Да, Кеннеди тогда, прям в апреле, быстренько решил было реабилитироваться – в глазах своего военно-промышленного комплекса и милитаристов всех мастей, которым, как известно, только и служат американские президенты. И устроил позорное вторжение на Кубу, в заливе Свиней. И получил по рогам от свободолюбивого кубинского народа! Вот молодцы Кастро с Че Геварой, умники-бородачи! Накостыляли мальчишке президенту американскому так, что мама не горюй! Уползли недобитые янки на свой континент, раны зализывая.
Не все, конечно, в стране и мире складывается, как по нотам. Но на то он и есть, диалектический матерьялизьм, единство и борьба противоположностей! И китайские оппортунисты гадят Стране Советов, чего там говорить. И реваншисты из ФРГ никак не успокоятся оттого, что у них под боком цветет и мирно развивается социалистическая Германия. Переманивают к себе неокрепшие немецкие души, соблазняют зарплатой в твердых германских марках. И бегут, бегут к ним немецкие бюргеры – дескать, на Западе сосиски толще и пиво слаще. Четыреста тысяч, говорят, только в этом году утекло. Да только мы им скоро устроим реванш по всем границам! Решение только что приняли, и теперь мы стену между двумя Германиями выстроим такую, что не то что какой-нибудь инженеришка, польстившийся на западные «блага цивилизации», – ни одна мышь не проскочит! И назовем ее – антифашистской! Дескать, строим мы ее не потому, что восточные немцы на Запад усвистывают, а потому, что недобитые фашисты и реваншисты всех мастей пытаются в обратном направлении проползти и в социалистической Германии устроить выходки и провокации. Пусть тут и наша пропаганда постарается, и ульбрихтовская[4].
А какую мы третьего дня плюху выдали очередную? И мальчишке Кеннеди врезали, и престарелому канцлеру немецкому Аденауэру! А?! Как им всем в очередной раз нос утерли?! Вы, американцы, шестого августа сорок пятого атомную бомбу сбросили на мирный японский город Хиросима – а мы, советские люди, ровно шестнадцать лет спустя, шестого августа шестьдесят первого, запустили, в целях мирного освоения космоса, нашего простого русского парня Геру на орбиту! И крутился он там целые сутки, семнадцать с лишним витков – в то время как американцы до сих пор и одного-единственного витка вокруг планеты не выдали! И сегодня, девятого августа, в годовщину того, как вы еще один японский город, Нагасаки, уничтожили – мы, напротив, готовимся принять и торжественно встретить в Москве второго советского космонавта, замечательного русского, советского парня Германа! Можно всем этим господам, иностранным послам и дипломатам, об этом напрямую сегодня сказать, и в Георгиевском зале Кремля, и с трибуны Мавзолея. Мы – мирные люди, а вы – агрессоры, империалисты и трубадуры войны! Нет, лучше не надо, не будем в такой торжественный момент тыкать им в глаза, кто они такие. Еще уйдут с приема, как тогда, в новогоднюю ночь. Не будем сами себе радость портить. Лучше сосредоточимся на главной теме: какую радость доставил космонавт номер два всему без исключения, советскому народу, всему прогрессивному человечеству! Снова наш парень, простой парень Гера, взмыл – благодаря усилиям советской техники, рабочих, ученых и конструкторов – над планетой и целые сутки парил над нею, семнадцать витков накрутил! Что, съел, щенок Кеннеди?! Где твои астронавты?! В море падают после суборбитальных полетов недоделанных!
– Никита Сергеевич, вам пора. – Начальник охраны неслышно подошел по траве. – Только что позвонили: самолет со Вторым Космонавтом вылетел из Куйбышева во Внуково.
Да! Надо возвращаться к государственным хлопотам. Однако нельзя не согласиться, что среди этих хлопот бывают до чрезвычайности приятные. Встреча на аэродроме второго советского космонавта – из их числа.
* * *
Подходящий момент случился, когда Никита, дойдя до нужного градуса восторженности – которая всякий раз его посещала, когда в державе случалось что-нибудь великое, – схватил свою рюмку и направился в самый дальний конец Георгиевского зала, где скромненько стояли, никем не узнанные, в гражданских костюмчиках, никому не известные молодые парни: летчики из спецотряда ВВС номер один – иными словами, отряда космонавтов. А неподалеку – так же никому не известные товарищи более зрелых лет, обеспечившие этот великий звездный прорыв, а именно: конструкторы, ученые и инженеры, от Королева Сергея Павловича до других, не менее умных товарищей. Следом за Хрущевым отправились и виновники нынешнего торжества, можно сказать, именниники в мундирах майоров ВВС: Юра Самый Первый и слегка затмивший в этот день его всемирную славу Космонавт Два Герман. За Никитой и главными героями события по залу потянулись сановные подхалимы – в первых рядах, конечно, Леня Брежнев.
