Брови у него ломались под углом. Женщины иногда выщипывают брови, чтобы придать им именно такой вид, но у Карла они были такие от природы, и он поднимал левую, когда что-нибудь ставило его в тупик или у него возникали сексуальные желания.
Он познакомился с ней на презентации фильма "Укрощение сварливой". Мягко овеял ее, словно летний ветерок, укутал тенью, как облако — маковое поле.
Они встретились четыре раза, прежде чем добрались до главного. Молли хотела отдаться на их третьем свидании, под платаном, когда дул сильный ветер и автомобиль засыпало листьями, но Карл не воспользовался этой возможностью.
Карл сказал, что он плотник, работает главным образом в Кресент-Сити, но вскорости собирается открыть собственное дело, чтобы тяжелую работу делали другие люди, а он занимался организационными вопросами. В этом, говорил Карл, он мастер.
Молли удивлялась, что у плотника Карла такие гладкие, мягкие ладони, но решила, что он или очень осторожен в обращении с инструментом, или работает и перчатках. Так или иначе, несмотря на некоторые несущественные сомнения, Молли все более проникалась доверием к Карлу. Полностью она никому не доверяла, даже родителям, так что чувство это было для нее внове. Она хотела свыкнуться с ним, хотела, чтобы оно стало для нее привычным.
Поначалу Молли не знала о кокаиновом бизнесе Карла. Иногда, перед тем как куда-нибудь поехать, они выкуривали косячок, но этим все и ограничивалось. Как-то раз, после пары бутылок дешевого красного вина, в череде взаимных признаний, Карл сказал, что в прошлом нюхал кокаин. Как давно это было, Молли узнать не удалось.
Однажды вечером, много месяцев спустя, в разгаре сухого и жаркого лета, Молли поцеловала Карла, и у нее застыло лицо.
После рождения Сары они переехали на склон горы, в дом, расположенный под тюрьмой, которую выстроили несколькими годами раньше.
Молли не придавала значения символам, но иногда тюрьма виделась ей, как воспоминание о будущем. Если уж им суждено жить в тени тюрьмы, то лишь для того, чтобы последняя напоминала им: во всех есть что-то плохое, только держать его надо в себе.
Карл часто уезжал. Молли по нему скучала. Вот это чувство точно стало привычным. Карл уехал в Кокендерс. Наркотиками он больше не занимался. Теперь от что-то строил у реки.
Молли заботилась о Саре, гуляла в лесу, ждала.
Молли поднялась с пола. Уже совсем стемнело. Зима в этом году не спешила вступить в свои права. Сезоны смешались в какую-то тяжелую вязкую массу. И Молли чувствовала, как масса эта лежит на плечах, сжимает горло, давит на голову, словно большая мягкая рука.
Она прошла к автомобилю по извилистой, выложенной булыжником дорожке. Молли гордилась своей дорожкой: булыжники из Бельгии, хоть и шагать по ним — удовольствие небольшое. Села в автомобиль, включила радио, посмотрела на темный дом.
Выглядел он совершенно пустым, будто в нем и не жили. Труп, из которого улетела душа. Карл уже с год сидел в тюрьме: ничего он у реки не строил. Летал в Мексику за товаром. Ему принадлежали два легких самолета.
На заседаниях суда она много чего о нем узнала. Исправительная школа для малолетних, два срока в тюрьме, обвинения в изнасиловании школьницы средней школы (изнасиловании на свидании), от них, правда, потом отказались родители девушки. Его арестовывали за то, что он избил гомосексуалиста трубой, после того как парень отсосал ему в проулке за баром, в который он иногда приводил Молли. Дали год условно. Два раза его арестовывали за торговлю наркотиками, но ему удавалось избежать суда благодаря ошибкам следствия, которые умело использовали адвокаты. За свою жизнь он не забил ни одного гвоздя, зато какое-то время ездил на пурпурном "мерседесе", который, правда, после неудачной сделки пришлось отдать за долги.
Когда его освободили в последний раз как примерного заключенного, Молли попыталась направить его на путь истинный, ради Сары. Шесть месяцев он вроде бы был паинькой, но потом Молли поняла, что он взялся за старое. Мотылек, как известно, всегда летит на пламя свечи. Она нашла в его бумажнике три тысячи долларов, сотенными.
