Знаете, за свою жизнь я прочел столько книжек о вымерших цивилизациях, что теперь очень четко представляю, какими словами будет описана гибель нашей. Китай умирал уже несколько раз. О его завтрашнем дне можно почитать в старинных хрониках, ведь на этот раз все наверняка будет точно так же. Америке предстоит умереть впервые. Но не думаю, что ее завтра будет здорово отличаться от того, что полторы тысячи лет назад творилось в Византии. А весь остальной мир и так давно мертв. О нем нечего и читать.
Помолчав, бельгийская девица третий раз подряд спросила, ездил ли я в местные монастыри? Я третий раз подряд ответил, что да, доводилось. Но какого-то особенного впечатления на меня они не произвели. Она выпила еще глоточек из бутылки с газированной водой. Наверное, она уже жалела, что подошла ко мне. Ехать к Эвересту я не собирался, да и тибетцам вовсе не сочувствовал. Мы еще немного помолчали, потом она спросила что-то еще, а потом я наконец попрощался и ушел в отель.
Идти было темно. Дороги было совсем не разобрать. Все, что могло случиться с нашим миром, уже случилось – и кончилось. История не завершится ни с моей личной смертью, ни со смертью этого мира. Конечно же, она будет продолжаться. Но только это будет уже совсем другая история. Совсем другого мира.
Эпилог: Иерусалим
1
От автобусного вокзала до Старого города я решил пройти пешком, но недооценил расстояние. Через сорок минут быстрой ходьбы я стер правую ногу и проклял все на свете. Судя по карте, я давно уже должен был стоять у Дамасских ворот, но никаких ворот впереди видно не было. Футболка у меня промокла насквозь. Я устал, запыхался и решил спросить дорогу.
На следующем перекрестке один из магазинов был весь завешан кириллическими вывесками. Я зашел внутрь. На макушке у молоденького продавца белела кипа – крошечная шапочка религиозного иудея. В помещении играло какое-то русскоязычное радио.
– Извините, не скажете, далеко ли еще до Старого города?
Парень внимательно на меня посмотрел и переспросил:
– What?
Ясно. По-русски здесь все-таки не говорят. Я поставил вопрос иначе:
– Sorry, could you, please, tell me how far the Damascus gate is?
Парень подумал, а потом с чудовищным еврейским акцентом поинтересовался:
– Do you speak russian?
О Господи!
– Да. Я говорю по-русски. Вы не подскажете, сколько еще идти до Старого города?
– What?
– Старый город! The Old Jerusalem!
– А-а! Старый город? Это вот туда.
– Я знаю, куда это. Я спрашиваю всего лишь, далеко ли дотуда идти?
– Если сядете на автобус, будет быстрее.
Еще раз: о Господи!
– Я не сомневаюсь, что на автобусе будет быстрее, чем пешком. Но я хочу идти именно пешком и поэтому хотел спросить у вас, далеко ли идти до Старого города пешком?
– Вы хотите идти пешком? Ну идите, идите... Я и сам один раз ходил.
И, потеряв интерес к разговору, парень вернулся к своим делам. Я вышел из магазина и подумал, что в анекдотах про евреев все-таки есть какая-то очень жизненная правда. Достал сигареты, закурил и пошагал дальше. По радио в магазине передавали старую песню группы «Аквариум», и всю оставшуюся дорогу до Дамасских ворот мелодия вертелась у меня в голове: «Тебя там встретит огнегривый лев... и вол, исполненный очей... и золотой орел...»
Вы ведь, наверное, тоже знаете эту песню. В ней говорится о видении четырех апокалиптических зверей. Текст ее – всего-навсего зарифмованная цитата из «Откровения» Иоанна Богослова, а туда эта история перекочевала из книг ветхозаветных пророков. То есть все опять упирается в сон пророка Даниила: во сне пророк видел животных. Сперва льва с орлиными крыльями. Потом медведя, поднявшегося на дыбы. Потом леопарда с четырьмя головами. А под конец и вовсе невиданное чудище с железными зубами и десятью рогами. Все эти звери символизировали царства, которые появятся, расцветут, но потом погибнут. Потому что все, что родилось в нашем мире, непременно должно умереть.
