— А что, если я спрошу какие дела были у Винсента…? — спросила я с лукавой улыбкой.
— Я бы ответила, «Что ты имеешь в виду!» — сказала она с такой же лукавой улыбкой.
Я надеялась, что моя новая подруга будет более открыта со мной. Хотя в то же время я знала, что если бы она таковой и была, то я бы почувствовала себя плохо от того, что выуживаю информацию у Винсента за спиной. Её маленькая белая ручка потянулась ко мне и дотронулась до моей руки.
— Я бы не стала переживать из-за Винсента, Кейт. Он может сам о себе позаботиться.
Значит это что-то опасное, — подумал я. Даже если она не подразумевала этого, она рассказала мне то, чего я не знала. Теперь, более чем когда-либо, я была полна решимости найти другое решение.
Полторы недели назад, когда мы были на балета, Винсент сказал, что ему нужно шесть недель, чтобы увидеть, если у эксперимента потенциал. И если это так, я могу только представить себе, что он будет продолжать с ним. Что означало, что у меня есть чуть более месяца, чтобы найти ответ как разрешить невозможную ситуацию. Я только надеялась, что с Винсентом ничего страшного не случится, прежде чем я найду выход.
Я подскочила, когда дверь в кабинет Папи открылась, а я стояла как раз над одним из открытых ящиков его стола.
— Это всего лишь я, — сказала Джорджия, входя в комнату, и тихо закрывая за собой дверь.
Я вздохнула с облегчением, обрадовавшись, что мне не пришлось врать Папи почему я роюсь в библиотеке. Он бы не слишком обрадовался, обнаружив это. Но зная его увлечение книгами, он был бы так же заинтересован, что именно я ищу.
— Итак, что за сокровище, имеющиеся у Папи заслуживает того, чтобы ты заслоняла его своим телом? — спросила она, глядя на книгу за моей спиной.
Я отошла в сторонку и дала ей возможность взглянуть.
— Ты читаешь что-то на немецком? — спросила она, удивившись, когда пролистала несколько страниц.
— Я даже не уверена немецкий ли это, — сказала я, постукивая пальцем по словарику по немецкому языку, лежащем рядом. — Разве что, если это его старое наречие. Это может быть баварский диалект, это все что я знаю.
Джорджия похоже смутилась.
— Ты не гуляешь на этот раз и проводишь все свое свободное время за древней баварской книженцией из-за того… — Она перевернула еще страницу, где была иллюстрация дьявола, изображенного чудовищем: красная кожа, рога, и и когти. — Ага… монстры. Не ошибусь, если предположу, что это как-то связано с тем особенно сексуальным неживым парнем, с которым ты постоянно обжимаешься?
Я устало привалилась к столу и кивнула.
— Это последняя книга. Я просмотрела все в библиотеке Папи на предмет поиска хоть что-нибудь о ревенентах, и нашла только то, что уже знала о них.
— Что ты ищешь? — спросила Джорджия, когда я осторожно положила книгу в ящик и сунула его обратно в пустое пространство в шкафу.
— Честно? Если бы это было возможно, то мне бы хотелось найти способ вновь сделать Винсента человеком. Но поскольку это невозможно, я ищу любую информацию, которая поможет упростить нам жизнь.
— Гмм, — сказала Джорджия задумчиво. — В обычных условиях, я бы поиздевалась над тобой, из-за этой болтовни о магии, за исключением того факта, что мы ссылаемся на ожившего парня, поэтому — эй! — полагаю все возможно. А если серьезно, что именно ты надеялась здесь найти?
— Винсент рассказал мне о том разе, когда он сопротивлялся смерти несколько лет, чтобы получить свой диплом юриста — он попытался заниматься йогой и медитировать, чтобы помочь облегчить симптомы. Гаспар читал о некоторых практиках в тибетских рукописях, что они могли бы помочь. Кроме этого больше ничего не нашлось. Поэтому я думаю, что могла бы также посмотреть, смогу ли найти чего Гаспар еще не нашел. Лекарственная трава или зелье, или что-то типа того.