Однажды — любовь ее умирала медленно, сначала превращаясь в воспоминания, потом окончательно растворяясь в прошлом, — Молли подошла к его стенному шкафу и распахнула дверцы. Ни одежды, ни чемодана из кожи аллигатора. Только грязные кеды, в которых он иногда работал по саду, лежали на полу. Левый — с дырой над большим пальцем.
Никакой записки, ничего. Молли почувствовала, как из шара, находящегося внутри, размером с сердце, выпустили воздух: на этот раз Карл ушел навсегда.
Новый дом стоял в тупике. Алюминиевые рамы окон, тонкие стены, вибрирующие при самом слабом ветерке. Молли сразу его возненавидела.
Для всей мебели места не хватило, и в первое же воскресенье она устроила во дворе распродажу лишнего. День выдался солнечным, но холодным, и она познакомилась с некоторыми соседями, молодым японцем, ирландским джентльменом, который долго говорил о том, что не любит выходные, особенно Рождество, пожилой женщиной, которая сообщила Молли, что ее собачку изнасиловали. У Молли сложилось впечатление, что при этом в некотором смысле изнасиловали и эту женщину. Ходила она так, будто невидимая рука постоянно шлепала ее то по одной, то по другой ягодице. Молли подумала, что нельзя отождествлять себя с животными.
Сара училась в третьем классе. Школу ей менять не пришлось, так что к новому дому она привыкла на удивление быстро. Четыре дня с такой злобой смотрела на стены, что Молли опасалась, а не рухнут ли они, а потом вдруг занялась своими делами, словно ничего и не произошло. На этом фоне депрессия Молли стала особенно заметной.
Как-то Сара вернулась из школы с новостями о Человеке-Тигре.
— Мамик, у нас в школе организуют клуб. — Она говорила и жевала бабл-гам. — Клуб фэнов Человека-Тигра. Входят в него в основном мальчики.
Школа состояла из двух зданий, соединенных стеклянной галереей, чем-то напоминающей теплицу. Одно занимала начальная школа, второе — средняя.
— Неужели? — Она приветствовала самостоятельность в детях, но сообщение дочери вызвало у нее легкий шок.
— Да, мальчики постарше, седьмой класс и выше. В газетах сегодня ничего нет?
Молли покачала головой, и Сара прошествовала в свою комнату вместе с учебниками, перевязанными ремнем.
В следующие две недели суета вокруг Человека-Тигра сошла на нет. Общество пришло к выводу, что он или умер, забившись в какую-то нору, или перебрался в другой район, но еще не показал клыки. За все это время его видели лишь однажды. Подросток (он входил в один из этих фэн-клубов, которые множились как грибы после дождя, так что показания особого доверия не внушали) сказал, что видел, как Человек-Тигр голым бегал по лесу. Он даже оглянулся через плечо, вот почему подросток точно знал, что видел именно Человека-Тигра, а не какого-то психа, которому нравилось скакать по лесу голышом.
Как-то в воскресенье, во второй половине дня, когда Сара ушла к Патрисии, ее слабоумной подружке, которая училась с ней в одном классе, хотя и была на два года старше, Молли начала разбирать коробки со старыми вещами, которые не выставила на продажу, и наткнулась на письма Карла, некоторые из которых так и остались нечитаными.
Пока он сидел в тюрьме, ее отношение к нему постоянно менялось: то она его ненавидела, то с нетерпением ждала возвращения. Перепады настроения сказывались и на письмах. Некоторые она читала, другие просто складывала, не вскрывая конверта. Писем набралось предостаточно.
Молли вскрыла непрочитанные письма, сложила их аккуратной стопкой. Писал Карл на лучшей бумаге, шелковистой на ощупь, с волокнами, которые проступали на ней, словно вены на здоровой коже. Молли подобрала письма в хронологическом порядке и начала читать.
В этот день у нее будто что-то отняли. Она сидела в темноте, письма чуть поблескивали, словно дышащие на ладан флюоресцентные лампы. Она не могла в это поверить. Ущипнула себя. Все тело отозвалось болью.
