Клара ждала ответа, и Жан-Реми, откашлявшись, поспешно сказал:
– Да? Долина Бо очень благоприятна для оливок… Но не все юные парижане могут заниматься сельским хозяйством! Говорят, что только старики опытны, но молодежь тоже способна на многое!
Довольная, что встретила понимание, Клара ослепительно улыбнулась художнику. Все Морваны были очаровательны: даже Клара, несмотря на возраст, была неотразима. Она была волевая, сильная женщина и в своем клане была диктатором.
– Нас очень удивило его решение, – оживленно продолжала она, – его призвание, я бы так сказала… В пятнадцать лет он уже знал, чего хочет, это просто поразительно! Тем более, он единственный в семье, кто имеет склонность к земледелию.
Получив благовидный предлог посмотреть на Алена, Жан-Реми впервые за вечер встретился с ним взглядом. Увидев это лицо, которое он так хорошо знал, эту бесконечную любовь к бабушке в его глазах, он улыбнулся от нахлынувших чувств.
– А я мечтала о другом будущем для сына, – заявила Мадлен и отправила в рот очередной кусок.
– У каждого свои возможности, – иронично заметил Шарль. – И ваш сын смог найти себя в низшем сословии…
От его резкого замечания в разговоре возникла пауза. Ален, не отвечая Шарлю, поигрывал ножом, а Мадлен добавила:
– К счастью, мой младший сын заканчивает медицинский факультет…
Неожиданно для всех Готье продолжил:
– А твоя дочь – адвокат! Или ты забыла?
Пораженная его дерзостью, Мадлен уставилась на него, и Клара, чтобы отвлечь внимание, вдруг закашлялась. Ален лишь презрительно взглянул на мать и продолжал говорить с Винсеном. Вежливый хозяин, Шарль пришел на помощь Кларе и завязал разговор об Утрилло[17]: недавно он приобрел картину этого художника. Шарлю не очень-то и хотелось поддерживать разговор, он явно скучал, но отличное образование позволяло ему говорить на любую тему, не особенно задумываясь над словами. Жан-Реми очень хотел возразить ему, заставить пожалеть об отвратительной фразе в адрес Алена, но он сдержался. Он даже порассуждал об импрессионистах и их влиянии на живопись, он, наконец, блестяще сыграл роль художника, чего от него так долго ждали, и совершенно очаровал Клару. Раза два-три в разговор вступала Мари, сидевшая по левую руку от него, она высказывала интересные мысли, но они иногда звучали слишком категорично. Молодая женщина оказалась такой, какой ее и представлял себе Жан-Реми: эта старшая независимая сестра, которую Ален безгранично любил, была некрасива, но своеобразна, ее характер очень напоминал характер Клары. С другого конца стола в разговор вмешался Винсен, и беседа стала общей. Поговорили о коллекциях, которые Шарль после войны возвращал законным владельцам; в тех процессах он бесстрашно обличал тогдашнее правительство. Из-за этих тяжб с государством он приобрел некоторые познания о произведениях искусства и их стоимости. Однако говорил он об этом очень сдержанно, как и обо всем остальном, касавшемся того периода, когда еврейский вопрос был для него больным вопросом. Клара заговорила о заоблачных ценах на полотна кубистов, и Мишель Кастекс, воспользовавшись этим, рассказал несколько забавных историй о спорах из-за наследства, когда неправильно оценивали стоимость картин.
– Спекулировать живописью гораздо опасней, чем играть с ценными бумагами на изменении биржевого курса, – сказал он в заключение.
Клара, все это время рассеянно слушавшая его, заразительно засмеялась.
– В бизнесе не бывает случайностей! – сказала она. – Имея ум, можно всегда выкрутиться.
Старый нотариус озорно посмотрел на нее с нескрываемым восхищением. Клара мастерски жонглировала ценными акциями, он знал это как никто другой.
После десерта вернулись на патио: Одетта подала туда кофе и спиртное. Ночь была прекрасна, в воздухе плавал аромат лаванды, вокруг фонарей вились тучи насекомых.
– Обожаю Валлонг, – в восторге вздохнула Клара. Фраза была самая обычная, но она тут же раскаялась в сказанном и обеспокоенно взглянула на Шарля.
– Увы! Здесь были и трагедии! – добавила она для Жана-Реми. Ален рассказывал о самоубийстве отца, об аресте тети, но художнику не полагалось об этом знать, и он не стал выдавать себя.
