Зато ты в безопасности, успокоил он себя. А она была предательница. И Эрнст тоже. Предателей надо наказывать.
Он зажмурился, когда тетю поволокли прочь, а потом снова открыл глаза, думая, что во дворе пусто, – но там еще оставался один мужчина, и он смотрел на Пьеро в точности так, как только что Беатрис.
Пьеро, встретившись взглядом с Адольфом Гитлером, замер до чрезвычайности неподвижно. Он твердо знал, что надо делать. Прищелкнул голыми пятками, вскинул правую руку вперед, задев пальцами стекло, и отдал салют, который давно стал его неотъемлемой частью.
Сегодня утром с постели встал Пьеро, но сейчас, ночью, обратно лег уже Петер – лег и крепко заснул.
Часть 3
1942–1945
Глава 1
Спецпроект
Совещание длилось уже почти час, когда наконец прибыли двое запоздавших. Петер, увидев из кабинета, что Кемпка, новый шофер, остановил автомобиль у парадного входа, выскочил на крыльцо приветствовать офицеров.
– Хайль Гитлер! – гаркнул Петер, вытянувшись в струнку и вскинув вверх руку.
Герр Бишофф, низенький толстяк с беспокойными глазками-бусинками, испуганно схватился за сердце.
– Что, ему обязательно так орать? – осведомился он, оглядываясь на водителя, который пренебрежительно глянул на мальчика. – И кто он такой, собственно?
– Шарфюрер Фишер, – представился Петер, похлопав по своим погонам с двумя белыми молниями на черном фоне. – Кемпка, отнесите чемоданы в дом.
– Слушаюсь, господин, – сказал водитель, подчиняясь приказу.
Второй мужчина, с правой рукой в гипсе, по званию оберштурмбанфюрер, шагнул вперед, всмотрелся в знаки отличия Петера и только потом поглядел на него самого – без малейшего намека на теплоту и доброжелательность. Лицо оберштурмбанфюрера показалось Петеру смутно знакомым, но он не мог понять, где видел этого человека. Абсолютно точно не в Бергхофе: мальчик крепко держал в памяти список старших офицеров, приезжавших с визитами. Но когда-то и где-то их пути точно пересекались, в этом Петер не сомневался.
– Шарфюрер Фишер, – процедил мужчина. – Состоите в «Гитлерюгенд»?
– Да, мой оберштурмбанфюрер.
– И сколько же вам лет?
– Четырнадцать, мой оберштурмбанфюрер. Фюрер повысил меня в звании на год раньше других за отличную службу на благо Фюрера и Родины.
– Понятно. Но, насколько я понимаю, командиру нужен отряд, верно?
– Да, мой оберштурмбанфюрер, – ответил Петер, уставясь прямо перед собой.
– И где же он?
– Мой оберштурмбанфюрер?
– Ваш отряд. Сколько членов «Гитлер-югенд» находится под вашим началом? Десять? Двадцать? Пятьдесят?
– На Оберзальцберге, кроме меня, нет членов «Гитлерюгенд», – ответил Петер.
– Ни единого?
– Нет, мой оберштурмбанфюрер. – Петер смутился. Он гордился своим статусом, но и стыдился, что никогда не обучался и не жил в казарме вместе с другими членами организации, да и вовсе не встречался ни с кем из них. Конечно, Фюрер время от времени повышал его в звании, но было ясно, что это не награда за заслуги, а всего лишь знак доброго расположения.
– Командир без отряда. – Оберштурмбанфюрер, обернувшись к герру Бишоффу, хмыкнул: – Впервые о таком слышу.
Петер почувствовал, что краснеет, и пожалел, что решил к ним выйти. «Они мне просто завидуют, – сказал он себе. – И еще за все мне ответят, когда я получу настоящую власть».
– Карл! Ральф! – закричал Фюрер, выходя из дома и спускаясь с крыльца, чтобы пожать гостям руки. Он был в необычно приподнятом настроении. – Наконец-то – что вас задержало?
– Приношу извинения, мой Фюрер. – Кемпка громко щелкнул каблуками и выбросил руку в нацистском приветствии. – Поезд из Мюнхена опоздал.