Карл сидел в тюрьме с Человеком-Тигром, какое-то время даже в одной камере, пока его (Человека-Тигра) не перевели в одиночку: своими вполне человеческими, но очень острыми ногтями он разукрасил физиономию одного из надзирателей.
Карл писал, что, возможно, лицо Человека-Тигра стало таким в результате несчастного случая, хотя это не объясняло шерсти или формы и цвета глаз. Карл был большим выдумщиком. В его голове рождались самые невероятные версии. "Стоит привыкнуть к его внешности, — писал Карл, — и все становится на свои места. Здесь множество куда более жутких зверей". Карл написал, что собирается спросить Человека-Тигра, почему у него такое лицо, но удобного случая так и не подвернулось.
Молли вспомнила человека, которого как-то видела во время дождя. Он внезапно возник под ее зонтом и тут же исчез: мужчина без лица, со смазанными, стертыми чертами.
Удивило Молли другое: вернувшись из тюрьмы, Карл ни разу не упомянул про Человека-Тигра. Впрочем, подумала Молли, удивлялась она, должно быть, напрасно. Для Карла это обычная история: мелочам он не придавал особого значения. А мелочью для него считалось практически все.
Если письма Карла соответствовали действительности, он выбрал Человека-Тигра в свои исповедники. Рассказывал ему о своих сексуальных похождениях, наркотической зависимости, женщинах прошлого и будущего, любви. Признался, что испытывает чувство вины перед Молли за то, что обманул ее. Говорил о наивности, которой не могли лишить Молли никакие его деяния. "Ему нравится думать о тебе. Он же философ и пытается понять, что есть доверие, слепа ли любовь, такие вот его занимают проблемы".
Он писал мне, как божеству, думала Молли. Собрала письма, бросила их в ведерко для мусора. Мне следовало читать их сразу, как только они приходили, и тут же выбрасывать. Молли достала письма из ведерка, сунула в зеленый пластиковый контейнер для мусора, который стоял в переулке, плотно закрыла крышку. Через неделю они сгорят на свалке синим пламенем. "Он не верит, что есть такие, как ты, — писал Карл. — Он хочет познакомиться с тобой, когда выйдет из тюрьмы. Он получил пожизненный срок, точнее, три пожизненных срока, но кто знает, как все обернется. Он грустнеет, знаешь ли, когда говорит о тебе, поэтому я держу рот на замке". Что бы там ни говорилось о Карле, он никогда не лишал человека последней надежды.
Молли включила свет, ощущая себя слабеньким олененком, которым решил отобедать хищник.
Села, глядя на пустой стол, представила себе Карла, склонившегося в камере над письмом, его зеленые, затуманенные эмоциями глаза. В тусклом свете едва ли не вся комната пряталась в тени. Молли задвинула пустой ящик, прищемила большой палец.
Кляня все и вся, слизывая кровь, чувствуя ее металлический привкус, сказала себе: сохраняй благоразумие, Молли. Здесь его нет. Он давно уже в другом округе, а то и штате. Нет никаких оснований думать, что он действительно появлялся. И однако она чувствовала эти желтые глаза, которые затаились в глубинах ее души и смотрели, смотрели, смотрели на нее, выжидая своего часа.
Она как раз поворачивалась, когда распахнулась входная дверь. Что-то ворвалось в дом, окутанное плащом тьмы.
Молли сжала кулаки, подалась назад, у нее перехватило дыхание.
Свет лампы снял с пришельца темный плащ.
— Привет, мамик. — Сара бросила на кресло-качалку свой новый ранец. — Я вернулась раньше, чем обещала.
Вечерами Молли сидела на холодной, чуть отсыревшей простыне, натянув покрывало поверх колен, и думала о том, что бы она сказала. Постучит ли он в дверь? Заговорит ли вкрадчиво, как большой нехороший волк? А может, он будет в человеческой маске, которую сбросит перед тем, как вонзить в нее свои зубы? Ветерок гулял по комнате, хотя Молли закрыла все окна. Она встала, проверила оконные запоры, но ветерок по-прежнему леденил воздух. Молли забралась под одеяла в ожидании.
Она просыпалась глубокой ночью, ощущая на шее его дыхание, обволакивающее, как горячий туман.
