Пару раз Джо пытался убрать изображение с телевизора, и вот теперь ей стало ясно почему. Да уж, будьте уверочки. У Джо, конечно, имелись высосанные из пальца оправдания. «Как-то неловко держать Иисуса на телевизоре, когда мы смотрим „Втроем веселее“ или „Ангелы Чарли“, — говорил он. — Почему бы тебе не поставить его на комод в спальне, Бека? Или… знаешь что? Почему бы не убрать его на комод до воскресенья, а тогда можешь принести его вниз и поставить на телик, пока будешь смотреть Джимми Суоггарта, и Рекса Хамбарда, и Джерри Фолуэлла?[1] Голову прозакладываю, Иисусу Джерри Фолуэлл нравится куда больше, чем „Ангелы Чарли“.
Она отказалась.
— Когда приходит мой черед на четверговый покер, ребятам это не по вкусу, — сказал он в другой раз. — Никому не хочется, чтобы Иисус Христос смотрел на него, когда он надеется прикупить карту к флэшу или пополнить стрейт.
— Может, им не по себе, потому что они знают, что азартные игры — дело рук Дьявола, — отрезала Бека.
Джо, хорошо игравший в покер, оскорбился.
— Значит, фен для сушки волос — это тоже дело рук Дьявола, как и кольцо с гранатом, которое тебе так нравится, — сказал он. — На какие шиши они куплены? Может, вернешь их, а деньги пожертвуешь Армии Спасения? Погоди, по-моему, чеки у меня в ящике.
После этого она согласилась, чтобы Джо поворачивал Иисуса лицом к стене на вечер одного четверга в месяц, когда его грязные на язык, дующие пиво дружки приходили к ним играть в покер… но и только.
И вот теперь ей стала ясна истинная причина, почему он хотел избавиться от этого изображения. Конечно, он с самого начала понимал, что изображение это магическое. Ну… пожалуй, более подходящее слово — „священное“, а магия — это для язычников: охотников за головами и католиков и всех вроде них. Ну, да ведь в конечном счете между ними никакой разницы нет, верно? Все это время Джо наверняка чувствовал, что изображение это особое, что через него будет изобличен его грех.
Ну конечно, она должна была догадываться, что кроется за этой его озабоченностью в последнее время, должна была понимать, что есть причина, почему он по ночам больше к ней не лезет. Но, правду сказать, это было облегчением — секс ведь оказался именно таким, как ее предупреждала мать — омерзительным и грубым, иногда болезненным и всегда унизительным. И еще: она ведь иногда ощущала запах духов на его воротничке? Если так, то и этого она не желала замечать, и не замечала бы и дальше, если бы седьмого июля изображение Иисуса на „Зените“ не заговорило. Теперь она поняла, что, кроме того, не замечала третьего обстоятельства: примерно тогда же, когда прекратилось лапанье и воротнички запахли духами, старик Чарли Истбрук ушел на пенсию, и на его место с фолмутской почты перевели женщину по имени Нэнси Фосс. Она догадывалась, что эта Фосс (кого Бека теперь мысленно называла просто „Эта Шлюха“) была лет на пять старше ее и Джо, то есть было ей под пятьдесят, но в свои пятьдесят она была худощава, ухоженна и привлекательна. Сама Бека за время брака немного прибавила в весе — со ста двадцати шести фунтов до ста девяноста трех, в основном после того, как Байрон, их единственный птенчик и сын, улетел из гнезда.
Продолжать и дальше не замечать она не могла. Если Эта Шлюха на самом деле получает удовольствие от животного сексуального соития с его хрюканьем, дерганьем и заключительным выбросом липкой дряни, которая слегка попахивала рыбьим жиром, а с виду походила на дешевое средство для мытья посуды, значит, Эта Шлюха сама мало чем отличается от животного, и это, бесспорно, освобождало Беку от неприятной обязанности, пусть исполнять ее приходилось все реже. Но когда изображение Иисуса заговорило и совершенно точно сообщило ей, что происходит, не замечать она уже больше не могла. Она понимала, что надо будет что-то сделать.
Изображение в первый раз заговорило сразу после трех часов в четверг. Через восемь дней после того, как она выстрелила себе в голову, и примерно через четыре дня после того, как ее решимость забыть, что это дырка, а не просто метка, наконец начала оказывать действие. Бека шла в гостиную из кухни с небольшим угощением для себя (половина кофейного рулета и пивная кружка с „Кул-Эйд“), чтобы смотреть „Клинику“. Она уже больше не верила, что Люку удастся найти Лору, но у нее не хватало духу полностью отказаться от надежды.
