— Разве перестроили?
— Нет. Центр остался по-старому. Дело не в архитектуре.
— Его же сильно бомбили…
— И обстреливали тоже. Но это все зализали.
— Отец читал в газетах, будто во время войны шпиль Адмиралтейства специально укрывали, чтобы не пострадал от осколков. И даже конную статую царя Николая тоже. Он не верил. Это правда?
— Да. Все статуи укрывали. Только не себя.
— Ты был тогда в Ленинграде?
— Тогда я еще под стол пешком ходил. Под руководством мамаши в столице нашей Родины. Но после войны каждый год хоть разок, но езжу.
— Родственники есть?
Павлу было уже не до сна. Он откинул одеяло.
— Дай-ка папиросу.
Закурив, снова лег, поставил пепельницу себе на грудь и сказал:
— Мой отец в семнадцатом году был матросом на Балтике. А погиб под Пулковом. В январе сорок четвертого. Когда блокаду снимали.
— Он был профессиональный военный?
— Кадровый, ты хочешь сказать? Нет. До войны строил мосты. А воевал заместителем командира полка по политчасти. Раньше это называлось — комиссар.
Надежда долго молчал, затем спросил несвойственным ему робким тоном:
— Ты ему памятник на могиле поставил?
— Могила братская. Без меня поставили.
— Офицер — в братской? — не скрыл удивления Надежда.
— Погибшие в бою званий и чинов не имеют, — строго, как эпитафию, произнес Павел. — Если бы каждому убитому и умершему от голода ленинградцу отдельную могилу — земли не хватит. — И прибавил после долгой паузы: — А не поспать ли нам? В Питер прибудем рано…
Проводник разбудил их без пятнадцати восемь. Зимнее утро только занималось.
Наскоро умывшись, они выпили по стакану горячего чая и вышли в коридор, стали у окна. Впереди по ходу поезда в белесой дымке восхода угадывались размытые силуэты огромного города.
Под стук колес быстро пробежали полчаса, и вот уж экспресс, враз умерив свой ход, вкрадчиво втянулся под сводчатую крышу вокзала. Пассажиры «Стрелы» — почти все они ехали налегке, с портфелями или в крайнем случае с небольшими чемоданами — неторопливо покидали перрон. Уютом и спокойствием веяло от этой толпы. Едва ступив на порог города, люди уже были словно в родном доме.
Павел и Надежда пошли в вокзальную парикмахерскую. Они ничего не брали в дорогу, ни портфелей, ни чемоданов, и это помогло им сразу почувствовать себя тоже как дома.
Побрившись, вышли из вокзала, постояли на площади. День выдался редкостным для зимнего Ленинграда. Крепкий сухой мороз скрипел под ногами, сверкал ослепительными кристаллами в чистом, свежем снегу, выпавшем ночью. Небо нежно голубело. Казалось, наступает какой-то праздник — до того весело выглядела площадь и широкий Невский проспект, убегающий от площади вдаль, к золотой игле Адмиралтейства.
— Ничего на ум не приходит? — спросил Павел, взглянув в сосредоточенное и вместе с тем как будто растерянное лицо Надежды.
— Стихи… — сказал тот задумчиво. — Вспоминаю стихи. И не могу ничего вспомнить.
— Ладно. — Павел хлопнул Надежду по плечу. — Давай-ка для начала позавтракаем.
Они зашли в молочное кафе на Невском. Съели по яичнице, выпили по стакану сливок и по две чашки кофе. Надежда ел без аппетита, но торопливо, словно стараясь побыстрее покончить с необходимой формальностью.
— Так, — сказал Павел бодро, когда они покинули кафе. — Теперь надо обеспечить жилье. Айда в гостиницу.
Надежда взял его за рукав.
— Слушай, Паша… — Он замялся. — Только куда-нибудь такое, чтобы не было иностранцев…
— Чего захотел! — рассмеялся Павел. — Тут круглый год туристы со всего света. Да что они тебе?!
— Просто так… Не знаю…
— Ну, ну! Это мы понять можем. Ладно. Поедем в «Россию». Далековато, но зато новенькая, туристским духом еще не пропиталась.
Павел хотел взять такси, но Надежда упросил поехать общим городским транспортом. Тогда Павел предложил воспользоваться метрополитеном. Однако Надежда предпочитал ехать по поверхности, чтобы можно было смотреть на город. Поэтому сели в троллейбус.
