Затем в моих самых темных фантазиях, кто-то заходит, и я прячусь за дверью. Мое дыхание рваное и ускоренное, адреналин пробегает сквозь каждую клеточку моего тела. Я бы не одернула платье полностью вниз, поэтому, когда бы он заглянул за дверь, он мог увидеть мои влажные трусики, дразнящие его, от чего бы он захотел этого еще больше.
О да, мистер Дэниелс заводил меня не на шутку. И это только в моей голове. Я задавалась вопросом, что он мог сделать, если бы на самом деле прикасался ко мне в классе.
— Эм... Эшлин? — Райан ткнул меня в плечо.
Я выдернула себя из своей фантазии. Весь класс уставился на меня с широко открытыми ртами. Мои губы были сжаты. А щеки покраснели.
— Эм... да. — Прочистив свое горло и очистив мысли, я продолжила: — Эта история рассказывается уже вечность. Люди передают историю Эрнеста Хемингуэйя, тем не менее, трудно сказать случалось ли это на самом деле. В любом случае, по слухам Хемингуэй поспорил, что расскажет историю, используя всего шесть слов.
— Как я и сказал, — рассмеялся Эйвери, — невозможно.
Глаза Дэниела были сощурены и вперились в меня. Он изогнул бровь, и уголок его рта приподнялся в усмешке. Он знал, что я грезила о нем? Он тоже грезил обо мне?
— Невозможно? — пробормотал Дэниел. — Так ли это? — сказал он, двигаясь у доски. Он написал: «Продаются: детские ботиночки, ни разу неношеные». (прим пер. в англ. языке слов шесть: For sale: baby shoes, never worn, также на русский язык ее переводят «Продаю детскую обувь, которую никто не надевал»)
Комната погрузилась в тишину. Слова на доске заставили меня задрожать, даже хотя я знала эту историю.
Райан был первым, кто заговорил, когда сказал:
— Униженный учителем, Эйвери!
Комната наполнилась смехом, и я не смогла сдержать улыбку. Я хотела бы удивиться, что Дэниел точно знал, о какой истории я говорила, но, естественно, он знал. Он был невероятно умен.
Дэниел поднял руки, призывая расшумевшийся класс к тишине.
— Хорошо. Да. Я хочу, чтобы вы взяли те листы с вашими ответами на вопросы о жизненных целях, которые вы написали для меня в начале года, — которые я отдам вам с замечаниями, — он поднял кипу листов и начал передавать их нам. — И я хочу, чтобы вы подытожили их тремя различными способами. — На следующей неделе сонет. Через неделю хокку. И через две недели малой прозой. И в конце каждой недели, вы представите свои работы перед классом. Я не хочу давить на вас Хемингуэем, давая только шесть слов для малой прозы. У вас будет десять — Он положил мой лист на стол и улыбнулся мне. Это была та же самая улыбка, как и тогда на вокзале. — Считайте каждое слово.
Когда он протянул Райану его лист, Дэниел остановился.
— Это, возможно, лучшее эссе, которое я когда-либо читал. Так держать. — Райан ухмыльнулся и поблагодарил Дэниела.
Прозвенел звонок, и все поспешили из класса. Я не понимала, почему они так быстро уходили. После этого урока я любила медленно собираться и уходить. Прежде чем встать из-за стола, я заметила еще один листок, прикрепленный к моему эссе. Перевернув его, я прочитала то, что мне написал Дэниел.
После школы я направилась прямо в библиотеку и оставалась там допоздна, погруженная в вечернее чтение. Я нашла стол, за который никто никогда не садился, в углу библиотеки. Он медленно становился моим личным безопасным раем.
Хотя я не всегда читала. Большую часть времени я писала причины, почему между мной и Дэниелом когда-нибудь может что-нибудь получиться. Почему, если мы начнем как друзья, к окончанию школы мы сможем перейти к чему-то большему, чем дружба. Оставалось около ста двадцати с чем-то дней до окончания школы.
Сто двадцать четыре, если быть точной.
Не то чтобы я считала.
Итак, большую часть времени я писала свои мечты. Фантазии, которые я надеялась, когда-нибудь воплотятся в реальность. Я застряла в созидании мечтаний и надежд о чем-то большем.
После того как взяла несколько книг, я направилась домой. Мне нужно было надеть свитер на свой тонкий сарафан. Я замерзла. Было очевидно, что осеннее тепло Висконсина сменялось на зимний холод. Уличные огни становились ярче, а небо темнее.
Когда я проходила мимо кладбища на Мэйн-стрит, то остановилась, когда посмотрела через ворота. Первое, что я увидела, это машину, одиноко припаркованную на стоянке. Затем я увидела его. Мое сердце пропустило удар, хотя это ощущалось так, будто оно стало биться даже быстрее. Из-за Дэниела мое сердце сходило с ума.
Он стоял в одиночестве, уставившись на два надгробия.
Все еще новый вид боли.