— Гмм, — сказала Джорджия, глядя куда-то вдаль, в видимый только ей мир. — Или может быть купание обнаженными в Сене при свете полной луны, — она быстро взглянула вверх, — в этом случае обязательно сообщи мне где и когда будешь осуществлять свою магию вуду со своим красавчиком!
Я рассмеялась.
— Эй, у тебя же есть Себастьян! Уверена его-то ты на раз смогла бы уговорить окунуться в Сене, стоит лишь приложить усилия.
— Ну разумеется, смогла бы, — сказала я, деланной с надменностью. — Но кому нужен парень со стригущем лишаем? — Джорджия вновь пытается испытать на мне обаяние старшей сестренки.
Когда мы были младше и мне требовалась помощь в чем-то, что было за пределами её возможностей, она делал то, что у неё получалось лучше всего: отвлекала меня.
— Говоря о парнях, мы должны как-нибудь выбраться куда-нибудь все вместе. Винсент даже не познакомился с Себастьяном. А ты проводишь свои девичники с грымзой-зомби времен Марии Антуанетты.
Моя сестра скорчила рожицу. Уж если она кого-то невзлюбила, то ничто не заставит её изменить своё мнение.
— Она на самом деле милая, — сказала я, защищая Виолетту.
— Она назвала меня «неблагодарный человек», — продолжила Джорджия. — Насколько я могу судить, это говорит о многом.
— Она «старой школы», — сказала я, вспоминая, что сказала мне Жанна. — Она не привыкла видеть, что ревененты связывались с людьми.
— Расистка, — настаивала Джорджия, скрестив руки на груди.
— Ну и куда же мы пойдем с нашими парнями? — спрашиваю я, меняя тему.
— У Себа концерт через две с половиной недели, вторая суббота, если отсчитывать от сегодняшнего дня.
— Звучит заманчиво, — сказала я. — Я уверен, что Винсент сможет прийти. Я имею в виду, он дремет в эти выходные, так на то он будет в достаточно хорошей форме, чтобы пойти на концерт.
— Не могу поверить, что ты это сказала, — сказала Джорджия, качая головой. — Это так…странно.
Она обняла меня и направилась к выходу из комнаты, но остановилась на пороге.
— Эй, тебе следует наведаться в галерею к Папи, у него там тонна книг.
— Боже мой, я даже не подумала о галерее! — воскликнула я, мое разочарование мгновенно сменил маленький огонек надежды.
— Кто бы еще смог приглядеть за тобой, детка? — сказала моя сестра, с ужасным бандитским говором.
Затем она нарочито мне подмигнула и вышла из комнаты.
Глава 14
Я проснулась на следующие утро, стремясь, как можно скорее подняться с пастели и оказаться за столом за завтраком. Мой Папи уже сидел за столом, поедая свежие круасаны и попивая кофе из пиалы, которая является посудой, в чем обычно подаются горячие напитки к завтраку. Не в кружках. Пиалу следует держать обеими руками, если пьете горячий шоколад или кофе. Если, конечно, не пьете эспрессо. На этот случай предусмотрены смехотворно маленькие чашечки.
Хватая свою пиалу, я наливаю в неё пополам кофе с горячим молоком, которое Мами держала в чайничке на плите, и усаживаюсь напротив своего деда.
— Папи, если тебе вдруг понадобится помощь в галерее, ну там тебе надо куда-то отлучиться по каким-то делам, то я бы с радостью вызвалась добровольцем.
Я постаралась сказать это как можно более небрежно, но дедушка посмотрел на меня с тревогой в глазах.
— Тебе хватает карманных денег, ma princesse?
Я поежилась. Это было прозвище, которое дал мне папа. Вот уже год, как его нет в живых, но всякий раз, когда Папи меня так называет, в сердце отдается боль.
Папи это заметил.
— Прости, дорогая.
— Да ничего, всё в порядке. И я не предполагаю, что ты мне за это будешь платить. Я просто подумала, что это было бы весело. Я могла бы захватить свою домашку.
Папи приподнял брови.