2
Иерусалим хоть и не самый древний город планеты, но все равно, конечно, долгожитель. Он был основан приблизительно четыре тысячи лет назад. То есть позже, чем были построены египетские пирамиды, но все равно очень-очень давно.
Первые домишки на склонах местных холмов были выстроены вымершим народцем иевусеев. Они же назвали город Ир-Шалимму – «Принадлежащий богине Солнца». Однако от того, самого первого Иерусалима до наших дней не дошло вообще ничего.
Спустя века сюда переселился еврейский царь Давид. Он штурмом взял неприступные иевуссейские стены и вроде бы даже построил здесь для себя дворец. Археологи до сих пор спорят, как выглядели эти стены и где именно дворец мог находиться. Потому что от эпохи первых еврейских царей в нынешнем Иерусалиме тоже ничего не сохранилось.
Потом в городе правила династия потомков Давида. Кто-то из них прорубил в скалах клаустрофобически тесный колодец, в который теперь за бабки пускают ежащихся от ужаса туристов. Кто-то другой построил стену, погрызенный кусочек которой удалось недавно раскопать в Еврейском квартале. Но если сказать одним предложением, то и от этого периода в Иерусалиме тоже ничего-ничего не сохранилось.
А дальше пошли странные звери. Львы, медведи, леопарды... Пророк Даниил видел сон, и этот сон сбылся.
Сперва Иерусалим был разграблен вавилонянами. Археологи извлекают из земли тысячи наконечников стрел, обугленные балки, вперемежку с человеческими костями, черепа, носящие следы проломов, и массовые захоронения детских скелетов. Стены города были срыты, дома сожжены, храм, построенный древним и мудрым царем Соломоном, разграблен, а жители угнаны в рабство. Лев с орлиными крыльями обрушил на город свою тяжкую лапу. Дошло до того, что вавилоняне разворотили даже каменную кладку иерусалимских мостовых. От города опять ничего не осталось.
Правда, через некоторое время жители все-таки вернулись сюда и попробовали отстроить все заново. Постепенно Иерусалим расцвел. Храм был восстановлен, а стены возведены выше и крепче, чем были. И ровно в тот момент, как строители объявили об окончании работ, под стенами появились римляне. Медведь встал на дыбы и грозно взревел. Такого разгрома, как в этот раз, Иерусалим не видывал за всю свою историю. При штурме и последующей резне погибло чуть ли не миллион человек. Римляне не просто сровняли город с землей – они не успокоились, пока не сровняли с землей все до единого городские здания. От города опять ничего не осталось.
Правда, через некоторое время жители все-таки вернулись сюда и попробовали отстроить все заново. Византийские императоры отыскали место, где когда-то был похоронен Тот, в Кого они теперь верили. И построили на этом месте главный храм планеты. Поверх древних руин они проложили тенистые аллейки, а городские перекрестки украсили фонтанами. Но как только довольные строители вытерли пот с лица, под стенами Иерусалима появились новые завоеватели. Мусульманский леопард ощетинился всеми четырьмя своими головами. Храм Гроба Господня был сожжен персами. Настоятеля прямо в алтаре повесили арабы. Жители разбежались, и город опять опустел.
Потом были еще крестоносцы, тюрки, турки, англичане и целая коллекция арабо-израильских войн. В результате единственное, что осталось от древнего Иерусалима, – это его имя. И еще висящее над городом небо – вечный антициклон. Прочим достопримечательностям пережить бурную иерусалимскую историю не удалось.
