мне понять, что шестеренки механизма иммиграционного контроля нуждаются в смазке. Иначе говоря, почти открыто потребовал у меня взятку.
Я наведался в задний карман, достал двести найра и переправил их по поверхности конторки чиновнику. Тот не моргнув глазом взял деньги, проштамповал мой паспорт и, не удостоив меня вторым взглядом, махнул рукой следующему пассажиру.
Глава тридцать пятая
Стресс, пережитый мной из-за необходимости платить бакшиш и длительного стояния в очереди, оказался сущим пустяком по сравнению с шоком, который я испытал, когда, толкнув заляпанные отпечатками грязных рук вращающиеся стеклянные двери, прошел в здание главного терминала. Здесь я впервые осознал, что нахожусь в огромном тринадцатимиллионном мегаполисе, и, вероятно, половина его, судя по оглушительному шуму и сновавшим в разных направлениях огромным потокам людей, пребывает именно здесь.
«Вот, значит, какая ты, Африка, — подумал я. — И очень может быть, что где-то здесь, среди этого орущего и снующего повсюду люда, ходит мой убийца, вернее, группа убийц».
Пока я, раздвигая плечом толпу, пробирался в багажное отделение, меня несколько раз останавливали нигерийские «официальные лица». Проверяя мои документы, они задавали мне сакраментальный вопрос, есть ли у меня при себе кредитные карточки «Виза» или «Американ экспресс». С первого взгляда узнавая во мне американца, они стремились получить небольшую взятку. Вероятно, они считали бы ее маленьким вознаграждением за то, что мне позволено находиться в этой стране и заниматься своими делами.
К тому времени, когда я забрал свои дорожные сумки из багажного терминала и стал проталкиваться сквозь стену из липких от пота человеческих тел к выходу, отвращение, внушаемое мне мелкими вымогателями и попрошайками, стало ослабевать. К примеру, меня так и подмывало швырнуть несколько найра мальчишке в фуражке носильщика, предложившему донести мой багаж до стоянки такси, и вручить ему все свои пожитки. Но в последний момент что-то удержало меня от этого. Кто может поручиться, что он, забрав мои вещи, не растворится с ними в густой толпе и я его больше никогда не увижу?
Приняв все это во внимание, я сам понес свой багаж на улицу, хотя мне было жарко, душно, тяжело и неудобно. Но почему должно быть иначе? Кто, собственно, я такой? Одинокий путник, оказавшийся в чужом неведомом краю и не имевший ни малейшего представления о его обычаях и традициях. Как ни странно, эта мысль содержала в себе, помимо ряда негативных моментов, еще и нечто завораживавшее — то, что обещало разнообразные приключения и удивительные открытия.
Глава тридцать шестая
Оказавшись на улице, я не испытал облегчения, поскольку воздух здесь был горячий, влажный и насквозь пропахший едкими выхлопами. Ничего удивительного: рядом с аэропортом носились стада старых подержанных машин, извергавших зловонный дым, и огромные желтые автобусы, работавшие на тяжелом дизельном топливе. Прямо по проезжей части среди двигавшихся во всех направлениях автомобилей прохаживались аборигены, которые продавали все на свете — от газет и фруктов до детской одежды и поношенной обуви.
— Алекс Кросс?
Я повернулся на голос, ожидая увидеть знакомого мне по описаниям Йена Флаэрти, моего контакта из ЦРУ, работающего в Нигерии. В конце концов, кто, как не агент ЦРУ, способен найти нужного человека в таком бедламе?
Но я ошибся, поскольку столкнулся лицом к лицу с двумя вооруженными офицерами из регулярной правительственной полиции, а вовсе не из иммиграционной полицейской службы, как мне показалось поначалу. Окликнувшие меня парни носили черную униформу, черные береты и погоны с нашивками на плечах. У обоих висели на поясе кобуры с тяжелыми полуавтоматическими пистолетами.
— Да, перед вами Алекс Кросс, — ответил я местным представителям власти.
А потом произошло нечто не поддававшееся логическому объяснению.
Дорожная сумка и небольшой чемоданчик в долю секунды были вырваны у меня из рук, после чего один из полицейских завел мне руки за спину, и на моих запястьях защелкнулись наручники. Я ощутил жгучую боль, ибо наручники относились к так называемому жесткому типу и применялись для смирения не в меру активных нарушителей порядка.
— В чем дело? — вскричал я, силясь встать так, чтобы лучше видеть лица местных копов. — И как прикажете это понимать? По какому праву вы надеваете наручники на американского гражданина?
Нечего и говорить, что все мои вопросы остались без ответа.