— Ну! Я бы никогда не получил подобного предложения от твоей сестры. Но так как я сам вышел из преданных поклонников искусства, как и ты, знаю, что ты пытаешься не просто быть полезной! — Он улыбнулся. — У меня и в самом деле сегодня назначена встреча, по оценки некоторых греческих статуй в коллекционном доме на Ile Saint-Louis. Я планировал закрыть на сегодня галерею, но, если ты хочешь прийти после школы…
Ему даже не пришлось заканчивать предложение.
— Я приду! — с энтузиазмом согласилась я.
Улыбка Папи была по-прежнему насмешливой, но я могла с уверенностью сказать, что идея ему понравилась.
— Тогда, до скорого, — сказал он, поднимаясь и нежно поглаживая меня по плечу.
Он одел пальто и направился к лестнице, чтобы подняться наверх и попрощаться с Мами, которая поднялась к себе в реставрационную студию, находящуюся на самом верхнем этаже здания, и спозаранку принялась за работу.
Я улыбнулась про себя, а когда доедала круасан, мурлыкала себе под нос от удовольствия. Я наверное съела сотню круасанов за всю свою жизнь, проводя каждое лето здесь еще с младенчества. И даже несмотря на это, каждый раз, для меня они были словно откровение. Я сняла слоенную полоску с круасана и засунула её в рот, запивая её горячим кофе с молоком.
* * *
У Папи ушло минут пятнадцать, чтобы показать мне всё, что необходимо знать о галерее, но показалось, что его инструктаж будет длиться несколько часов. Но, наконец, он выходит через дверной проем на яркий солнечный свет и салютует мне на прощанье своей старенькой шляпой, а потом исчезает на улице.
Как только он оказался вне поля зрения, я оставила приглушенную полутьму галереи, променяв её на освещенный кабинет позади оной. Посетители должны были позвонить в домофон через переднюю дверь, так рассуждала я, стараясь не быть беспечной, собираясь провести немного времени вдали от стола.
У меня не заняло много времени найти дорогу в библиотеку галереи Папи. Большинство книг были аукционными каталогами или научными книгами, изданными в XX веке по искусству и архитектуре всех веков. И благодаря моему недавно полученному опыту в исследовательских изысканиях, я могла с уверенностью сказать, что в них не содержится ничего о ревенентах.
Я вернулась ко входной двери в галерею, чтобы убедиться, что снаружи никого нет, а затем отправилась в противоположную сторону помещения, где у Папи была его личная смотровая. Включив прожекторы, в крошечной, роскошной комнатке, я цеплялась за все, что могло представлять интерес. На краю стола с перчатками и лупой лежали несколько древних томов. Я надела перчатки и открыла одну из книг. Это был исторический документ, с перечнем товаров и дат рядом с ними — похоже, что некогда он принадлежал какому-то королю или лорду, и был списком податей. Я пролистала несколько страниц. Все то же самое. И ни в одной из книг нет того, что меня интересует.
Я постояла и на мгновение задумалась. Так как Папи имел дело только с артефактами, скульптурами, и металлоконструкциями, когда он покупал все поместья, то часто передавал самые ценные книги и рукописи своим друзьям торговцам, чтобы те продавали их. Но во время своего напряженного сезона покупки, у него часто просто не находилось времени, чтобы провести инвентаризацию, особенно среди книг и гравюр. Я направилась к его шкафу запасников в коридоре и дернула за ручку. Заперто.
Папи всегда носил свои ключи с собой, но, возможно, он хранил запасные где-то в галерее. Я вернулась к стойке регистрации и порылась в паре ящиков, и нашла небольшой ключ с лентой, в одном из них, лежащего у дальней стенки. Тщательно отерев его от пыли, я вернулась к шкафу и вздохнула с облегчением, когда он легко проскользнул в замок.
Внутри стояли четыре подписанные коробки: НЕДВИЖИМОСТЬ, Маркиз де Кампана. У Папи была нацарапана на одной из сторон коробки дата покупки — всего несколько дней назад. Зная его, он, вероятно, поместил самые важные части спереди и хранил различные предметы, пока имел возможность исследовать их один за другим. Я вытащила коробку из шкафа и открыла её. Крошечные узелки ткани…металлические фигурки миниатюрных божков. Я поняла это, когда развернула один из узелков. Я завернула его обратно и быстро поставила коробку на место.