Свободных мест в гостинице, по обыкновению, не оказалось, но Павел пошептался с администратором, и им дали прекрасный номер на двоих на шестом этаже.
В номере они пробыли недолго. Не раздеваясь, почистили друг другу щеткой пальто, отдали ключ дежурной по этажу и сбежали вниз.
— Ну так что? — спросил Павел, шагая чуть впереди Надежды. — Город в нашем распоряжении. Не начать ли с Эрмитажа?
— Я хочу видеть все, — сказал Надежда голосом, совсем не знакомым Павлу. Он был взволнован.
— Положим, это невозможно, но что успеем, то наше.
— Сколько мы тут пробудем?
— Три дня.
Надежду, кажется, огорчил столь короткий срок, но все же эти три дня были еще впереди.
Четыре часа они ходили по тихим залам Эрмитажа, пока не ощутили ту непреодолимую, совершенно особую усталость, которая появляется только в музеях. После этого бродили по Невскому, по набережной Невы, на резком ветру, дувшем с залива, и утомление как-то незаметно растворилось в морском воздухе. Обедали в ресторане недалеко от Гостиного двора, и на этот раз Надежда ел с аппетитом.
Потом отправились в оперный театр. Вечером шел балет «Спартак». Билетов, разумеется, в кассе не было, и Павлу пришлось проявить чудеса красноречия, чтобы выдавить у администратора два места в ложе, забронированной какой-то сверхжелезной броней.
Надежда во весь спектакль не обменялся с Павлом ни единым словом. Всю дорогу к гостинице он молчал, глубоко уйдя в себя и нимало не смущаясь тем, что это может показаться невежливым его спутнику. Лишь когда улеглись в постель и погасили свет, Павел услышал, как Надежда словно в полусне произнес негромко:
— Враг номер один.
— Ты о чем? — спросил Павел.
Надежда ответил не сразу.
— Там, откуда я приехал, все это вместе взятое называется «враг номер один».
— Подходящее название, — усмехнулся Павел.
На следующее утро за завтраком они составили план похода по знаменательным местам Ленинграда. Надежда думал, что план этот рассчитан на два оставшихся дня, но Павел сказал:
— Все это мы должны выполнить сегодня.
— Но ты же говорил, едем на три дня…
— Завтра будут другие дела.
Какие именно, Павел не объяснил, а Надежда спросить постеснялся. Надежда вообще с того мгновения, как они ступили на перрон вокзала, все делал вроде бы затаив дыхание, как будто боялся спугнуть диковинную птицу.
С девяти утра до десяти вечера они не присели ни на минуту. Не ели, редко курили и почти не разговаривали. Только смотрели и слушали. Иногда, правда, Павел комментировал кое-что в своей иронической манере, но это не влияло на состояние Надежды.
Из домика Петра отправились в Петропавловскую крепость, а оттуда, надышавшись настоянным на холодном камне воздухом казематов, поехали в светлый Смольный. Затем был Казанский собор, где они долго стояли над прахом фельдмаршала Кутузова. А после собора — Пискаревское кладбище, по которому они ходили, сняв шапки. Когда покидали кладбище, Павел сказал, что где-то здесь среди многих десятков тысяч погребенных лежит и его отец. Надежда приостановился, посмотрел на Павла, хотел молвить что-то, но не нашел слов.
Вернувшись в центр, они хотели подняться на Исаакий, но, к сожалению, он уже был закрыт, и, поужинав в великолепном ресторане гостиницы «Астория», они поехали к себе, чтобы пораньше лечь спать. Даже Павел устал от беспрерывного хождения и обилия впечатлений, а о Надежде и говорить не приходилось. Больше года он вел малоподвижный образ жизни, и теперь с непривычки еле держался на ногах.
В половине одиннадцатого Надежда разобрал постель и лег. Павел вышел из номера, объяснив, что надо уладить кое-какие дела с администратором. Отсутствовал он минут двадцать, а когда вернулся, Надежда уже спал глубоким сном…
Проснувшись утром, Надежда не обнаружил Павла в номере. На столе лежала записка: «Буду в девять». Он побрился, потом оделся, спустился в вестибюль за газетами и снова поднялся к себе в номер.