– Тогда почему ты извиняешься? – спросил Гитлер. С новым водителем, в отличие от его предшественника, отношения у хозяина не складывались, – правда, когда Гитлер как-то вечером на это пожаловался, Ева заметила, что Кемпка, по крайней мере, не пытается никого убить. – Ведь не ты же задержал поезд, нет? Входите, господа. Генрих уже в доме. Я присоединюсь к вам буквально через пару минут. Петер проводит вас в мой кабинет.
Оба офицера последовали за мальчиком. Тот прошел по коридору и открыл дверь в комнату, где ждал Гиммлер. Рейхсфюрер, скривив губы в натужной улыбке, стал пожимать руки прибывшим. Петер заметил, что к Бишоффу Гиммлер настроен дружелюбно, но с оберштурмбанфюрером довольно холоден.
Оставив мужчин одних, Петер направился обратно и у окна увидел Гитлера, читавшего письмо.
– Мой Фюрер, – сказал он, приблизившись.
– В чем дело, Петер? Я занят. – Фюрер сунул письмо в карман и посмотрел на мальчика.
– Надеюсь, я уже доказал вам свою преданность, мой Фюрер? – Петер встал навытяжку.
– Да, конечно, разумеется. Так в чем дело?
– Оберштурмбанфюрер говорит, что у меня есть звание, но нет обязанностей.
– У тебя очень много обязанностей, Петер. Ты – важная часть жизни на Оберзальцберге. Кроме того, у тебя, естественно, есть учеба.
– Я думаю, что мог бы больше помогать вам в нашей общей борьбе.
– Чем помогать?
– Я хочу воевать. Я сильный, я здоровый, мне…
– Всего четырнадцать, – перебил Фюрер, чуть заметно улыбнувшись. – Петер, тебе всего четырнадцать. А детям в армии не место.
От бессильного раздражения Петер покраснел.
– Но я не ребенок, мой Фюрер. Мой отец сражался за Родину. Я тоже хочу сражаться. Хочу, чтобы вы мной гордились, и хочу восстановить доброе имя моей семьи, которое так безжалостно запятнали.
Фюрер тяжело выдохнул, о чем-то задумавшись.
– Ты когда-нибудь спрашивал себя, зачем я держу тебя здесь? – спросил он наконец.
Петер помотал головой.
– Мой Фюрер?
– Когда подлая изменница, чье имя я не намерен упоминать, попросила моего разрешения привезти тебя в Бергхоф, я поначалу отнесся к этому скептически. Я не умею обращаться с детьми. Своих, как тебе известно, у меня нет. Я не знал, понравится ли мне, если по дому будет бегать ребенок, вечно путаясь под ногами. Но у меня всегда было доброе сердце, поэтому я согласился – и ни разу о том не пожалел. Ты оказался тихим и трудолюбивым ребенком. Когда преступления небезызвестной особы были раскрыты, многие советовали мне отослать тебя прочь или предать той же судьбе, что и ее.
Петер оторопел. Кто-то предлагал расстрелять его за преступления Беатрис и Эрнста? Кто же? Кто-нибудь из солдат? Герта? Анге? Эмма? Им очень не нравится, что он занимает в Бергхофе такое важное положение? И они желали ему за это смерти?
– Но я сказал: нет. – Фюрер щелкнул пальцами, подзывая оказавшуюся рядом Блонди. Собака ткнулась носом в руку хозяина. – Я сказал, что Петер – мой друг, Петер заботится о моей безопасности и никогда меня не предаст. Несмотря на дурную наследственность. Несмотря на презренных родственников. Несмотря ни на что. И еще сказал, что буду держать тебя здесь, пока ты не превратишься в мужчину. Но ты пока еще не мужчина, маленький Петер.
При слове «маленький» мальчик побледнел; его так и распирало от досады.
– Вот подрастешь, и мы, я думаю, найдем тебе занятие. Война, правда, к тому времени давно кончится. Мы победим в следующем году или чуточку позже, это уже очевидно. А пока, Петер, твое самое главное дело – учиться. Через несколько лет, я нисколько не сомневаюсь, ты сможешь занять важный пост в Рейхе.
