О зеркалах с нею никогда и никто за эти три дня не говорил. Впрочем, нет. Однажды Тим, воспользовавшись тем, что в кабинете никого не было, спросил:
— А ты когда-нибудь спрашивала зеркало о себе?
— Конечно, — удивилась Кира, вспоминая: она же рассказывала ему! Именно с этого всё началось!
Тим как-то хмыкнул странно, но больше о зеркалах не заговаривал.
Теперь она знала, что просто ложится спать. И думала чаще о том, что спокойный сон — это последствия работы на свежем воздухе, это последствия оживлённых бесед по вечерам с домашними Тима. Последствия их «тайных» встреч, когда она дарит ему вязаную мелочь…
… До обеда оставалось совсем немного.
— Ещё минут двадцать, — медлительно сказал Леонтий, убирая в карман мобильный.
Трактор и грузовик уехали с полными кузовами снега. Леонтий и Кира подчищали за ними остатки, собирая их в плотные кучи. Кира потрясла рукой, радостно улыбаясь потихоньку падающему снегу и шаловливо ловя снежинки языком. Здесь не город — здесь можно! А небо-то какое — синее! Низкое, но синее — даже пусть в просветах среди собирающихся серых туч!
— Рукавиц так и не надела, — недовольно выговорил ей Леонтий. — Смотри — задубеют руки-то!
— В варежках жарко, — пожаловалась Кира, всё ещё улыбаясь.
— А намозолишь? — продолжал бурчать Леонтий.
— Смажу, — пообещала Кира. — У меня крем есть. А если что — тётя Соня масла одолжит. Мы с ней вчера посмотрели в Интернете один рецепт для сухой кожи.
— Бабы — они такие, бабы, — пробормотал Леонтий и велел: — Иди-ка ты лучше, девуля, ворота закрой, а пока закрываешь, я тут закончу, и поедем домой.
Ворота посёлка в этой части закрывались легко — на огромный внутренний замок, огромный ключ от которого Леонтий всегда возил с собой. По расчищенной дороге Кира легко зашагала к воротам. Здесь и в самом деле редко бывали машины, чего поначалу она опасалась. Слышно иной раз было, как гудели и «раскочегаривались», по словам Леонтия, легковушки где-то вдалеке. Поэтому она перестала бояться машин — да и Леонтьева-то машина, куда можно спрятаться, всегда рядом…
Поэтому она сразу не поняла, что происходит.
Чёрная машина влетела в ворота, словно собираясь сбить девушку. Чуть свернула почти в последний момент.
Отпрыгнув в сугроб с дороги, куда уронила ключ от ворот, Кира ещё оглянулась на Леонтия, злобно выматерившегося. Точней — она ещё только оборачивалась на его голос.
Визжащая — тормозя на ледянке, оставленной колёсами трактора, чёрная машина резко остановилась рядом, остро опахнула девушку гарью с мелкой снежной крошкой. Деловито застучали дверцы. Киру, покорно зажмурившуюся, так сильно дёрнули за руку, что едва не вывихнули её. Она вскрикнула от боли. А дальше… Она и на ногах бы не удержалась — с закрытыми глазами. Только обращались с нею как с куклой: чуть не сбили с ног, схватив на руки, и, словно вещь почти забросили на заднее сиденье машины. Всё тихо, без слов — слышно было только учащённое дыхание сильных мужчин, которые очень спешат. А потом снова — быстрый перестук дверец.
Потом ей показалось — она слышит торопливый бег по дороге к машине. Хлопнула дверца — оборвала звук. И Кира, всё ещё уткнувшись в ладони, чуть не плача, взмолилась: «Леонтий! Пожалуйста! Не беги! Не догоняй меня! Их больше!»
— Гони!
Голос светловолосого она узнала сразу.
По именам она не знала никого, но его голос узнавала всегда и везде.
Всё так же визжа на ледяном, на накатанном, их машина всё-таки развернулась. Слушая гудение, которое подсказывало, как быстро нарастает скорость, Кира, не опуская ладоней от зажмуренных глаз, обмякла на сиденье: не добежал — и слава Богу… И лишь спустя время она снова напряглась. То, что ожидало впереди, ей, привыкшей к счастью безопасности, теперь было страшным как никогда…
… Обозлённый до отчаяния, продолжая от бессилия материться сквозь зубы, Леонтий подобрал ключ и, уже с трудом таща враз отяжелевшие ноги, подошёл к воротам. Машина превратилась в еле узнаваемую смутно-тёмную фигурку, удирающую по хорошей дороге к городу.