— Ох, — прошептала я сама себе, положив руки на грудь.
Он выглядел так, будто был с тренировки — в шортах, простой черной футболке и кроссовках. Он занимался бегом? Я бы хотела знать. Я бы хотела знать больше о нем.
Он упал на колени, опускаясь ближе к надгробиям. Его губы двигались, и он провел пальцами над верхней губой, прежде чем засмеяться. Он рассмеялся, тем не менее выглядел так, как будто хмурился.
Это было самым болезненным — печальный смех.
Я осмотрела улицу, чтобы понять, смотрит ли еще кто-нибудь на него. Нет. Конечно, они не смотрели. Почему кто-то должен наблюдать за кем-то на кладбище? Мои руки дрожали, и я потерла их о свои новые книги.
Мне нужно было продолжать идти. Я должна была притвориться, что не видела его.
Но я должна была увидеть его.
Никто не должен стоять на кладбище в одиночестве.
Особенно Дэниел.
Через несколько секунд я стояла возле него. Я даже не была уверена, как оказалось там. Такое чувство, что я плыла, ноги сами скользили к нему. Из-за него я парила.
— Эй, — прошептала я, заставив его повернуться ко мне.
— Эшлин, — сказал он с удивлением в голосе, и подняв взгляд на меня. Я почти забыла, как любила то, как он смотрел на меня.
Я моргнула и покачала головой.
— Прости, что потревожила тебя. Я просто увидела, что ты стоишь здесь и подумала... — О чем подумала? — Ни о чем не подумала, — пробормотала я.
— Никто никогда не присоединялся ко мне здесь.
— Я никто, — прошептала я.
Он изучал мое лицо несколько секунд, прежде чем опустился к земле с небольшой улыбкой на губах.
— Ты выглядишь как кто-то для меня.
Я посмотрела туда-сюда, заметив, как тьма окружает нас. Я не была уверена должна ли остаться или уйти. Но мои ноги говорили мне, что в их планы не входило отступать.
— Почему они называют тебя «арбузики»? — спросил Дэниел.
Я ухмыльнулась, когда он посмотрел на меня. Я расценила это как приглашение остаться. Опустившись, я села рядом с ним. Я посмотрела на свою грудь и рассмеялась.
— Ты сейчас серьезно спрашиваешь?
Уголок его губ приподнялся.
— Нет, я понимаю это. — Он провел пальцами по траве вокруг нас и поднял несколько травинок. — Твое тело прекрасно, это не секрет. Но почему они зависли на этой небольшой твоей детали, а не говорят об этих чертовых глазах? Или о твоем невероятном мозге?
Я посмотрела на его руки: он перекатывал травинки между пальцами, и не стала отвечать.
Он продолжил:
— Я так сильно злюсь, когда кто-то смотрит на тебя не так. Или говорит тебе что-то плохое. Или развешивает картинки на твой шкафчик. Или, если они улыбаются тебе. Или называют тебя красивой. Или... да все что угодно! — он протяжно выдохнул и сделал глубокий вдох. — Все, что они делают, чтобы обидеть тебя или заставить улыбаться... из-за этого я хочу напасть на них. — Он выдохнул. — И в этом на самом деле нет большой морали.
Я провела зубами по нижней губе. Я не была уверена, что сказать ему.
Он заметил взгляд в моих глазах и провел руками по лицу.
— Извини, Эшлин. Я не должен говорить то дерьмо, что всплывает в моей голове.
— Я работала над темой дружбы, — сказала я, повернувшись, чтобы быть прямо лицом к нему. Я потянулась к одной из своих книг и вытащила оттуда листок бумаги. Передав его ему, я улыбнулась. — Я провела небольшой поиск в Википедии.
Он раскрыл листок и прочитал вслух.
— Четыре важных постулата, чтобы считаться друзьями. — Он перестал читать. — Ты такой ботаник.
Он не ошибся.
— Я ученица-ботаник. Что я могу сказать? Продолжай читать.
— Номер один. Близость, что означает быть достаточно близко, чтобы видеть друг друга или делать какие-то другие вещи вместе.
Я сжала губы и потерла под подбородком.
— Ну, видишь, я сижу во втором ряду на третьем уроке, это своего рода близость, не так ли?
Он сощурил глаза и перешел к пункту номер два.
— Неоднократно сталкиваться с человеком в неофициальной обстановке и без особых планов, чтобы увидеть друг друга.
— Святое дерьмо. Это как будто, я не знаю… столкнуться с тобой за зданием бара. Или столкнуться в школе. Или... столкнуться с тобой на кладбище. Ничего из этого не было спланировано. Должна признать, что последнее в какой-то степени депрессивно.
То, как он улыбнулся, заставило меня подумать, что я харизматичная, хотя я чувствовала себя глупой.
— Номер три, возможность для обмена мыслями и личными чувствами друг с другом.
— Хмм. Ну, по правде говоря, я думаю, что мы все еще работаем над этим пунктом. Какой последний?