Он сидел у стола и читал, когда в дверь постучали. Надежда вздрогнул. Кто бы это мог быть? Павел входил без стука. Может, просто ошиблись номером? Стук повторился, робкий, тихий.
— Да, войдите!
Надежда поднялся, шагнул к двери. В этот момент она отворилась. На пороге стояла Мария.
Газета выпала из рук Надежды. Он застыл, подавшись вперед. Мария смотрела на него прищурившись, словно издалека.
Ты? — не веря глазам, только и мог сказать Надежда.
Мария закрыла дверь.
— Как видишь…
— Где же Саша? — спросил Надежда, все еще не двигаясь с места.
— Дома оставила. Он с подругой моей, с Леной. Не хотелось мучить, я ведь самолетом…
Надежда, наконец, вышел из столбняка. Приблизившись, он обнял Марию и прижался лицом к ее густым каштановым волосам.
Потом они сидели в обнимку на его застеленной кровати.
— Ну как ты, что ты? — спрашивал Надежда. — Рассказывай.
— Сначала ты.
— Нет, я больше не выдержу. Рассказывай.
Мария вспомнила эти два года, показавшиеся ей десятью, и были моменты в ее рассказе, когда Надежда опускал голову. Мария прерывала себя, без нужды утирала платком нос, говорила: «Вот так, значит» — и продолжала.
Выслушав, Надежда долго сидел понурившись.
— А как твои дела? — прервала молчание Мария.
Он медленно повернулся к ней.
— Я все сказал тебе в письме. Все, что имел право.
— Что же теперь?
— Не знаю. Если мне поверят до конца… — и осекся.
— Это возможно? Зависит от тебя?
— Не имею права молить об этом. Если бы заглянули в душу, поверили бы… Без этого жить незачем…
— Что ты говоришь, Миша?
— Нет, накладывать на себя руки не собираюсь. Чепуха. Старое. — Он прошелся перед нею, пинком отодвинул стоявший на дороге стул. — Мне двадцати лет не хватит, чтобы рассчитаться по всем счетам. Эх, Мария, Мария! Как мне хорошо сейчас, если бы ты только знала.
Надежда поднял ее, притянул к себе, поцеловал в губы…
В три часа явился Павел. Он говорил с Марией как с давнишней знакомой, никакой неловкости между всеми троими не ощущалось совершенно.
— Спасибо вам за все, — сказала Мария.
— Пустяки.
— Нет, это не пустяки.
— Ладно. Сдаюсь. А теперь, увы, пора расставаться. Вот билет на самолет, отлет в семнадцать часов.
— Так быстро?! — воскликнул Надежда и посмотрел испуганно на Марию.
— У вас еще все впереди, — ответил Павел.
— Да, да… это верно… мне пора… там ведь Сашок, наверное, заждался… — смущенно сказала Мария.
— Такси у подъезда. Я подожду в машине. — И Павел покинул номер.
Через двадцать минут Надежда и Мария подошли к такси. Они поехали провожать Марию на аэродром. Прощание не было грустным.
— До скорой? — спросила Мария, поставив ногу на нижнюю ступеньку трапа.
— Может, до скорой… — ответил Надежда. — Я люблю тебя. И Сашку люблю… Слышишь?!
— Да, да…
Павел с Надеждой уехали в тот же вечер на поезде. В пути не разговаривали. Уже в Москве, когда шли по перрону, Надежда, глядя под ноги, произнес глухим прокуренным голосом:
— Слушай, Павел… Не знаю, как сказать тебе…
— Ладно, — откликнулся Павел. — Когда-нибудь скажешь…
Глава XV
ПАРТНЕРЫ, ДОСТОЙНЫЕ ДРУГ ДРУГА
На следующий день после встречи с Антикваром Кока приступил к выполнению полученного задания. Справочное бюро через тридцать минут снабдило интересующим его адресом, а уже через час он звонил в квартиру, где жил Борков.
Дверь долго не открывалась.
Наконец недовольный старческий голос:
— Вам кого?
— Я из Госстраха, можно на минутку?
— Страхи, госстрахи… — открывая дверь, беззлобно передразнил старичок, седенький, в аккуратной жилетке с меховой подпушкой.
Старичок строго оглядел Коку и, картинно наклонившись, жестом руки пригласил его в комнату.
— Милости просим, сударь. Я вас слушаю.