От резкого звона мобильного в кармане Леонтий едва не подпрыгнул.
— Тимыч!.. — тоскливо было заговорил он, но его мгновенно перебили.
— Быстро закрой ворота и беги к машине! Я здесь и всё видел!
Леонтий, нисколько не сомневаясь, выполнил всё, сказанное повелительным тоном, и помчался назад, к машине. Там и в самом деле сидел Тим.
— Быстро домой! Там пересядем в мою машину и поедем в город.
— Викторычу говорить не будем? — встревоженно спросил Леонтий.
— Зачем он нам? В этой ситуации — только помеха.
— А как же мы их найдём?
— Искать не надо, — тоже сквозь зубы проговорил Тим, прищурившись на летящую под колёса дорогу. — Нам покажут, куда её повезли. Сейчас главное — взять мою машину.
… Через полтора часа они сидели в машине Тима у какого-то солидного здания. Леонтий, тревожно посматривавший по сторонам, не выдержал:
— Ты уверен, Тимыч, что они сюда её привезут?
— Нет, Лёня, — спокойно сказал Тим. — Сюда они её вряд ли привезут. А вот машина одна отсюда к ней точно поедет. Та-ак… Кажется, начинается. Видишь вот этого? Он нас к ней сейчас и приведёт.
Приглядевшись к человеку, указанному младшим братом, к какому-то растрёпе, который на ходу застёгивал пуговицы длинного кожаного плаща, торопясь к машине на стоянке, Леонтий хищно насупился и мысленно решил: будет возможность, морду он этому гопнику точно разукрасит.
15
…меняя зла коней на переправе, мы не меняем жизни общих правил: как не боимся боли мы своей, но за других страшимся мы сильней!
Иля
Капюшон ей натянули вперёд, на лицо, до предела. Если внезапно появятся идущие навстречу, повязку на глазах не разглядят. Хотя идти, понимала Кира, недолго. Наверняка опять нашли квартиру на первом или на втором этаже какого-нибудь жилого дома, возле которого ближе к обеду народу мало ходит.
Машина начала притормаживать.
— Рот откроешь — получишь, — монотонно предупредил светловолосый.
Хотела огрызнуться: хуже того, что она получит в комнате с зеркалом, всё равно не будет, — но промолчала. И потому, что смысла нет огрызаться, и потому что нижнюю часть лица от напряжения как парализовало. Ещё в поездке Кира пыталась расслабить челюсть, как пыталась расправить плечи и опустить их, и всё было зря…
Хлопнула дверца. Другая. Стало холодно справа.
— Вылезай, — всё так же монотонно сказал светловолосый.
Кира вышла из машины и неуверенно встала, ожидая, когда её поведут за руку. Она даже чуть встряхнула рукавом, освобождая ладонь и прислушиваясь к шуму рядом. Но её рукой побрезговали. Взяли за рукав и повели, командуя:
— Переходим дорогу перед домом. Два шага — ступенька. Теперь иди спокойно. Так. Теперь высокая ступенька. Стой, открою дверь.
Перед подъездной дверью, которой она не видела, её начало трясти. Ещё пара минут — и она окажется… Кира с трудом удержалась на подгибающихся ногах. Рукав её куртки отпустили, и несколько секунд она раздумывала, не сбросить ли с глаз повязку и не драпануть ли в сторону, да ещё с криками о помощи. Но, привычно вслушиваясь в пространство, она чувствовала, что трое окружили её тесно. И, сделай она хоть намёк на постороннее движение, не предусмотренное ими, они решительно вернут её на место. А потом… Кто знает… Она всегда боялась, что после посещения комнаты с зеркалами, когда она, Кира, на некоторое время не понадобится хозяину, светловолосый может сорвать на ней свою злость. Особенно сильно она чуяла его раздражение в последнее время. Отчего и старалась не слишком явно демонстрировать, как ей не хочется, чтобы ею помыкали.
Вяло пропел домофон. Киру толкнули в спину.
— Порог.
Когда она переступила через порог, её снова взяли за рукав куртки и повели дальше. Небольшая лестница — шагов в шесть. Шагов восемь — площадка. Две стандартные лестницы на второй этаж. Снова ждали, пока кто-то из троих открывал дверь.
Кире всё хотелось прижать руку к сердцу. Оно колотилось так, что грудь болела от бешеного биенья.