– Прекрасный дом, – только и сказал он. – Я понимаю, почему вы его любите.
Глотнув арманьяка, он огляделся: Мишель Кастекс вяло беседовал с Мадлен, а молодежь снова собралась вместе. Мари гордо сидела среди братьев и кузенов, она не пыталась скрыть будущее материнство, безразличная к условностям и мнению гостей, и в этом была поистине прекрасна. Шарль с отрешенным видом стоял в стороне, и, казалось, был полностью погружен в свои мысли. За весь вечер он не сказал ни слова Алену: несмотря на все усилия Клары, Шарль так и не смирился с тем, что оливковое масло носит его имя.
«Как он живет в такой атмосфере все лето? Зачем он сидит с дядей за одним столом? Наверное, чтобы просто побыть с кузенами…»
Днем – понятно. Но ночью? Что удерживало его по ночам, почему он сидел в Валлонге, в то время как Жан-Реми на мельнице сходил с ума от одиночества? Вдруг художник испугался, что после сегодняшнего вечера больше никогда не увидит Алена. До сих пор молодой человек сам решал, где и когда им встречаться; непредсказуемый и неуловимый, он в любую минуту мог положить конец их связи, в которую с такой неохотой вступил. Если ему и нужен был мужчина, то скорее умозрительно, чем реально в постели – достаточно было взглянуть на него, чтобы это понять. В нем не было ничего женственного, наоборот, это был молодой самец, который оттачивал когти.
«Ему всего двадцать два, он не знает себя, не знает, кого он на самом деле любит».
Эта мысль была болезненна, и Жану-Реми снова стало не по себе. Он решил, что пора уходить, и тепло поблагодарил Клару и Шарля. Потом попрощался со всеми за руку, стараясь не глядеть на Алена, и с большим удивлением услышал, как тот, опередив бабушку, сказал:
– Я вас провожу.
Вместе они прошли через гостиную, холл и оказались в полумраке парка. Пока они шли к машине, Жан-Реми не произнес ни слова, чтобы Ален мог обругать его, если хочет. Немолодой человек лишь коротко шепотом спросил:
– Зачем ты пришел?
– Если гора не идет к Магомету…
Они в нерешительности остановились возле машины. Наконец Ален отошел на несколько шагов, в тень деревьев. Жан-Реми последовал за ним и, чуть не налетев на него, торопливо взял за плечо.
– Не исчезай на недели, это невыносимо, – сквозь зубы проговорил он. – Ты мог бы…
– Я делаю то, что хочу, – сухо отрезал Ален. – Ты же уезжал в Европу!
– У меня есть обязательства… Мне надо было работать, и еще я надеялся, что так время пройдет быстрее.
– И что?
Вызывающий тон вывел Жана-Реми из себя, но он нашел в себе силы спокойно ответить:
– Я очень скучал по тебе. Поедем со мной, скоро я уезжаю в Севилью…
– Ты, что, смеешься? – зло спросил Ален.
Они были увлечены и не услышали легкие шаги Даниэля, который остановился в нескольких метрах от них. В руках у молодого человека был портсигар, забытый Жаном-Реми на патио. С крыльца он увидел, что машина художника еще тут, заспешил, но теперь, ошеломленный, остановился. Он различал две фигуры, улавливал сердитые интонации – это походило на ссору. Белая рубашка Алена и светлая куртка Жана-Реми были заметны в темноте, а Даниэля скрывала машина.
– …ненавижу ложь! Если ты стыдишься того, что делаешь, то остановись!
– Отлично! Ловлю тебя на слове!
Все еще не двигаясь, Даниэль пытался понять, из-за чего этот странный спор. Его разбирало любопытство, но он не хотел быть нескромным и собрался было уйти, когда Жан-Реми стал трясти Алена за плечи, заставив отступить к дереву. Даниэль решил, что они станут драться, но наступила тишина, длившаяся так долго, что он вдруг почувствовал себя не в своей тарелке. Крадучись, Даниэль направился к лужайке. Трава зашелестела под его туфлями, он ускорил шаг, обогнул дом и вошел через кухню. Одетта заканчивала мыть посуду. Рассеянно улыбнувшись кухарке, Даниэль вышел в холл и, прыгая через ступеньки, понесся в комнату Винсена. Этот секрет Даниэль не мог держать при себе: он был слишком абсурдный, слишком уродливый, надо было немедленно поговорить с братом.