Петер разочарованно кивнул, но воздержался и от дальнейших вопросов, и от попыток переубедить Фюрера. Он не раз бывал свидетелем того, как Фюрер в мгновение ока теряет благодушие и впадает в ярость. Поэтому сейчас щелкнул каблуками, дежурно отсалютовал и вышел на улицу. Там, прислонясь к машине, стоял Кемпка и курил сигарету.
– Встать прямо! – крикнул Петер. – Расправить плечи!
Шофер тут же выпрямился.
И расправил плечи.
На кухне Петер методично распахивал дверцы шкафчиков и открывал жестяные банки с печеньем – искал, чем бы перекусить. Он теперь был вечно голоден и, сколько ни ел, все равно никогда не наедался; Герта говорила, что это нормально для подростка. Он снял крышку с подставки для торта и улыбнулся, обнаружив свежий шоколадный бисквит. Он уже собрался отрезать себе кусок, когда вошла Эмма.
– Только тронь этот торт, Петер Фишер! Пикнуть не успеешь, как я надеру тебе зад вот этой скалкой.
Петер резко обернулся и обдал ее ледяным взглядом. На сегодня ему и так хватило обид.
– Вам не кажется, что я слишком большой для подобных угроз? – холодно поинтересовался он.
– Нет, не кажется, – отрезала кухарка, отталкивая его и закрывая торт стеклянной крышкой-куполом. – У меня здесь свои правила, и тебя они тоже касаются. Мне плевать, кем ты себя возомнил. Если голодный, возьми курицу в холодильнике, с вечера осталась. Можно сделать бутерброд. Петер открыл холодильник и заглянул внутрь. Действительно, на полке стояли тарелка с курицей, миска с начинкой и плошка со свежим майонезом.
– Отлично. – Петер радостно хлопнул в ладоши. – На вид аппетитно. Давайте бутерброд. А после я съем что-нибудь сладкое.
Он уселся за стол. Эмма, глядя на него, вызывающе подбоченилась.
– Я тебе не прислуга! – объявила она. – Хочешь бутерброд, так возьми да сделай. Руки у тебя, кажется, есть?
– Вы кухарка, – негромко проговорил Петер, – а я – шарфюрер. И я голоден. Поэтому бутерброд мне приготовите вы. – Эмма не шевелилась, но он видел, что она растерянна и не понимает, как себя вести. От него теперь требовалась лишь толика твердости. – Сию минуту! – взревел он и шарахнул кулаком по столу.
Кухарка чуть ли не подскочила и тут же засуетилась, выполняя приказ. Сердито бормоча что-то под нос, она достала все необходимое из холодильника и буханку из хлебницы, отрезала два толстых ломтя. Когда бутерброд был готов, она поставила тарелку перед Петером, и тот с улыбкой кивнул.
– Спасибо, Эмма, – спокойно сказал он. – Выглядит замечательно.
Она выдержала его взгляд.
– Это у вас, должно быть, семейное, – заметила она. – Твоя тетя Беатрис тоже любила бутерброды с курицей. Правда, сама умела их делать.
Петер крепко сжал челюсти, чувствуя, как внутри разгорается ярость. Он твердил себе, что у него не было никакой тети Беатрис. Она была у совершенно другого мальчика. У того, которого звали Пьеро.
– Кстати, – кухарка сунула руку в карман фартука, – вот, пришло тебе.
Она протянула ему конверт. Он сразу узнал почерк и, не открывая, вернул письмо, и велел:
– Сожгите. И если еще придут, тоже.
– Но это ведь от твоего приятеля в Париже? – спросила Эмма, подняла конверт и посмотрела на свет, как будто пытаясь прочесть, что написано внутри.
– Я сказал – сожгите! – прорычал Петер. – В Париже никто мне не приятель. И уж тем более не этот пархатый евреишка, который никак не угомонится и все пишет и пишет мне про то, как ему нынче худо. Радоваться должен, что в Париже немцы. И пусть поблагодарит, что его до сих пор оттуда не вытурили.