Вошли. За спиной закрылась дверь. Судя по звукам, помещение маленькое — возможно, прихожая «хрущёвки». Сильно прокуренная и воняет давно не стиранным бельём. Пол под ногами, кажется, деревянный, скрипит. Совсем близко пахнет холодной выделанной кожей — наверное, куртками её похитителей.
Что сейчас делает Леонтий? Сообщил ли он Тиму, что её увезли? Что они будут теперь делать? Будут ли искать её?.. А смысл? Всё равно поздно…
Странно, что сегодня все трое её мучителей молчаливы. Не зубоскалят. Особенно тот, новенький. Кира всё ждала, когда он начнёт издеваться над нею. Уже сообразила, каков его характер: покуражиться над слабым — для него сплошь удовольствие. Но ещё и деловой. Лишнего делать не будет.
Капюшон с неё не сняли — резко сдёрнули. Потом довольно грубо, дёрнув попавшие в повязку волосы, сняли повязку, хотя её уж и сама снять бы могла. Заморгала, чтобы привести зрение в порядок. Да, и прихожая тесная, и стоят тесно, будто до сих пор опасаются, что она сбежит, хоть она уже и слышала, как дверь закрылась на прищёлкнувший замок. И, наконец, с неё стянули куртку — как ни странно, довольно осторожно сняв с рук: возможно, из-за того что рукава джемпера задрались во время работы со снегом, и перевязанные руки оказались на виду у всех.
— Квартира однокомнатная, — известил её светловолосый, обернувшись наконец. — Вот вопрос. — Он протянул бумагу. — Не тяни. — И посторонился.
С привычным угрюмством подумав: «Тебя бы так!», девушка шагнула между посторонившимися мужчинами. И остановилась перед дверью в комнату. Развернула листок, прочитала вопрос, запомнила и взглянула на дверь. Сейчас они откроют её — и надо успеть взглянуть в глаза отражению. И надо успеть вскинуть руки к лицу, защищая его. С прошлого раза ни царапина на лице, ни порезы на руках не зажили. Промелькнуло с надеждой: «А может, с бинтами на руках будет легче? Они ведь до сих пор здесь плотно… Может…» Снова затряслась подступающих слёз и ужаса.
— Иди! — нетерпеливо подстегнул голос светловолосого.
Дверь с волнистым стеклом в верхней части будто постепенно наезжала на неё. Кира вздохнула, чтобы успокоить дыхание.
— Вы меня напугали, когда схватили там. Могу неправильно запомнить вопрос, — хриплым голосом сказала она и откашлялась. Уже чисто выговорила: — Дайте немного времени прийти в себя.
И затаилась: не раздастся ли голос того, новенького? Не заорёт ли на неё?
— Минута, — равнодушно сказал светловолосый. — Только если затянешь — потом ещё страшней будет.
Она аж вспыхнула: «Если всё понимаешь, какого чёрта меня туда вталкиваешь?!» И понурилась, вспомнив визит к банкиру. Ну да… Такие деньжища за неё…
Но подняла голову. «Тим… Помоги…» Увидела прищуренные голубые глаза, глядящие свысока на неё. Увидела и так тонкогубый рот, ещё и надменно сжатый. «Зато я потом вернусь к нему! — подумала она жалко. И снова мельком: — Так не тяни — и в самом деле. Чем быстрей войдёшь, тем быстрей рядом с Тимом окажешься…»
Она попыталась глубоко вздохнуть, а вместо этого прерывисто всхлипнула, снова посмотрела на лист с вопросом, на ненавистный почерк.
И неожиданно замерла. О чём спросил её Тим недавно? Он спросил: «Ты когда-нибудь спрашивала о себе?» Она-то решила, что он спрашивает вообще про желания. А Тим спросил конкретно! Он интересовался, спрашивала ли она у зазеркальной твари, что нужно сделать, чтобы избавиться от зеркальной опасности!
Кира задышала ещё чаще, хотя минуту назад казалось, что такого просто не может быть! Какой вопрос держать в памяти, чтобы получить на него ответ?! О чём сейчас, переступая порог навстречу кровавому кошмару, она должна думать: о вопросе про биржу или о вопросе собственного избавления?! Ведь возвращаться без чужого ответа тоже страшно! Её снова втолкнут в комнату, к зеркалу!