3
Отель, в котором я поселился, принадлежал молодой мусульманской женщине. Замотанная в черный балахон, она сидела в холле собственного заведения и вечно копалась в Интернете. Подведенные тушью серые глаза, тонкие губы. Сперва я не очень обращал на нее внимание... но чем дальше, тем больше стал обращать. Когда дама выдавала мне ключ от комнаты, я каждый раз поражался тому, какие все-таки здоровенные у нее кисти рук. А потом не выдержал и спросил у араба-уборщика, который приходил вытереть у меня в номере пыль.
Тот пожал плечами: ну да, я все понял правильно. Еще несколько лет назад хозяйка отеля была мужчиной и жила где-то на американском Юге. В Израиль она приехала, потому что здесь самые либеральные в мире законы относительно операций по перемене пола. Заплатила, легла под нож, потом, после операции, долго приходила в себя. И за это время бывший парень успел обо многом подумать. На многое взглянуть иначе. Короче, встав наконец на ноги, первое, что он (ставший ею) сделал, – это принял ислам. И навсегда остался жить в Старом Иерусалиме. Купил себе отель, в котором я теперь живу.
Признаки пола, так старательно пришитые ей хирургами, девушка теперь прятала под бесформенный мусульманский балахон. Даже молоденький уборщик смеялся над собственной хозяйкой: сперва стать женщиной, а потом вдобавок стать мусульманской женщиной. Воистину удивительная логика!
Просыпался я рано и, умывшись, каждое утро завтракать шел к Дамасским воротам. Самый лучший кофе там варили в чумазой арабской кофейне, принадлежавшей совсем пожилому одноглазому дядьке. Вместо барной стойки в его заведении был поваленный античный постамент, а по стенам висели рекламки лимонадов, вымерших еще до моего рождения. Тощая кошка вечно охотилась на ленивых голубей, арабские старички курили Marlboro. Столы в кафе были липкие, зато кофе хозяин варил такой, что хлопнешь чашечку, и тонус гарантирован до самого вечера. Ну и плюс из кофейни был отличный вид на главные достопримечательности.
Во-первых, была отлично видна Храмовая гора. Когда-то именно там Авраам пытался принести в жертву своего сына Исаака. Потом там находился храм царя Соломона. Говорят, в подвале этого храма рыцари-тамплиеры отыскали запечатанную перстнем с Соломонова пальца несметную царскую казну или, по другой версии, наоборот, закопали еще более несметную казну собственного ордена. В любом случае сегодня на холме стоит всего-навсего мечеть аль-Акса. Пару лет назад какой-то чокнутый новозеландец попытался ее сжечь. Он считал, что этим приблизит обещанный пророками конец света. После этого внутрь аль-Аксы белых туристов не пускают. А больше на холме делать и нечего.
Если немного вытянуть шею, то виден был и купол Храма Гроба Господня. Самый главный храм мира производит странное впечатление. Позавчера я провел в Храме полдня. Там было пусто и не прибрано. В стороне от входа Храм выглядел так, будто нога человека не ступала здесь уже несколько лет. Паломники в основном негры или корейцы. Белые если и заходят, то с банкой пива в руках. За порядком в Храме следят странные мусульманские охранники в мундирах с аксельбантами. По церкви они болтаются прямо в головных уборах и могут громко свистнуть тем, кто идет не туда или пытается курить в помещении.
Еще хуже выглядит «Сенакулюм» – место, где Христос с учениками провели Тайную вечерю, последний ужин Его земной жизни. К помещению нужно подниматься на второй этаж. Комната засыпана непонятно откуда взявшимся строительным мусором и просто мусором. Экскурсоводы сморкаются прямо на пол. Выход из комнаты укрыт грязной полиэтиленовой пленкой. Главное ощущение – растерянность. Если именно в этой точке мир был создан заново, то почему сегодня эта точка выглядит будто помойка?
Главное, что я понял за то время, пока по утрам сидел в чумазой кофейне возле Дамасских ворот: нынешний Иерусалим не имеет к тому, библейскому, никакого отношения. Единственное, что за последние четыре тысячи лет осталось здесь неизменным, – это толчея на улицах и высокие цены на рынке. Остальное давно стало иным. В Иерусалиме до сих пор есть такие чудеса, как автобусная остановка «Геенна огненная» и заложенные камнем Золотые ворота, через которые, говорят, должно начаться Второе пришествие, но все это не имеет никакого значения.