Вторая коробка оказалась полная крошечных пластиковых коробочек с частями древних украшений и резных камней — вроде которых вставляют в кольца.
Инталия[4], я вспомнила как Папи называл их, я взяла одну и обнаружила фигуру Геракла одетого в шкурой льва, вырезанного в овальном нефрите.
Несмотря на то, что я была с детства окружена предметами искусства, принадлежащих Папи, я никогда не переставала ощущать интерес, когда держала в руках нечто, что было сделано тысячу лет назад.
Я уже знала, что хранилось в третей коробке, еще до того, как её достала. Мое сердце забилось быстрее, когда я сняла крышку. Запах затхлой бумаги испарился, и я посмотрела вниз, чтобы увидеть коллекцию старинных книг. Больше напоминающие от руки переплетенный рукописи. И хотя самые хрупкие из них были в пластиковых пакетах, несколько, те, что попрочнее, лежали между ними.
Книги из коллекции римской античности…а вот это может быть перспективным. Я взяла первый попавшийся экземпляр. Это была старая печатная книга на немецком языке, с гравюрами о греческой и Римской скульптуре. Я положила ее бережно на пол и потянулась за маленькой книжицей украшенную фигурами и завитушками в красновато-коричневой кожаной обложке.
Размером она была с иллюстрированный молитвенник, который я видела в Лувре, но гораздо тоньше, а когда я открыла её, то увидела написанную от руки рукопись, в готическом стиле. Наверняка почерк какого-нибудь средневекового монаха. Я вспомнила, что некоторые монахи всю свою жизнь проводят за переписью и оформлением рукописей. До возникновение печати, перепись была единственным средством приумножения книг.
Она не шедевр, как те, что я видела под защитой толстого музейного стекла. Это был простой, но красивый манускрипт с золотыми лозами и цветами, украшающие края страниц. На первой странице был нарисован бурный рост листьев и ягод, а по центру и внизу два черепа. Бессмертная Любовь, было написано по-французски, а следующая страница сопровождалась красочной иллюстрацией, примитивно изображающая мужчину и женщину в средневековой одежде, держащихся за руки. И несмотря на то, что картинка была очень простой, я могла с уверенностью сказать, что женщина была в летах, она изображалась с белыми волосами, а мужчина был очень молод — подросток.
Изображение было написано много столетий назад. Может быть, даже тысячелетие. Я внимательно осмотрела иллюстрацию, изучая каждую деталь. Женщина была старой, она стояла слегка в согнутой позе. Я мужчина так и излучал молодость и здоровье. Я бы подумала, что это была старая леди со своим внуком, за исключением того, как они стояли, взявшись за руки, а их головы были чуть склонены друг к другу в знак общности и привязанности.
Я вновь перевернула на титульную страницу. ll’amur immortel, снова прочла я, а затем увидела ниже, едва бросающуюся в глаза, надпись. Я с трудом могла разобрать что там написано; чернила нанесли века тому назад, а старинный французский с трудом поддавался расшифровке.
— Сказ…о любви и трагедии…бар…и…человек…
У меня сердце ёкнуло. Может быть «бар» — это бардия? Здесь достаточно места, чтобы влезло недостающие количество букв. И человек?
Боже мой, я что-то нашла. У меня голова пошла кругом, а затем я будто отрезвела, когда в дверь раздался звонок. Я поднялась, немного пошатываясь, и бросилась в галерею. Позади стеклянной двери стояла знакомая фигура, достаточно высокая, чтобы загородить всё стекло. Он сложил руки у глаз, чтобы рассмотреть что же происходит внутри. Я нажала кнопку, открывающую дверь, находящуюся под столешницей стойки регистрации.
— Винсент! — воскликнула я, чувствуя укол совести. — Откуда ты узнал, что я здесь?
Он вошел в галерею, руки его были в карманах, а на лице было веселое выражение. После нежного поцелуя, он отпустил меня, и с любопытством оглядел пространство.
— У меня есть свои способы, — сказал он.
И подражая голосу Винсента Прайса[5], приподняв бровь, саркастически сказал,
— Я всегда знаю где ты находишься.