Она нагнулась, чтобы включить „Зенит“, и тут Иисус сказал: „Бека, Джо ложится на Эту Шлюху во время каждого обеденного перерыва на почте, а иногда вечером после закрытия. Однажды он до того взъярился, что вставил ей, когда якобы помогал сортировать почту. И знаешь что? Она даже не сказала: „Подожди хотя бы, пока я не разложу срочные отправления“.
Бека взвизгнула и пролила „Кул-Эйд“ на телик. Просто чудо, подумала она, когда обрела способность думать, что кинескоп не взорвался. Кофейный рулет полетел на ковер.
— И это не все, — сказал ей Иисус. Он прошел через половину картинки — Его одеяние колыхалось у Его лодыжек — и сел на камень, торчавший из земли. Он зажал свой посох между коленями и мрачно посмотрел на нее. — В Хейвене творится много чего. Ты и половине не поверишь!
Бека снова взвизгнула и упала на колени. Одно колено точно впечаталось в рулет, и малиновая начинка брызнула в морду Оззи Нельсона, который пробрался в гостиную посмотреть, что там творится.
— Господь мой! Господь мой! — вопияла Бека. Оззи с шипением удрал на кухню, где забрался под плиту, а с его усов медленно капало липкое варенье. Он оставался там до конца дня.
— Ну, все Полсоны никуда не годились, — сказал Иисус. К Нему приблизилась овечка, и он хлопнул ее Своим посохом с рассеянным раздражением, которое даже в этом ее ошеломленном состоянии напомнило Беке давно покойного отца. Овечка отбежала, чуть-чуть колыхаясь из-за эффекта трехмерности. Она исчезла из картинки — словно бы изогнувшись, когда скрывалась за краем… ну, да это просто обман зрения, твердо решила Бека. — Ну совсем никуда не годились, — продолжал Иисус. — Дед Джо был блудником чистейшей воды, как ты прекрасно знаешь, Бека. Всю жизнь им его довесок заправлял. А когда он заявился сюда, знаешь, что мы сказали? „Мест нет“, — вот, что мы сказали. Иисус наклонился вперед, все еще сжимая Свой посох. „Оправляйся к мистеру Раздвоенное Копыто там внизу, — сказали мы. — Квартиру себе ты найдешь, не сомневайся. Вот только твой новый домохозяин, наверное, сильно тебя поприжмет“, — сказали мы.
Тут, против всякого вероятия, Иисус подмигнул ей… и вот тогда Бека с воплем вылетела из дома.
Задыхаясь, она остановилась на заднем дворе. Волосы, такого светло-мышиного цвета, который и заметить-то трудно, упали ей на лицо. Сердце у нее в груди колотилось с такой силой, что она перепугалась. Слава Богу, что хоть никто не слышал, как она кричала, и не видел ее. Они с Джо жили в дальнем конце Нистароуд, и близкими их соседями были Бродски, полячишки в замызганном трейлере. И до них — добрых полмили. Услышь ее кто-нибудь, так подумал бы, что в доме Джо и Беки Полсонов появилась какая-то свихнутая.
„Так ведь у Полсонов в доме завелась свихнутая. Верно? — подумала она. — Если ты и вправду веришь, что Иисус на картинке начал с тобой разговаривать, значит, ты свихнулась. Папочка избил бы тебя до третьего посинения, чтобы думать такого не смела: до первого посинения за вранье, до второго посинения — за то, что поверила своему же вранью, а до третьего — чтоб не орала. Бека, ты таки свихнулась. Изображения не разговаривают“.
— Да… и это тоже ничего не говорило, — внезапно раздался другой голос. — Этот голос исходил из твоей собственной головы. Не знаю, как это может быть… откуда ты могла узнать такое… Но было именно так. Может, дело тут в том, что случилось с тобой на прошлой неделе, а может, и нет, но ты сама говорила за Иисуса на картинке. А картинка на самом деле ничего не говорила — ну, как резиновая мышка Топо Джиджо в шоу Эда Салливана.