– Ну почему же, я рад тебя слышать, – сказал Шарль, плечом прижимая трубку к щеке.
Прикурив сигарету, он теребил зажигалку, а Сильви на другом конце провода продолжала:
– Мы приехали сюда на неделю, отдохнуть, сейчас Стюарт опять вернулся в Нью-Йорк. Так что я одна наслаждаюсь бассейном, кухней…
– Тебе грех жаловаться! Осто-де-Боманьер[18] – это рай!
– Адская долина не может быть раем, сам подумай, – шутливо ответила она.
– Так тебе скучно?
– Нет, но если бы ты пообедал или поужинал со мной…
Она замолчала, он не стал нарушать тишину и как-то ей помогать. В раскрытое окно он заметил Алена, тот шел по аллее с маленьким Сирилом на плече.
– Шарль, я буду рада провести с тобой пару часов, – наконец призналась она.
«Ты» получалось у нее само собой, как будто замужество придало молодой женщине больше уверенности.
– Я тоже, – нежно произнес он.
И прикусил губу, удивленный собственной слабостью. Звонок Сильви неожиданно обрадовал его, однако он испытывал чувство вины. За то, что по-прежнему желал ее, что любил ее голос, что не смог отказать в свидании, которое она предложила с деланной непринужденностью. Последний раз, когда он обнимал ее, она еще не была женой Стюарта, а он повел себя, как последний мерзавец. Он думал, что если они перестанут видеться, она разлюбит его, перестанет желать, но не вышло.
– Так когда? Сегодня? Завтра? – нерешительно спросила она.
Сильви волновалась не меньше Шарля, удивилась, что не получила категорического отказа, и при мысли, что снова увидит его, уже сходила с ума.
– Сегодня, – пробормотал он.
Снова повисла тишина. Сделав последнюю затяжку, Шарль аккуратно затушил сигарету. Когда она снова заговорила, ей хватило хладнокровия на почти непринужденный тон.
– Приезжай к вечеру, если хочешь искупаться, это так здорово…
Он назначил свидание на восемнадцать часов и, повесив трубку, затуманенным взглядом долго смотрел на телефон. Плавать, разговаривать, есть вместе с ней – этого ли он хотел? А может быть, ему хотелось превратить ее в неверную жену, чтобы она терзалась еще больше? Ему хватило честности не жениться на ней, почему же теперь он был готов все испортить?
В дверь осторожно постучали, Шарль поднял голову: Винсен вошел или скорее проскользнул внутрь, виновато улыбаясь.
– Я не помешал тебе, папа?
– Нет, совсем не помешал, – Шарль постарался сказать это как можно мягче.
Вчера Даниэль провел больше часа в этой комнате и слушал, как отец рассуждал о его будущем. Винсен под руководством мэтра уже почти закончил учебу и определился: он будет судьей.
– В общем… – начал юноша. – Я… ну, есть кое-что очень близкое моему сердцу, любимое… я хотел бы с тобой обсудить.
Крайне смущенный, он стоял, вцепившись в спинку кресла, отец знаком предложил ему сесть.
– Как тебе известно, папа, я встретил девушку.
– Правда? Хорошо! – подбодрил Шарль. – В твои годы я встречался уже со многими девушками.
Винсен силился улыбнуться, но получилась лишь жалкая гримаса: он мучился и никак не мог сформулировать свое признание.
– Ее зовут Магали, – уточнил он.
– Красивое имя. Она местная?
– Да.
– Я знаком с ее семьей?
– Нет… то есть да. Дай я сначала объясню.
Серые глаза сына в безысходной тоске неотрывно смотрели на Шарля, и он нахмурился, предчувствуя новые неприятности.
– Я очень… очень привязан к ней. Я влюблен.
– Давно?
– Уже почти два года. Заинтригованный Шарль посмотрел на сына.
– Даже так? Ну, что тебе сказать… У тебя были девушки до нее?
– Ничего стоящего.
– Понятно. Продолжай.
Опустив голову, Винсен глубоко вздохнул и одним духом выпалил:
– Я хочу просить ее руки.
– Ты, что, шутишь?
Ответ прозвучал слишком быстро и был слишком резок; Шарль тут же поправился:
– Ты еще очень молод, Винсен.