Забравший мой багаж офицер вскинул руку, словно подзывая такси, и к нам подкатил белый четырехдверный пикап марки «Тойота».
Один из офицеров открыл заднюю дверь и, надавив мне на макушку, заставил нырнуть в заднюю часть салона, куда вслед за тем швырнул мою дорожную сумку. Потом дверь захлопнулась, офицер опустился на сиденье рядом с водителем, и мы тронулись с места. Второй полицейский в машину не сел и как ни в чем не бывало стал прогуливаться по тротуару.
Тут мне пришла в голову простая, но полностью отвечавшая реалиям момента мысль: меня похитили!
Глава тридцать седьмая
Безумие…
— Куда вы меня везете? Что все это значит? Я — офицер американской полиции, — возмущался я, сидя на заднем сиденье пикапа. Увы, те, что располагались впереди, не слышали, казалось, ни единого моего слова.
При попытке приподняться и наклониться к уху полицейского я получил сильный удар дубинкой в грудь и два — по лицу.
Почувствовав острую боль и услышав тихий хруст, я понял, что мне сломали нос!
Кровь хлынула потоком из сломанного носа и залила рубашку у меня на груди. Мне не верилось, что все это происходит со мной. Да это просто невозможно!
Сидевший на переднем сиденье коп повернулся и посмотрел на меня. Казалось, он размышлял, врезать ли мне дубинкой еще раз или приберечь удар для другого времени.
К счастью, он решил ограничиться устным внушением.
— Сиди тихо, белая тварь! Чертов американец, чертов террорист, чертов коп!
В Штатах я слышал, что некоторые представители местного населения терпеть не могут американцев. Особенно чернокожих, называющих себя афроамериканцами. Теперь я испытал это на собственной шкуре. Мне еще повезло, что я относился к американцам белой расы. Чтобы прочистить мозги и сосредоточиться на ситуации, я сделал несколько глубоких вдохов ртом, поскольку мою носовую полость забили сгустки крови. Отдышавшись, я огляделся. Мы неслись по переполненному шоссе. Транспорт направлялся в аэропорт и возвращался оттуда. От жары, влажности и растворенных в воздухе едких испарений скверного топлива у меня закружилась голова. Но мои похитители, похоже, не обращали на такие неудобства никакого внимания. Водитель лишь куда чаще, чем у нас в Штатах, давил на клаксон, расчищая себе дорогу.
По шоссе мчались разноцветные автомобили: зеленые, белые, красные — все старых выпусков и не в лучшем состоянии. Время от времени проплывали громадные желтые автобусы, изрыгавшие клубы удушливого дыма. Вдоль дороги двигались пешеходы — преимущественно женщины. Многие несли на спине детей, а на головах — корзинки с каким-то грузом. Мимо нас пролетали различные строения, в основном хижины, хотя попадались и вполне современные дома. Количество построек постепенно увеличивалось, как и число автомобилей, автобусов, грузовиков и других транспортных средств, из чего я заключил, что мы приближаемся к столице.
Люди жили своей привычной жизнью, занимались привычными делами, зарабатывали свои найра.
Но те, что ехали со мной в пикапе, похоже, тоже занимались привычным делом, и это пугало меня.
Сидевший впереди коп обернулся и протянул ко мне руки. Я приготовился огрести новую серию ударов дубинкой, но он лишь провел личный досмотр задержанного, то есть обшарил мои карманы и завладел моим бумажником.
— Отдайте! — крикнул я.
Коп вытащил из бумажника пачку наличности — около трехсот американских долларов и пятьсот найра — и с презрительной миной швырнул пустой бумажник мне в лицо, угодив в разбитый нос. Меня снова пронзила острая боль, отдавшаяся в голове и затылке.
Потом я закашлялся, и из носа вновь потекла кровь. Она запачкала чехол сиденья, и за это меня наградили сильным ударом дубинки по плечам. Приглядевшись, я заметил, что чехол сшит из темно-синего нейлона, который не мнется, легко стирается, моментально сохнет, и понял, зачем эти парни надевают подобные чехлы на задние сиденья. Чтобы легко смыть следы своих кровавых злодеяний, не так ли?
Теперь я не имел ни цента и ни малейшего представления о том, что все это значит и чем может кончиться. Кроме того, у меня в голове не зародилось ни единой мысли о том, как все это остановить.
Хотя я уже понял, что распускать язык не следует, поскольку это спровоцирует очередной удар дубинкой, но все-таки повторил свой вопрос:
— Куда вы меня везете? Я — американский полицейский и прибыл сюда, чтобы расследовать дело об убийстве.