В пятницу, во второй половине дня, звякнул дверной звонок. В это время Сара обычно возвращалась из школы. Должно быть, забыла ключ. Молли, дожевывая сандвич с курятиной, открыла тонкую дверь, даже не посмотрев в глазок.
— Сара, — недовольно начала она, стоя за дверью и вытирая испачканную жиром ручку передником, — ты же знаешь, как я ненавижу этот звонок. Как только у нас появятся деньги, обязательно заменю его на другой.
Человек-Тигр ворвался, как ветер из жаркой пустыни.
Заполнил собой холодную комнату. Оттолкнул Молли потными ладонями. Она почувствовала пульсирующую в них кровь. Потрясенная, прижалась спиной к двери.
Одним движением он захлопнул дверь и пригвоздил к ней Молли.
Молли открыла рот, но ни единого звука не сорвалось с губ. Смотрела она на середину гостиной; если б взглянула на него, он стал бы явью. Она не хотела смотреть. Пусть бы им обоим оставаться фантомами. Но ничего не смогла с собой поделать. Его глаза притягивали ее, гипнотизировали.
Не глаза — золотистое зеркало, в котором Молли увидела отражение своего испуганного лица. И себя, маленькой и черной на огромном золотом поле. Молли поразила бездонная глубина этих глаз, за ее дрожащим ликом таинственные дороги тянулись неведомо куда.
И никаких угрожающих телодвижений с его стороны. Он просто стоял, закаменев, словно памятник. Она наблюдала за ним, солдат, застывший навытяжку, двигались только ее глаза, она боялась, что ее страх проявится, как только она шевельнет чем-то еще, и тогда он ударит ее.
Лицо у него было в два раза больше человеческого, большое, как тарелка. Его полностью покрывала шерсть, густая шерсть, поблескивающая, как у многих животных, даже в полутемной прихожей. Несчастный случай не мог до такой степени изменить человеческое лицо. Карл в этом ошибся. Густотой шерсть напоминала траву в прериях после сезона дождей. Черные полосы, как у индейца в боевой раскраске, между белым и солнечно-желтым. Резкая смена цветов, никаких переходов, полутонов. Лицо-морда, красивое и ужасное. Молли вспомнились ломающиеся углом брови Карла.
С минуту, пока у нее плыло перед глазами и она пыталась не потерять сознание, Молли думала, что это Карл, надевший маску и решивший разыграть ее, таким странным способом вернуться в ее жизнь.
— На колени, — прошептал Человек-Тигр. Снаружи донесся шум. Может, почтальон, который всегда приходил по пятницам. Молли послушно опустилась на колени. На ставший липким пол. Нет, не Карл, кто-то еще, раньше она его не встречала, но чувствовалось в нем что-то знакомое: звериное дыхание, жаркое, зловонное. Слова доносились откуда-то из глубины, Человек-Тигр не говорил — рычал. Кто-то еще, уставший бежать, бежать к ней, не от нее. Такой вот прибыл к ней гость. А может, она все это придумала.
Ее начала бить дрожь, изнутри, от желудка, который всегда сдавался первым. Он словно задергался по собственной воле.
На плече у Человека-Тигра висел черный рюкзак. Он достал из него что-то белое. Взял за руки, связал.
Молли начала всхлипывать — страх вырвался из желудка, вместе с желчью, потом замолчала, вспомнив судьбу олененка.
Хватка его становилась все крепче, пока ей не удалось полностью подавить страх. В передачах ПБС[5] о дикой природе не раз рассказывалось о том, как надо вести себя с хищниками.
Ей хотелось заговорить, сказать что-то вроде: "Что вы хотите сделать? Денег у меня нет; драгоценности наверху, — потому что она хотела, чтобы это было обычный грабеж, а не воплощение ее безумных фантазий. Может, он всего лишь грабитель, который возьмет ее драгоценности и уйдет? Или мозг обладает возможностью трансформировать реальность? Но прежде чем она успела произнести хоть слово, он залепил ей рот клейкой лентой.
Наклонился, подсунул под нее большие, как стволы деревьев, руки, и понес наверх, будто пушинку.
В холодную, темную комнату, окно которой выходило на восток. Бросил ее на кровать.