НУ, ТЕПЕРЬ СПИТЕ
В комнате темно. Только горит лампадка. У наших кроватей сидит нянька и рассказывает сказку.
Покачиваясь на стуле, нянька монотонно говорит:
— Сунула руку добрая фея под подушку, а там змея. Сунула руку под перинку, а там две змеи и гадюка. Заглянула фея под кроватку, а там четыре змеи, три гадюки и один уж.
Ничего на это добрая фея не сказала, только сунула свои ножки в туфельки, а в каждой туфельке по две жабы сидят. Сорвала фея с гвоздика свое пальто, чтоб одеться и уйти из этих мест. Глядит, а в каждом рукаве ее пальто по шесть гадюк и по четыре жабы.
Собрала фея всю эту нечисть вместе и говорит:
«Вот чего. Ничего худого я вам не желаю, но и вы не препятствуйте мне уйти из этих мест».
И тогда вся эта нечисть сказала и так ответила доброй фее:
«Ничего дурного и от нас вам не будет, госпожа добрая фея. Спасибо, что вы за это нас не убили».
Но тут раздался гром. Из-под земли выкинуло огонь. И перед доброй феей предстала злая фея.
«Это, — говорит, — я нарочно выпустила на тебя всю нечисть, но ты, — говорит, — подружилась с ними, чем удивила меня. Благодаря этому я заколдую тебя в обыкновенную корову». Тут снова раздался гром. Глядим, а вместо доброй феи пасется обыкновенная корова…
Нянька молчит. Мы трясемся от страха. Сестра Юля говорит:
— А вся другая нечисть что?
Нянька говорит:
— Про это я не знаю. Наверно, при виде злой феи они попрятались по своим местам.
— То есть под перину и под подушку? — спрашиваю я, отодвигаясь от подушки.
Нянька встает со стула и, уходя, говорит:
— Ну, хватит разговору. Спите теперь.
Мы лежим в постелях, боясь пошевелиться. Нарочно страшным голосом Леля хрипит: «Хо-о».
Мы с Юлей вскрикиваем от страха. Умоляем Лелю не пугать нас. Но она уже спит.
Я долго сижу на кровати, не рискуя лечь на подушку.
Утром я не пью молоко, оттого что оно от заколдованной феи.
ТАК ПРОСТО
Мы сидим в телеге. Рыжеватая крестьянская лошаденка бойко бежит по пыльной дороге.
Правит лошаденкой хозяйский сынок Васютка. Он небрежно держит вожжи в руках и по временам покрикивает на лошадь:
— Ну, ну, иди… заснула…
Лошаденка совсем не заснула, она бежит хорошо. Но, вероятно, так полагается покрикивать.
У меня горят руки — так мне хочется подержать вожжи, поправить и покричать на лошадь. Но я не смею попросить об этом Васютку.
Вдруг Васютка сам говорит:
— Ну-ка, подержи вожжи. Я покурю.
Сестра Леля говорит Васютке:
— Нет, не давай ему вожжи. Он не умеет править.
Васютка говорит:
— Что значит не умеет? Тут нечего уметь. И вот вожжи в моих руках. Я держу их на вытянутых руках.
Крепко держась за телегу, Леля говорит:
— Ну, теперь будет история — он нас непременно опрокинет.
В этот момент телега подпрыгивает на кочке.
Леля вскрикивает:
— Ну, ясно. Сейчас она нас перевернет.
Я тоже подозреваю, что телега опрокинется, поскольку вожжи в моих неумелых руках. Но нет, подскочив на кочке, телега ровно катится дальше.
Гордясь своим успехом, я похлопываю лошадь вожжами по бокам и покрикиваю: «Ну, заснула!»
Вдруг я вижу — поворот дороги. Торопливо я спрашиваю Васютку:
— За какую вожжу тянуть, чтоб лошадь побежала направо?
Васютка спокойно говорит:
— Потяни за правую.
— Сколько раз потянуть за правую? — спрашиваю я.
Васютка пожимает плечами:
— Один раз.
Я дергаю за правую вожжу, и вдруг, как в сказке, лошадь бежит направо.
Но я почему-то огорчен, раздосадован. Так просто. Я думал, гораздо трудней править лошадью. Я думал, тут целая наука, которую нужно изучать годами. А тут такая чепуха.