— Николай Николаевич, — представился Кока.
— Дмитрий Сергеевич, — ответил старичок.
Кока пространно разъяснял цель и задачи государственного страхования, рассказал о выгодах для граждан, пользующихся его услугами. Красноречие Коки подействовало на Дмитрия Сергеевича, и он охотно застраховал не только свою собственную, но и жизнь своей супруги Татьяны Ивановны. Когда формальности были закончены, Кока поинтересовался соседом по квартире.
— Живет тут один молодой человек, — ответил Дмитрий Сергеевич.
— Он дома?
— Нет, на работе, придет поздно, сказал, партийное собрание.
— Досадно.
— А вы что, сударь, получаете с охвата?
— Конечно.
— Ну, тогда не печальтесь. Володя Борков страховаться все равно не будет — молод и здоров.
— Знакомая фамилия. Он давно здесь живет?
— Раньше меня въехал.
— Не беспокоит?
— Да всякое бывает.
— Что — пьет, шумит?
— Бывает, говорю… Татьяна Ивановна его воспитывает.
— И помогает?
— Не всегда.
— Ну, извините, Дмитрий Сергеевич, за беспокойство. Благодарю вас. До свидания.
— До свидания, сударь.
Кока для вида зашел в соседнюю квартиру, а затем, довольный своим визитом, покинул дом. Бланки Госстраха, взятые им у знакомого, оказались как нельзя кстати и помогли успешно решить задачу. Однако проверка Боркова на этом не заканчивалась. Теперь Кока искал нового случая для встречи с ним.
Благовидный предлог подвернулся сам собой. 15 января 1964 года Кока встретил возле дома Юлю, разговорились, и Юля сказала, между прочим, что в субботу, 18 января, у нее день рождения. Коке не стоило труда получить от нее приглашение.
Восемнадцатого ровно в семь вечера Кока явился к Юле домой. Из гостей он был первый. Юля познакомила его со своими родителями, которые были заметно удивлены, что у их дочери такой пожилой друг. Юля коротко объяснила, что Кока живет по соседству, и, кроме того, их связывают общие друзья, — она имела в виду Римму и Боркова. Родители, по видимости, были удовлетворены этим разъяснением. Однако Кока видел, что он не очень-то им приглянулся.
Кока вручил Юле подарок — серебряный браслет старинной работы, редкую вещь, долго хранившуюся в его коллекции. Юля была в восторге.
К восьми гости, наконец, собрались. Пришло человек пятнадцать, все — молодые люди. Были среди них и Римма с Борковым.
Кока сел за стол рядом с Риммой, по правую руку от нее. По левую занял место Владимир. Он был серьезен и не слишком разговорчив. Казалось, какая-то забота лежит у него на душе.
Но тост следовал за тостом, становилось все веселее и непринужденнее, и Кока, который позволил себе выпить лишь совсем немного сухого вина, замечал, что Борков постепенно оттаивает.
По робкой просьбе Юлиных родителей договорились за столом не курить, выходить в коридор или на кухню. Вскоре курильщики начали отлучаться по очереди на несколько минут.
Увидев, что Борков достал из кармана сигареты и зажигалку, Кока, попросив извинения у Юли и Риммы, поднялся из-за стола.
— Душно там, — сказал он Боркову, когда тот появился следом за ним в коридоре.
— Да, жарковато, — согласился Борков, закурив и выпустив клуб дыма к потолку.
— Как поживаете, Володя? — задал банальный вопрос Кока. — Давненько вас не видел…
— Да по-разному. Вернее, жизнь в полоску.
— Простите?.. — не понял Кока.
— Ну, полоска красная, потом полоска черная, потом опять красная. С переменным успехом, в общем.
— Полагаю, так даже интереснее.
— Возможно. Но лучше было бы без черных полосок.
— А отчего же они появляются?
— Да по разным причинам.
— На работе нелады?
— Всякое бывает и на работе. У нас иначе нельзя. Век такой.
— А вы, если не секрет, кем служите?
— Это не секрет. Я инженер-конструктор. Придумываю разные машины и приборы.
— Много получаете?
Кока опасался, что Борков сочтет его вопросы назойливыми, но тот как будто не придавал этому мимолетному разговору в коридоре ровно никакого значения и отвечал с уже знакомой Коке ленивой иронией.