Говорят, сбывается сокровенное! Как бы человек ни предполагал, что главное — то, о чём он думает, судьба выберет сама — главное в его душе… Потому что главное — не то, что человек предполагает сознательно. Главное прячется в глубине души… Значит, и ответ будет на вопрос, отобранный зазеркальной тварью, — и сделать с этим ничего нельзя! Плевать на личный выбор! Пусть выбирает тварь!
И Кира распахнула дверь в комнату, готовая немедленно закрыть руками лицо.
Где… зеркало?..
Внезапно в помещении стало сумеречно, как вечером, будто кто-то резко запахнул шторы в комнате. Вкруговую мягко скользнули везде от мебели бархатно заволакивающие тени. А свет из прихожей как-то жалко смяк и убрался к порогу.
Кира было попятилась от двери, но…
Чёрный прямоугольник — это зеркало? Почему же оно…
«Войди!»
Скрипучий голос властно ударил по ушам, отозвался эхом в качнувшемся вокруг неё пространстве и заставил выполнить приказ.
Кира не дыша шагнула в комнату. Треснула о косяк посланная кем-то назад дверь, заглушив голоса встревоженно заговоривших было мужчин. Но то, что Кира всегда знала подсознательно, произошло на самом деле: войти следом они побоялись.
Мебели в комнате она не замечала, словно та превратилась в ненужные декорации. Притягивал взгляд только чёрный прямоугольник, поставленный на высокий комод.
Зеркало, сиявшее перед нею чёрным стеклом, шевельнулось заметной, еле обозначенной волной, словно оно состояло уже не из стекла. Словно рама каким-то непостижимым образом вертикально удерживала застывшую тяжёлую жидкость. От страха бессмысленно глядя в жидкую тьму, Кира от появления этой волны вздрогнула так, будто её ударили. Из внутренней зеркальной темноты мягко вылезли тощие, высохшие руки, которые взялись костлявыми пальцами за края простенькой рамы. Затем в середине прямоугольника высветилось что-то странное — круглые голубовато-чёрные глаза без каких-либо следов лица, как на одних инстинктах поняла Кира. Те самые глаза, которые она всегда видела, прежде чем её начинало сечь до крови.
Потом она поняла, что дышит будто мелкими вздрагиваниями, а не вдохами-выдохами. Что дожидается привычного удара по лицу. Удара, который больно рассечёт кожу. Удара, после которого кожа станет горячей на месте пореза… Но…
Когда глаза зазеркальной твари обрели форму, а костлявые пальцы крепко вцепились в края зеркала, девушка снова услышала скрипучий шёпот. Выслушала, запоминая слова, но не их значение.
Чёрно-голубые глаза медленно растаяли в глубокой тьме.
Затем медленно разжались тощие пальцы и тоже утянулись в зазеркалье, в плотную чёрную жидкость, которая качнулась — и замерла.
В комнате постепенно посветлело. Когда волна света дошла до комода, Кира с безмерным удивлением увидела в стекле себя — ошеломлённую сероглазую девушку, с бледным лицом, со взлохмаченными волосами, которые она машинально принялась приглаживать, а потом, когда поняла, что делает, опустила руки и сглотнула.
И лезвия, секущие по лицу, на этот раз не появились.
Пытка отменяется. На сей раз. Но навсегда ли?..
И… Что это было? Ответ на её собственный вопрос? Или зазеркальная тварь и в самом деле решила по-своему?
Кажется, ситуация в комнате обладала ещё одной особенностью, кроме странностей уходящего и возвращающегося света. Когда Кира сумела отвернуться от зеркала, словно загипнотизировавшего её (отвернёшься, а оно вдруг всё-таки ударит?), она услышала: как будто некий хулиган медленно и с каким-то садистским наслаждением поворачивает по нарастающей переключатель звука. Или словно она сама на время оглохла, а теперь слышимость возвращается. Стоя в двух шагах от двери в комнату, Кира испуганно смотрела, как та сотрясается под мощными ударами, а уж обеспокоенного крика ничто заглушить не смогло:
— Кира, открой! Чем ты заперла эту дверь?! Открой, говорят!
Ничего не понимая, девушка схватилась за круглую дверную ручку и легко открыла мужчинам. Двое, обычно привозившие её, оцепенели с поднятыми кулаками. У самой входной двери в квартиру жался третий, перепуганный новенький. Почему-то её взгляд прикипел к нему. И почему-то стало кристально ясно: он перепуган на самом деле. Боится, что насильно привезённая девушка погибла, а он ввязался в «мокрое» дело. Видел же кровь на ней в прошлый раз…