Я передаю вожжи Васютке. Не особенно интересно.
СТРАШНЫЙ МИР
Горит дом. Пламя весело перебегает со стен на крышу.
Теперь горит крыша, обитая дранкой.
Пожарные качают воду. Один из них, схватив кишку, поливает дом. Вода тоненькой струйкой падает на огонь.
Нет, не затушить пожарному это пламя.
Мать держит меня за руку. Она боится, что я побегу к огню. Это опасно. Летят искры. Они осыпают толпу.
В толпе кто-то плачет. Это плачет толстый человек с бородой. Он плачет, как маленький. И трет свои глаза рукой. Может быть, искра попала ему в глаз?
Я спрашиваю маму:
— Чего он плачет? В него попала искра?
Мать говорит:
— Нет, он плачет оттого, что горит его дом.
— Он построит себе новый дом. — говорю я. — Вот уж из-за этого я бы не стал плакать.
— Чтоб построить новый дом, нужны деньги, — говорит мать.
— Пусть он заработает.
— На эти деньги не построишь дом.
— А как же тогда строятся дома?
Мама тихо говорит:
— Не знаю, может быть, люди крадут деньги.
Что-то новое входит в мои понятия. Я с интересом гляжу на бородатого человека, который украл деньги, построил дом, и вот он теперь горит.
— Значит, надо красть деньги? — спрашиваю я мать.
— Нет, красть нельзя. За это сажают в тюрьму.
Тогда совсем непонятно.
Я спрашиваю:
— А как же тогда?
Но мать с досадой машет рукой, чтобы я замолчал.
Я молчу. Я вырасту большой и тогда сам узнаю, что делается в этом мире. Должно быть, взрослые в чем-нибудь тут запутались и теперь не хотят об этом рассказывать детям.
КТО-ТО УТОНУЛ
Я мастерю пароходик. Это дощечка с трубой и мачтой. Остается сделать руль и флаг.
Размахивая шляпой, бежит Леля. Она кричит:
— Минька, скорей! Бежим. Там кто-то утонул. Я бегу за Лелей. На ходу кричу ей:
— Я не хочу бежать. Я боюсь.
Леля говорит:
— Так не ты же утонул. Это кто-то утонул. Чего ж тебе бояться?
Мы бежим по берегу. Там у пристани толпа
Расталкивая людей, Леля пробивается сквозь толпу. Я протискиваюсь за ней.
Кто-то говорит:
— Он не умел плавать. Течение быстрое. Вот он и утонул.
На песчаном берегу лежит юноша. Ему лет восемнадцать. Он белый, как бумага. Глаза у него закрыты. Руки раскинуты в стороны, а тело его прикрыто зелеными веточками.
Рядом с ним на коленях стоит женщина. Она пристально смотрит в его мертвое лицо. Кто-то говорит:
— Это его мать. Она не плачет от очень большого горя.
Искоса я поглядываю на утопленника. Мне хочется, чтоб он задвигался, встал и сказал:
— Нет, я не потонул. Это я так. Нарочно. Пошутил.
Но он лежит неподвижно. И мне делается так страшно, что я закрываю глаза.
Я НЕ ВИНОВАТ
Сидим за столом и кушаем блины.
Вдруг отец берет мою тарелку и начинает кушать мои блины. Я реву.
Отец в очках. У него серьезный вид. Борода. Тем не менее он смеется. Он говорит:
— Видите, какой он жадный. Ему для отца жаль одного блина.
Я говорю:
— Один блин, пожалуйста, кушай. Я думал, что ты все скушаешь.
Приносят суп.
Я говорю:
— Папа, хочешь мой суп?
Папа говорит:
— Нет, я подожду, когда принесут сладкое. Вот если ты мне сладкое уступишь, тогда ты действительно добрый мальчик.
Думая, что на сладкое клюквенный кисель с молоком, я говорю:
— Пожалуйста. Можешь кушать мое сладкое.
Вдруг приносят крем, к которому я неравнодушен.
Пододвинув к отцу мое блюдце с кремом, я говорю:
— Пожалуйста, кушай, если ты такой жадный.
Отец хмурится и уходит из-за стола.
Мать говорит:
— Пойди к отцу, попроси прощения.
Я говорю:
— Не пойду. Я не виноват.