– Вот, хочу и с вами чокнуться, товарищи, – Никита потянулся к будущим космонавтам рюмкой, которая, невесть каким образом, вдруг оказалась наполненной. – Видите! – воскликнул он, чокаясь со всеми подряд. – как говорится, все там будете! Я имею в виду, – лукаво поправился Хрущ, – что все вы, как ваше начальство вам и обещало – правильно, Сергей Павлович? – он поворотил свое большое, но живое тельце к Королеву, – тоже возвыситесь, так сказать, в космос, и всех вас мы, я надеюсь, здесь, в Кремле, будем встречать и чествовать. Все ли в порядке у вас? – Маленькие, проницательные глазки Председателя Совета Министров и Первого секретаря Президиума ЦК заелозили по лицам молодых старлеев, которым уже и безо всяких полетов выдалось редкое по советским меркам счастье: служба в элитном отряде в Подмосковье, на которой год идет за два. – Всего ли у вас в достатке? Жилье, денежное довольствие? – Все, разумеется, наперебой стали заверять вождя, что да, отлично, прекрасно, лучше не бывает. А тот гнул свое: – Не слишком ли вам главный конструктор, Сергей Павлович, освоением новой техники докучает? – Будущие космонавты, в большинстве своем салажата, моложе тридцати, чуть не хором стали заверять Хруща, что все замечательно, мы хотим и можем учиться еще больше. А Никита заметил новое лицо, которое, конечно, тут как тут: – А Провотворов – как? Он вас своими тренировками не сильно мучает? – И все, естественно, откликнулись: то, что надо, Никита Сергеевич, мы можем еще больше, готовы заниматься еще лучше, тренироваться еще шибче, круглые сутки! – Еще бы, все парни на двух примерах, Юры Первого и Германа Второго, разглядели, какими почестями и какой славой завершаются их упорный труд и подготовка, и готовы были претерпеть и преодолеть все на свете, лишь бы их с такой же помпой и почетом, как первых двух, встречали на Земле.
Провотворов не единожды виделся с первым секретарем в полуофициальной обстановке и всегда знал, что люди вокруг него, словно под воздействием невидимых силовых линий, располагаются по ранжиру. Как будто каждый точно знает, какое ему место в пространстве занять, словно ему невидимый церемониймейстер в уши командует. Причем расстановка фигур в ходе каждой встречи совершенно своя, и в следующий раз она может абсолютно не повториться – хотя, конечно, в общих чертах одна конфигурация походила на другую. Главным лицом, конечно, все время был Хрущев со своими тремя звездами Героя Соцтруда на летнем пиджаке. Подошедшие вместе с ним от центрального стола Юра Первый и Гера Второй, оказавшись среди друзей-космонавтов, передвинулись как бы на их сторону и оказались к первому секретарю лицом. За спиной Никиты маячили Брежнев и Микоян, которые в своем холуйском раже сочли необходимым сопроводить первого секретаря, а за ними побежали из числа членов Президиума сошки помельче. К космонавтам подтянулись и стали на их стороне Королев и Провотворов, которым, как говорится, сам бог велел. Жены Юры и Геры остались, слава богу, мучиться своим смущением у центрального стола – жен тут тоже следовало учитывать: случились бы те рядом – дальнейший разговор, глядишь, и не состоялся бы.
– Значит, все у вас хорошо, – подытожил находящийся в благодушнейшем настроении Хрущев, – и вы, как говорится, готовы к выполнению новых заданий партии и правительства?
Никто не ждал иных ответов, кроме многоголосых «да», на разные лады, и тут Провотворов сломал своей репликой запрограммированный стремительный вояж первого секретаря в «массы».
– Кое-чего не хватает, – совершенно обдуманно выговорил он и выдержал паузу. Он заметил, как на лицах космонавтов отпечатывается недоумение, а на физиономии Королева хмурое недовольство: как это? Генерал намерен на что-то жаловаться? В обход меня? Не обсудив? Не посоветовавшись? Партийная камарилья глядела из-за спины Никиты с сытым и туповатым интересом: чего происходит?
– Чего ж тебе не хватает? – споткнулся на полуслове не ожидавший подобного поворота событий Хрущ и уставился на генерала своими проницательными глазками хитрого хряка.
Тут следовало быть очень точным в словах, чтобы попасть в унисон с настроением первого секретаря и в то же время не поссориться с Королевым.
– Нашему первому, мужскому отряду, – проникновенно выговорил генерал, – не хватает отряда второго, женского. Мы ведь в социалистической державе живем. И женщина у нас, как говорится, наравне с мужчиной, а кое-где даже выше нас бывает. – Вольно или невольно Иван Петрович подделывался своей лексикой под простую и косноязычную речь вождя. – Поэтому мы считаем, что наш отряд заслуживает расширения. В том числе за счет товарищей женщин. Это ж какое, Никита Сергеевич, – постарался быть проникновенным Провотворов, – будет мощное и победительное воздействие идей Октября на весь мир, если наша, советская женщина первой в мире выйдет на околоземную орбиту!