Но почему-то мысль, что причиной может быть
(дырка)
то, другое, оказалась страшнее мысли, будто говорило изображение, потому что такое иногда показывали в „Маркусе Уэбли“, вроде истории про того типа, у которого в мозгу была опухоль, а он из-за нее надевал нейлоновые чулки своей жены и ее туфли. Нет, ничего подобного она в свои мысли не допустит.
Это же могло быть чудо. Как-никак, а чудеса происходят что ни день. Взять хотя бы Туринскую Плащаницу и исцеления в Лурде. И того мексиканского парня, который нашел Лик Девы Марии, запечатленный на поверхности горячей кукурузной лепешки, или на блинчике с мясом, или на чем-то там еще. А те дети, про которых прокричала одна желтая газетка? Дети, которые плакали каменными слезами. Это все bona fide[2] чудеса (детей, плачущих каменными слезами, бесспорно, проглотить было трудновато), возвышающие душу не хуже проповедей Джимми Суогарта. А вот голоса слышат только свихнутые.
„Но случилось-то как раз это. И ты уже давно слышишь голоса, верно? Ты слышала ЕГО голос. Голос Джо. Вот откуда он берется — не от Иисуса, а от Джо, из головы Джо“.
— Нет, — всхлипнула Бека, — нет. Никаких голосов у себя в голове я не слышу.
Она стояла у бельевой веревки на жарком заднем дворе и тупо смотрела на лесок по ту сторону Нистароуд, голубовато-серый в солнечном мареве. Она заломила руки перед собой и расплакалась.
— Никаких голосов я у себя в голове не слышу!
„Свихнутая, — ответил неумолимый голос ее отца. — Свихнулась от жары. Иди-ка, иди-ка сюда, Бека Бушард, я изобью тебя до третьего посинения за такую свихнутую чушь“.
— Никаких голосов у себя в голове я не слышу, — простонала Бека. — Изображение, правда, говорило, хоть под присягой покажу. Я же не чревовещатель.
Бека верила в изображение. Дырка означала опухоль в мозгу. Картинка означала чудо. А чудеса — от Бога. Чудеса происходят не внутри, а снаружи. От чуда можно свихнуться — и Господь свидетель, она чувствует, что вот-вот свихнется, — но это же не значит, что ты уже свихнулась или что у тебя мозга за мозгу зашла. А вот верить, будто ты слышишь чужие мысли… этому только свихнутые верят!
Бека посмотрела себе на ноги и увидела, что из ее левого колена течет густая кровь. Она снова завопила, кинулась назад в дом вызвать врача, неотложку, ну хоть кого-то. В гостиной она кое-как набирала номер, прижимая трубку к уху, и тут Иисус сказал:
— Это малиновая начинка из твоего кекса, Бека. Почему бы тебе не расслабиться, прежде чем ты доведешь себя до сердечного приступа?
Она посмотрела на телевизор, телефонная трубка со стуком упала на стол. Иисус все еще сидел на камне. Но вроде бы скрестил Свои ноги. Нет, Он на удивление похож на ее отца… только Он не выглядит угрожающе, будто готов в любую минуту ударить побольнее. Он глядел на нее с каким-то раздраженным терпением.
— Сама проверь, — сказал Иисус.
Она осторожно прикоснулась к колену, готовая сморщиться от боли. И никакой боли не почувствовала. Затем заметила зернышки в красном мазке и немного успокоилась. Она слизнула с пальцев малиновую начинку.
— Кроме того, — сказал Иисус, — выброси из головы, будто слышишь голоса и свихиваешься. Слышишь ты только Меня, и Я могу говорить, с кем хочу и как хочу.
— Потому что ты — Спаситель, — прошептала Бека.
— Верно, — сказал Иисус и посмотрел вниз, ниже него пара салатниц лихо отплясывала в предвкушении, как в них положат приправу „Ранчо Укромной Долины“. — И будь добра, выключи это дерьмо, если ничего против не имеешь. Нам не требуется, чтобы эта штука работала. И к тому же от нее у Меня чешутся подошвы.
Бека подошла к телевизору и выключила его.
— Господь мой! — прошептала она.
Теперь было воскресенье, 10 июля. Джо крепко спал в гамаке на заднем дворе, а Оззи развалился поперек его внушительного живота, будто черно-белый меховой коврик. Спит в гамаке. И, конечно, видит во сне Шлюху, видит, как бросает ее на кучу торговых каталогов и невостребованных почтовых отправлений, а потом — как бы выразились Джо и эти свиньи, его карточные партнеры? — „хорошенько ее обувает“.