Я выхожу из-за стола, не дотронувшись до сладкого.
Вечером, когда я лежу в кровати, подходит отец. У него в руках мое блюдце с кремом.
Отец говорит:
— Ну, что ж ты не съел свой крем?
Я говорю:
— Папа, давай съедим пополам. Что нам из-за этого ссориться?
Отец целует меня и с ложечки кормит кремом.
В ВОДЕ
Мальчики плавают и ныряют. Я копаюсь на берегу.
Мне кричат:
— Ну, давай. Смелей иди. Научим плавать.
Я медленно иду по воде. Холодно. Мурашки ползут по моей коже.
— Сразу окунайся, балда, семь раз! — кричат мальчишки.
Я окунаюсь до плеч. Мальчишки кричат!
— С головой окунайся, недотепа.
Нет, с головой я не решаюсь окунуться. Вода попадет в глаза и в уши. Это неприятно.
— Давай сюда! Не трусь! — кричат мальчишки.
Хоть там глубоко, но я иду вперед. Я не хочу быть трусом.
Я иду вперед и вдруг проваливаюсь в яму. Зеленая вода покрывает меня с головой. Неужели я потонул?!
Но нет. Я выплываю наверх. И, барахтаясь, как собачонка, плыву.
Браво! Кажется, я сам научился плавать.
Вдруг кто-то или что-то хватает меня за ногу. Я вскрикиваю и сразу иду на дно.
Вот теперь я окончательно потонул. Я закрываю глаза.
Мальчишки выволакивают меня наверх. Один из них говорит:
— Зря так скоро мы его вытащили. Пущай бы подольше полежал. Откачали бы.
Я лежу на берегу и выплевываю воду.
Вокруг меня беснуются мальчишки. Им досадно, что я мало наглотался воды.
ЗАКРЫВАЙТЕ ДВЕРИ
Вечер. Мы пьем молоко. И ложимся спать.
Я подхожу к окну. За окном темно. Так темно, что даже не видно клумбу с цветами.
Я всматриваюсь в окно.
В комнате веселятся мои сестры. Они хохочут и бросаются подушками. Одна из подушек летит в меня. Я сердито отбрасываю ее в сторону. Совершенно неподходящее время для таких шуток.
Желая мне досадить, Леля говорит:
— Сегодня непременно придут воры. Так и знай.
Положим, если закрыть двери, они не придут.
Я кричу взрослым, которые сидят на балконе:
— Не забудьте закрыть двери!
Мама появляется в дверях.
— Что случилось? — спрашивает она.
— Нет, ничего не случилось, — говорю я, — но Леля думает, что сегодня придут воры.
Мама целует нас и, улыбаясь, уходит.
Я лежу, закрывшись с головой одеялом. В доме уже тихо. Все спят. Но мне не спится.
Двери, конечно, закрыты. Я сам слышал, как щелкнул крючок, но закрыты ли окна?
Я встаю с постели. Подхожу к окну. Пробую крючок. Закрыто. Может быть, в той комнате забыли закрыть окно?
Осторожно ступая, я иду в соседнюю комнату. Ощупью нахожу крючок на окне. Вдруг что-то со звоном и треском падает на пол.
Я слышу испуганный голос мамы:
— Что! Кто там?.. Воры!
— Где, где воры? — кричу я матери. В доме переполох. Все прибегают. Зажигают лампу.
Мать успокаивает меня.
И я снова ложусь в постель, закрываюсь с головой одеялом.
У БАБУШКИ
Мы в гостях у бабушки. Сидим за столом. Подают обед.
Наша бабушка сидит рядом с дедушкой. Дедушка толстый, грузный. Он похож на льва. А бабушка похожа на львицу.
Лев и львица сидят за столом.
Я не отрываясь смотрю на бабушку. Это мамина мама. У нее седые волосы. И темное, удивительно красивое лицо. Мама сказала, что в молодости она была необыкновенная красавица.
Приносят миску с супом.
Это неинтересно. Это я вряд ли буду кушать!
Но вот приносят пирожки. Это еще ничего.
Сам дедушка разливает суп.
Подавая свою тарелку, я говорю дедушке:
— Мне только одну капельку.
Дедушка держит разливательную ложку над моей тарелкой. Одну каплю супа он капает в мою тарелку.