— Эшлин, — простонал он, прочитав последний пункт. — Википедия сказала это? — он приподнял бровь, и я кивнула. — Уверяешь-уверяешь?
Моя улыбка вновь появилась, когда я прикусила нижнюю губу.
— Я уверяю, но не двойное уверение. Давай, просто прочти.
Прочистив горло, он выпрямился.
— Последний, но не менее важный номер четыре. Быть Дэниелом Дэниелсом и Эшлин Дженнингс. — Он сложил лист и вернул его на место в мою книгу.
— Что?! Там так сказано! Ну, дерьмо. У нас есть три из четырех пунктов. Я думаю, что это довольно хорошо.
— Но это неидеально, — спорил он. Он провел пальцами по волосам, из-за чего они легли в беспорядке. Он больше не выглядел как мистер Дэниелс. Просто Дэниел. Просто красивый, талантливый Дэниел.
— Люди не созданы для того, чтобы быть идеальными, Дэниел. Мы созданы для того, чтобы лажать, все портить и учиться чему-то новому. Мы созданы идеально неидеально.
Он сощурил глаза и придвинулся ближе ко мне. Он заправил волосы мне за ухо. Небольшое прикосновение разбудило что-то, что спало внутри меня.
— Почему ты должна быть моей ученицей?
Улыбка появилась на моем лице.
— Потому что у Бога отстойное чувство юмора. — Я переместила взгляд на цветы, которые Дэниел, должно быть, принес для своей мамы. Это был букет ромашек. Мои любимые цветы. — Я тоже люблю их, — сказала я, указывая на цветы.
— Ты бы очень понравилась маме. Я просто знаю это. А папа бы решил, что ты слишком умная для меня.
Я ухмыльнулся.
— Кажется, он был мудрым человеком.
Я немного задрожала от холодного ветра, и он нахмурился.
— Ты замерзла.
— Я в порядке.
Он взял мои руки в свои и начал растирать их, согревая. Я задавалась вопросом, знал ли он, как много его прикосновения значили для меня. Как сильно я скучала по его прикосновениям.
— Можно я расскажу тебе секрет, и ты не подумаешь, что я странная? — прошептала я, когда наблюдала, как его грудь поднимается и опадает с каждым вдохом.
— Да, — пробормотал он.
Его выражение лица смягчилось, и из-за того, как он посмотрел на меня, я почувствовала, что мое сердце пылает. Это неоспоримое, сильное чувство страсти, это очевидное желание... что я испытывала. Все, что я хотела, это поцеловать его. Я так сильно хотела поцеловать его, что даже если бы это не привело ни к чему другому, я бы это пережила. Только у его губ была власть, заставить меня жить вечно. Как я выдержу быть ему лишь другом?
— Мне нравится, что ты держишь мои руки, — сказала я. — Мне правда это нравится. От этого я чувствую себя... значимой.
— Ты значима, — его слова были сказаны так уверенно, что я почти разбилась на миллион кусочков.
Его большой палец вырисовывал круги на внутренней стороне моей ладони, и мой мозг перестал функционировать. Я ощутила, как он проводит руками по моим ногам, и затем он поднял меня и посадил к себе на колени. Я обернула ноги вокруг его талии.
Мы идеально подходили друг другу. Так идеально, что я была почти уверена, что мы созданы друг для друга. Он был мой недостающий кусочек пазла. Наши лица были так близко друг к другу, что я не могла сказать, были ли наши губы соединены или нет. Его слова заставили любовь повиснуть в воздухе, когда он повторил.
— Ты так чертовски значима.
Мне было интересно, знал ли он как управлял моим сердцебиением.
Выдох сорвался с моих губ. Я расположила руки на его груди и устроила голову у него на плече, когда слегка поцеловала его в шею. Я ощутила, как его руки на моей спине притянули меня ближе. Он расположил подбородок на моей макушке. Его сердцебиение ускорилось. Мне нравилась мысль, что из-за меня его сердце билось чаще.
— Расскажи мне о них, друг.
Он глубоко вдохнул.
— Мама была учителем музыки. Папа профессором английского.
— Ты смесь их обоих.
— Я смесь их обоих.
— Я знаю, что случилось с твоим отцом... но что случилось с твоей матерью?
Его плечи поникли, и он сделал глубокий вдох.
— Ее убили.
Я ахнула. Я посмотрела на него и провела пальцами по его волосам, и затем успокоила себя.
— Мне так жаль, — сказала я, не зная, что еще сказать.
Он подарил мне печальную улыбку и пожал плечами. Его голубые глаза занимались любовью с моими, и я прижалась губами к его губам, слегка чмокнув его.
— Я думаю, что ты прекрасен, — прошептала я, возвращая то, что он сказал мне в смс много недель назад. — И я не имею в виду твою внешность. Я имею в виду твой ум, твое заботливое отношение, твою начитанность. Я думаю, что это прекрасно.