Занавеску она придерживала левой рукой, потому что в правой сжимала горсть квадратных девятивольтовых батареек. Она купила их накануне в городском скобяном магазине. Тут она отпустила занавесу и отнесла их на кухню, где на холодильнике мастерила кое-что. Иисус объяснил ей, как это собрать. Она сказала Иисусу, что не умеет ничего собирать. Иисус сказал ей, чтобы она не валяла чертову дурочку. Если она может готовить по кулинарным рецептам, то без малейших затруднений соберет это маленькое приспособленьице. Она с восторгом убедилась, что Иисус был совершенно прав. И это оказалось не только легко, но и очень интересно. Во всяком случае, куда интереснее, чем стряпать, что ей не очень-то удавалось. Ее пироги почти всегда оседали, а ее хлеб почти никогда не поднимался. Она начала собирать это приспособление накануне, используя тостер, моторчик от старого миксера и смешную стенку со всякой электроникой, которую отвинтила от старого радиоприемника в сараюшке. Она подумала, что успеет все закончить задолго до того, как Джо проснется и войдет в гостиную в два часа посмотреть бейсбольный матч по телику.
Даже странно, сколько разных идей у нее появилось в последние дни. Некоторые подсказал ей Иисус, а другие вдруг сами ее осеняли.
Швейная машинка, например. Ей всегда хотелось иметь приспособление, позволяющее шить зигзагом. Но Джо сказал, что ей придется подождать, пока он не сможет купить ей новую машинку (то есть, если она знала Джо, то, конечно, купит, двенадцатого числа никакого месяца). И вот ровно четыре дня назад она поняла, что нужно просто снять лапку для пришивания пуговиц и вставить на ее место вторую иглу под углом сорок пять градусов к первой, и она сможет шить зигзагом, сколько ей захочется. Требовалась только отвертка, а даже такая неумеха, как она, с отверткой сладит — и все получилось на славу. Она увидела, что игловодитель довольно скоро покривится из-за добавочного веса, но ведь, когда это случится, она найдет способ все поправить.
И еще „Электролюкс“. Это ей подсказал Иисус. Может быть подготавливал ее для Джо. И Иисус же объяснил ей, как использовать сварочный бутановый аппаратик Джо, что значительно облегчило дело. Она побывала в Дерри и купила в магазине игрушек три электронных игры. Едва вернувшись домой, она их вскрыла и извлекла блоки памяти. Следуя указаниям Иисуса, она подсоединила блоки друг к другу и подключила к ним сухие элементы „Эвереди“. Иисус подсказал ей, как запрограммировать „Электролюкс“ и подключить его к источнику энергии (собственно говоря, она сама уже это сообразила, но из вежливости не стала Его перебивать). Теперь „Электролюкс“ самостоятельно пылесосил кухню, гостиную и нижнюю ванную. У него была тенденция застревать под табуретом или в ванной (где он тыкался и тыкался, дурак эдакий, в унитаз, пока она не прибегала повернуть его), и он жутко пугал Оззи, но все равно это было куда лучше, чем таскать тридцатифунтовый пылесос взад и вперед, будто дохлую собаку. У нее появилось куда больше времени для правдивых историй днем по телику, а теперь к ним добавились и правдивые рассказы Иисуса. Однако ее новый, улучшенный „Электролюкс“ жрал электроэнергию с огромной быстротой, а иногда запутывался в собственном шнуре. Она подумывала о том, чтобы выбросить сухие элементы и заменить их аккумулятором от мотоцикла. Времени будет достаточно — после того, как будет разрешена проблема Джо и Шлюхи.
Или… не далее, как вчера ночью. Она лежала в постели без сна еще долго после того, как Джо захрапел рядом с ней, и размышляла о цифрах. Беке (которая в школе не пошла дальше прикладной математики) пришло в голову, что, придав цифрам буквенное значение, можно их разморозить, превратить, так сказать, в сухое желе. Когда они — цифры — становятся буквами, их можно налить в любую формочку. А затем буквы можно опять превратить в цифры — точно так же, как заливаешь растворенное желе в формочки и ставишь в холодильник, чтобы оно застыло и сохранило очертания формочки, когда потом выложишь его на блюдо.