Я смущенно смотрю на эту каплю.
Все смеются.
Дедушка говорит:
— Он сам попросил одну каплю. Вот я и выполнил его просьбу.
Я не хотел супа, но почему-то мне обидно. Я почти плачу.
Бабушка говорит:
— Дедушка пошутил. Дай твою тарелку, я налью.
Я не даю свою тарелку и не дотрагиваюсь до пирожков.
Дедушка говорит моей маме:
— Это плохой ребенок. Он не понимает шуток.
Мама говорит мне:
— Ну, улыбнись же дедушке. Ответь ему что-нибудь.
Я сердито смотрю на дедушку. Тихо говорю ему:
— Я больше к вам никогда не приеду.
Я пришел к бабушке в гости, только когда дедушка умер. Это был неродной дедушка. И я не жалел, что он умер.
МАМА ПЛАЧЕТ
Мама лежит на диване и плачет. Я подхожу к ней. Мама протягивает мне цветную открытку. На открытке какая-то красивая дама в боа и в шляпе.
Мама спрашивает:
— Правда, я похожа на эту даму?
Желая утешить маму, я говорю:
— Да, немножко похожа.
Хотя я и не вижу особенного сходства.
Мама говорит:
— В таком случае пойди к папе, покажи ему эту открытку и скажи: «Папа, погляди, как похожа на нашу маму».
Угрюмо я спрашиваю:
— Для чего?
— Так нужно. Я не могу тебе объяснить, для чего. Ты слишком мал. Я говорю:
— Нет, ты все-таки скажи, так я не пойду.
Мама говорит:
— Ну как тебе объяснить… Папа посмотрит на эту открытку и скажет: «Ах, какая у нас интересная мама…» И будет относиться ко мне добрей…
Это объяснение не вносит ясности в мою голова. Наоборот, мне кажется, что папа увидит несходство и еще больше рассердится на маму.
С большой неохотой я иду в комнату, где работает папа.
Папа — художник. Перед ним мольберт. Папа пишет портрет моей сестры Юли.
Я подхожу к отцу и, протянув открытку, угрюмо говорю:
— Кажется, немножко похожа на мать. Нет?
Искоса взглянув на открытку, отец говорит:
— Не мешай мне. Иди…
Ну конечно. Ничего не вышло. Я так и знал.
Я возвращаюсь к матери.
— Ну, что он сказал?
Я говорю:
— Он сказал: «Не мешай мне, иди…»
Закрыв лицо руками, мама плачет.
Мое сердце разрывается от жалости. Я даже согласен вторично идти к отцу с этой дурацкой открыткой, но мать не разрешает мне этого.
МАМА НАШЛА БИЛЕТЫ
Мама в гневе ударяет но столу кулаком. Говорит бабушке:
— Значит, когда мы были на даче, он тут веселился… Вот эти билеты, которые я нашла в кармане его летнего пальто.
Я знаю это летнее папино пальто. Оно висит на вешалке. Совершенно светлое, коротенькое пальто.
Мама кладет на стол какие-то билеты.
Я сгораю от любопытства — так мне хочется узнать, что это за билеты.
Я подхожу к столу и рассматриваю билеты, читаю: «Театр Буфф».
Бабушка говорит:
— Может быть, он был в «Буффе» со своим приятелем. Почем мы знаем?
Мама говорит:
— Нет, билеты в первом ряду. Я знаю, с кем он был. Он был с Анной. Я давно подозревала, что она сходит с ума…
Вдруг открывается дверь, и входит лапа.
Папа в черном осеннем пальто. В шляпе. Он очень высокий, красивый. И даже борода не портит его.
Улыбаясь, папа говорит маме:
— Мне нужно с тобой поговорить.
Они оба уходят в гостиную.
Леля подходит к двери. Прислушивается. Потом говорит:
— Нет, все хорошо. Ничего плохого не будет. Ручаюсь…
Я спрашиваю Лелю:
— А что у них произошло?
Леля говорит:
— Все женщины сходят с ума от нашего папы. Это чересчур расстраивает маму.
Вскоре из гостиной выходят наши родители. Я вижу, мама не особенно довольна, но все же ничего.
Папа на прощанье целует мамину руку. И уходит ночевать в свою мастерскую. Это через три дома от нас.