Я допивал крепчайший арабский кофе, клал на стол несколько шекелей, выходил из кофейни, лез за сигаретами. Когда-то смысл истории ковался в этом городе, но вот – от города совсем ничего не осталось. Стоит ли удивляться, если приезжающие сюда люди делают вывод, что никакого смысла у истории тоже нет?
4
Пятница в Иерусалиме – особый день.
С самого утра к своим святыням начинают стекаться мусульмане. На головах у мужчин – белые вязаные шапочки, на плече лежит свернутый в трубочку молитвенный коврик. Выражение их лиц мне было понятно без переводчика: одно неправильное движение и кто-то здесь сейчас огребет. К двум дня мусульмане запрудили все улицы Старого города. Охранявшие перекрестки израильские солдаты были похожи на эсэсовцев. Они нервничали, без конца что-то говорили в рации и не снимали побелевших пальцев со спусковых крючков своих автоматов.
Вечером к Стене плача потянулись, наоборот, иудеи: толстые люди на тонких ногах. Они носили меховые шапки, широкополые шляпы, черные шелковые халаты или полосатые серые, белые гольфы, темные брюки – в общем, выглядели роскошно. Некоторых из них я, подойдя поближе к Стене, сфотографировал на свой мобильный телефон. Фотографии получились что надо. Я убрал телефон в карман, поднял глаза и обнаружил, что повсюду развешаны предупреждения: «Фотографировать в шаббат запрещено раввинатом».
А днем между мусульманами и иудеями успело втиснуться еще одно, совсем незаметное событие: монахи из ордена францисканцев провели крестный путь. И это событие – последнее, о чем я хотел бы рассказать вам в этой книге.
5
Я пришел чуть пораньше, сел на каменное ограждение, стал ждать. Начало было назначено на три, было жарко. Сам маршрут называется Via Dolorosa, «Слезная дорога»: это тот самый путь, которым когда-то приговоренный к казни Христос шел на Голгофу.
Первая остановка Via Dolorosa находится во дворе обычной иерусалимской школы. Сейчас это место вообще ничем не примечательно. А когда-то здесь располагалась резиденция Понтия Пилата.
(Утренний крик петуха означает радость: Бог подарил миру еще один день. Но в то утро он означал лишь предательство. Начало еще более темной ночи.
Тебя связали, отвели к незнакомому римлянину и решили, что сегодня Ты умрешь. Было шесть часов утра. Во дворце Пилата было прохладно. У людей вокруг были помятые со сна лица. Негромким голосом Пилат зачитал равнодушный приговор: смерть!
Ты родился. Ты рос. Ты сам, своими ногами, пришел в этот город. Здесь ты и умрешь, мой Господь. Эти невыспавшиеся люди будут жить дальше, а Ты – нет.)
Постепенно дворик заполнялся: протестанты из Мичигана, вежливые корейские монашки в странных платках, паломники из Танзании, целая группа поляков. Потом наконец пришли монахи. Их было трое, вроде бы итальянцы.
Францисканцы ходят по этому маршруту уже семьсот лет. Раньше тот, кто проделывал этот путь, получал от церкви индульгенцию – отпущение загробного наказания за все совершенные грехи. Старший из монахов сказал какие-то вступительные слова и предупредил, чтобы мы не обращали внимания, когда на улице нас специально будут толкать локтями.
После этого францисканцы запели молитву и мы пошли.
(У самого выхода из дворца Пилата стояла Твоя мать. Ночью кто-то из близких прибежал и задыхаясь все повторял: Иисус арестован! Они схватили Его! И с самого утра мать прибежала ко дворцу наместника. Потому что боялась не успеть. Потому что хотела хотя бы попрощаться.