– Нет, папа… я уверен в себе… я…
– Об этом не может быть и речи!
Шарль поднялся, закрыл окно и остановился перед креслом сына.
– Посмотри на меня, пожалуйста. Вчера я объяснял кое-что твоему брату, вижу, тебе тоже нужен урок. Не стоит повторять ошибки ваших кузенов во главе с Аленом! Даже Мари, и та уничтожила свои шансы на счастье во имя какой-то независимости. А независимость связывает куда сильнее, чем условности. Тебе надо закончить учебу, заняться карьерой, ты…
– Сколько тебе было, когда ты женился на маме? В замешательстве Шарль замолчал и отвернулся.
Никогда сыновья не говорили с ним о Юдифи. Может, из уважения к его горю, может, потому, что воспоминание о матери было и для них болезненным. Для Шарля было мучительно услышать слово «мама» из уст Винсена.
– Двадцать два года, – вполголоса ответил он.
Как объяснить старшему сыну, что те его чувства ни с чем нельзя сравнивать? Что та любовь, которую он испытывал к Юдифи, – это редкая, исключительная Божья милость?
– Расскажи мне, кто такая Магали, – снова начал он. – Ты с ней часто видишься?
– Каждый день.
– И сказал об этом только сегодня?
– Я не решался.
– Почему? Разве ты меня боишься?
Вопрос был таким неожиданным, что Винсен чуть не засмеялся.
– Конечно, папа.
Шарль был потрясен ответом сына. Сыновья боялись его? Его?
– Но ведь вас никогда… ни тебя, ни твоего брата…
– Я боюсь твоего мнения, папа.
Озадаченно вздохнув, Шарль сел. Положив сцепленные руки на стол, он ждал продолжения.
– Магали – замечательная девушка, но она не из… не из нашего круга. Она из очень скромной семьи.
– Честно говоря, начало плохое, – усмехнулся отец.
– Почему? Папа, ты тоже…
– Не надо больше сравнений! Социальные различия трудно сгладить в повседневной жизни. Образование значит очень много. Куда больше, чем, ты думаешь. И хватит ходить вокруг да около. Что делают ее родители?
– Она сирота.
– Мои соболезнования. Но семья-то у нее есть?
– Она приходится племянницей и крестницей… Одетте.
Винсен собрал все мужество и посмотрел на отца: лицо Шарля стало непроницаемым.
– Это шутка?
– Нет.
– Сколько ей лет?
– Двадцать.
– Чем она зарабатывает?
Наступил самый неприятный момент, но Винсен ответил без малейшего колебания:
– Она убирает в домах.
Шарль резко встал, кресло с треском опрокинулось на пол.
– Ты бредишь! Боже, ты еще хуже кузенов! Так вот что ты придумал? Хочешь жениться на служанке?
– Она не служанка, ей надо на что-то жить! Винсен повысил голос на отца, но тут же извинился. Шарль смерил сына ледяным взглядом.
– Ты меня разочаровал. Я не ожидал, что ты так неразумен и дурно воспитан.
Шарль потянулся к пачке сигарет и заметил, как сын инстинктивно дернулся.
– Не бойся, – язвительно сказал он, – драться не будем. Кроме того, твоя история мне неинтересна, слышать о ней больше не хочу.
Подойдя к окну, он резко открыл его, демонстрируя, что разговор окончен. Он услышал, что Винсен поднялся, но, вопреки его ожиданиям, не ушел, а приблизился к нему.
– Прошу тебя, папа… хотя бы познакомься с ней…
Все было куда серьезней, чем он думал. Шарль повернулся и посмотрел сыну в глаза.
– Винсен, это даже неприлично.
– Пожалуйста, я не могу иначе.
– Почему? Она, что, ждет ребенка? И ты, наивный, думаешь, что он твой?
Отступив, Винсен покачал головой. На такой циничный удар отца он был не способен что-либо ответить.
– Это неправда, – пробормотал он.
Винсен хотел было объяснить, что он у Магали первый, что влюблен в нее до безумия и полностью доверяет ей, что она чудесная девушка и что только она нужна ему. Но зачем? Шарль иногда бывал таким жестоким, что никакие слова на него не действовали.
Юдифь берет Винсена на руки, поднимает и целует в щеку с такой нежностью, что Шарль тает от счастья.
– Это неправда, – шепчет она на ухо своему маленькому сыну.