Первый секретарь секунду-другую переваривал идею генерала, а пока, привнося в их чисто мужское общество столь объединяющий дух скабрезности, саданул кого-то из нелетавших космонавтов под бок локтем. (Двух героев трогать не стал, своим исключительным звериным чутьем понял, что они переросли по своему статусу подобные шуточки.)
– Что? – разулыбался своим полубеззубым ртом. – Скучно вам без девчонок-то? Возьмете к себе, на орбиту, пару-троечку?
Чувствуя настроение вождя, все благодушно-весело откликнулись: «А что, можно! Пусть летят! У нас в стране все равны! Может и девушка слетать!»
Однако тут Хрущев мгновенно переменил тон и обратился к Королеву совершенно по-деловому:
– А вы что скажете, Сергей Павлович, насчет идеи Ивана Петровича?
И тут Провотворов напрягся – потому что, по большому счету, от позиции Королева зависело все. Сейчас, после двух успешных полетов, звезда его в кремлевских коридорах стояла исключительно высоко. И в его силах было или немедленно отвергнуть предложение Провотворова как несостоятельное, или замотать его так, что никто к нему после никогда не вернется и концов не найдет. Но Сергей Павлович ответил твердо:
– Конечно, полет советской женщины на космическом корабле станет мощным доказательством преимуществ нашей науки и техники. К тому же идея товарища Провотворова находится в русле того, что нам предстоит осваивать околоземное пространство и лететь к ближайшим планетам. Обживать космос! А с технической точки зрения в том, чтобы отправить в полет девушку, сейчас никаких проблем нет. Точнее, они решаемы.
– Поэтому даешь женский отряд! – возопил кто-то из слегка перебравших космонавтов (надо запомнить кто, мелькнуло у Провотворова, и провести беседу о недопустимости подобного поведения).
А Юра Первый подхватил – он всегда умел к месту и ко времени пошутить, сгладить ситуацию, произвести приятное впечатление:
– Создадим особый бабий батальон при отряде космонавтов. – И все добродушно рассмеялись, включая Хрущева. Смеялись также Сергей Павлович, Гера Второй, Брежнев, Микоян и разные прочие присные.
Кто бы мог подумать, что шутка Юры Первого насчет «бабьего батальона» приживется и прилипнет на годы.
Галя
Разговор с ней случился в конце сентября. Однажды утром в воскресенье генерал позвал ее прогуляться. Это было необычно, потому что, как ранее говорилось, бывал он дома чрезвычайно редко. А если бывал – возвращаясь из своих заграничных вояжей с Юрой Первым или с полигона, – то сил его в лучшем случае хватало, чтобы добраться до постели. А тут вдруг – гулять.
Она спросила: «А Юрочку возьмем с собой?»
«Можно, – кивнул он. – Не помешает».
Галя одела сына, взяла коляску, и они вышли. Генерал облачился в гражданское, на лоб надвинул шляпу – поэтому его никто не узнавал, хотя в кинохронике в последнее время и на экранах телевизоров он мелькал часто, пусть и на втором плане – в основном рядом с Юрой Первым в заграничных визитах.
Маленький Юрочка пребывал в прекрасном настроении, весело гулил, играл чудо-машинкой, привезенной Провотворовым из очередного вояжа. Галю тоже обуял приступ благодушия: сыночек рядом, в хорошем настроении, возлюбленный вернулся и второй день рядом с нею. Второй день и ночь.
– Нам надо с тобой поговорить, – молвил генерал.
– А что, дома нельзя? Или в ресторане?
– В ресторанах даже стены имеют уши. А в нашем доме – тем более. И, пожалуйста, о том, что я тебе расскажу, – никому ни слова. Данные совершенно секретные, особой важности.
– Так, может, не надо мне их и знать?
– Надо, – возразил генерал, – потому что они могут иметь к тебе непосредственное отношение.
Они перешли улицу и оказались на Болотной площади, которую вскорости переименуют в Репина, а потом снова в Болотную. Генерал знал, что в тридцатые годы имелся проект возведения здесь, на Болотной, еще одного громадного дома для членов правительства, расположенного симметрично тому, в котором проживали они. Такого же громадного и серого и по такому же проекту. Но потом ресурсов у государства не хватило, да и в существующем Доме на набережной жилье в тридцатые годы освобождалось чрезвычайно быстро. По три-четыре семьи, говорят, в каждой квартире в течение тридцать седьмого года друг дружку сменяли. А потом война началась, не до жилищного строительства стало. Поэтому на веки вечные сохранился здесь сквер, памятник Репину, фонтан.
Генерал вез коляску с пасынком. Галя держала его под руку.
– Недавно на самом высоком уровне принято решение, – начал Провотворов, – создать второй отряд космонавтов. И в том числе включить в него женскую группу.
– Ура! – шепотом выкрикнула Иноземцева. Настроение у нее, оттого что милый проводил рядом с ней второй день, было чрезвычайно хорошим. – Юрочка, ты слышишь: мы полетим в космос!
– Кыс-кыс, – немедленно откликнулся на ее реплику сынок, а Иван Петрович проговорил укоризненно:
– Галя, я ведь просил тебя: никаких лишних разговоров.