Полицейский что-то пролаял на своем диалекте водителю, и тот резко вывернул руль. Меня прижало к двери. После этого водитель притер машину к бровке и ударил по тормозам. Мы остановились.
Коп и водитель вышли из машины. Оба! Затем коп рывком распахнул дверцу с моей стороны, я в прямом смысле вывалился из «тойоты» и упал на землю, поскольку со скованными за спиной руками мне нечем было держаться за борта или ручки внутри салона.
Помимо всего прочего, я угодил головой в кучу пыли, вновь испытал острую боль в разбитом лице и снова закашлялся, пытаясь на этот раз выкашлять не запекшуюся кровь, а сгустки пыли и грязи, забившие носоглотку.
Коп — или тот, кто выдавал себя за копа, ибо Бог знает, кем был этот тип на самом деле, — подхватил меня под мышки, потянул вверх и поставил на колени. Я видел, с каким любопытством наблюдал за этой сценой малыш, сидевший у заднего окна микроавтобуса «ауди», проезжавшего мимо.
— Ты — храбрый парень, белый человек. Очень храбрый — и столь же тупой, чтоб тебя черти взяли!
На этот раз, впервые за все время, говорил водитель. Приблизившись ко мне, он сначала ударил меня правой рукой по левой стороне лица, а потом левой — по правой стороне. Я держался как мог, приложив максимум усилий к тому, чтобы не упасть снова в пыль.
— Вы, ребята, отлично справляетесь со своей полицейской работой, — с издевкой произнес я, поскольку мне уже было наплевать, что произойдет потом.
А потом на меня посыпались удары.
Сначала боковой в висок. Мне даже показалось, что при этом у меня в черепе что-то лопнуло. Затем множество других.
Не знаю, сколько всего сильнейших ударов кулаками они мне нанесли. Поскольку отключился, полагаю, после четвертого.
Глава тридцать восьмая
Невозможно… невероятно, беспрецедентно.
Когда я очнулся, кругом стояла тьма. У меня все болело, особенно лицо вокруг носа. Поначалу сознание никак не отреагировало на то, что мое тело начало пробуждаться к жизни. Я не знал, что нахожусь в Африке, зачем сюда приехал, и задавался только одним вопросом: «Как, к дьяволу, я здесь оказался?»
Потом начавшее оживать сознание сформулировало следующий вопрос: «А где, собственно, это самое „здесь“?»
И секундой позже: «Куда, интересно знать, меня завезли?»
Я протянул руку и, коснувшись виска, ощутил острую боль в открытой ране. Потом вдруг вспомнил, что был в наручниках, но теперь они не стягивали более мне запястья.
Я лежал на спине на каком-то твердом покрытии. Возможно, на камне или бетоне.
И кто-то смотрел на меня сверху вниз. Я не видел выражения его лица, поскольку, повторяю, меня окружала темнота. Не непроглядная, но тем не менее…
Короче, я видел только то, что на меня смотрит чернокожий.
Потом пришло ощущение того, что на меня смотрит отнюдь не один человек, а много. Приглядевшись, я пришел к выводу, что вокруг меня собрались не менее дюжины мужчин. И тут до меня дошло — это заключенные, а сам я — в тюрьме. Такой же заключенный, как все они.
— Белый человек очнулся, — сказал кто-то из них.
Черт, меня выдала одежда, и все они давно уже знают, что я американец, а как я уже успел себе уяснить за время путешествия, американцев в этих краях не жалуют и словосочетание «белый человек» здесь сродни ругательству.
— Где я? — Мои слова больше напоминали хрип затравленного зверя, чем человеческую речь. — Вода есть?
Тот, кто заговорил первым, ответил и на мой невнятный вопрос:
— Только утром принесут, друг.
Он наклонился ко мне и помог верхней части моего тела принять вертикальное положение. Лучше бы не помогал, поскольку ребра болели так, словно по ним колотили железным прутом, а голова раскалывалась.
Впрочем, сидячее положение имело и преимущества. Так, мне удалось разглядеть, что я нахожусь в некоем подобии тюремной камеры, которая, впрочем, больше напоминала склеп или даже пещеру. А еще здесь ужасно пахло. Вероятно, из отверстия в углу — своеобразной общественной уборной. Чтобы не стошнило, я стал часто и неглубоко дышать ртом.
В камеру проникал рассеянный тусклый свет из зарешеченного окошка в двери, прорезанной в дальней от меня стене. Помещение казалось достаточно просторным, чтобы вместить дюжину заключенных, но дело в том, что нашего брата содержалось в ней раза в три больше. Все заключенные были мужчинами.