– Я помню, когда ты только сюда приехал, – раздумчиво произнесла Эмма, – то сидел здесь, на этом вот стуле, и рассказывал про маленького Аншеля. Как он заботится о твоей собаке, и какой у вас с ним специальный язык жестов, который только вы двое и понимаете. Он был лиса, а ты собака, и…
Эмма не успела договорить. Петер вскочил и выхватил у нее письмо с такой силой, что женщина пошатнулась и упала. Она громко вскрикнула, хотя вряд ли ушиблась сильно.
– Да что ж вы за человек? – зашипел он. – Вам обязательно выказывать мне неуважение? Вы что, не знаете, кто я такой?
– Нет, – отчаянно закричала она, – не знаю! Зато я знаю, какой ты был раньше!
Руки у Петера невольно сжались в кулаки, и он хотел ответить, но не успел – дверь открылась, и в кухню заглянул Фюрер.
– Петер! – позвал он. – Пойдем со мной, если ты не занят? Мне нужна твоя помощь.
Он глянул вниз, на Эмму, но никак не отреагировал на то, что она лежит на полу. Петер швырнул письмо в камин и посмотрел на кухарку:
– Эти письма я больше получать не желаю, ясно тебе? Если придут, выбрасывай. А принесешь мне еще хоть одно – сильно пожалеешь. – Он взял со стола несъеденный бутерброд, шагнул к мусорному ведру и выбросил. – Сделаешь мне потом новый, – прибавил он. – Я дам знать, когда понадобится.
– Как видишь, Петер, – сказал Фюрер, когда они вошли в его кабинет, – наш оберштурмбанфюрер получил небольшую травму. Какой-то бандит напал на него на улице.
– Он сломал мне руку, – равнодушно, как будто это не имело ни малейшего значения, произнес офицер. – А я за это сломал ему шею.
Гиммлер и герр Бишофф – они стояли у стола посреди комнаты, склонившись над какими-то фотографиями и огромным количеством чертежей, – оглянулись и рассмеялись.
– Так или иначе, рука не работает, и нужен человек, который будет вести записи. Садись и протоколируй все, что мы говорим. Сиди тихо, не встревай.
– Да, мой Фюрер, – ответил Петер, вспомнив, до чего испугался почти пять лет назад здесь же, в этой самой комнате, когда без разрешения вмешался в беседу Гитлера с герцогом Виндзорским.
Петер сначала не хотел садиться за письменный стол Фюрера, но остальные все вчетвером нависли над чертежами, и выбора не осталось. Он устроился в кресле, оперся ладонями о деревянную столешницу, обвел взглядом комнату, флаги немецкого государства и присутствующих нацистов, стоящих по обе стороны от него. И невольно представил, каково это – сидеть тут и править страной.
– Петер, ты слушаешь? – резко спросил Гитлер, повернувшись к нему, и мальчик выпрямил спину, подтянул к себе блокнот, взял со стола чернильную ручку, отвинтил колпачок и приготовился записывать.
– Вот это, собственно, и есть предлагаемое место, – герр Бишофф показал что-то на чертеже. – Здесь, как вы знаете, мой Фюрер, изначально имелось шестнадцать зданий, которые были переоборудованы под наши нужды, но заключенные прибывают постоянно в огромном количестве, и места попросту не хватает.
– А сколько их сейчас? – осведомился Фюрер.
– Свыше десяти тысяч, – доложил Гиммлер. – По большей части поляки.
– А вот это, – продолжал герр Бишофф, очерчивая значительное пространство вокруг лагеря, – так называемая зона интереса. Примерно сорок квадратных километров территории, идеально соответствующей нашим требованиям.
– И эта территория в настоящее время пустует? – Гитлер провел пальцем по карте.
– Нет, мой Фюрер, – герр Бишофф покачал головой, – все занято землевладельцами и фермерами. Полагаю, придется выкупать.
– Можно конфисковать, – сказал оберштурмбанфюрер, равнодушно дернув плечом. – Реквизировать земли на благо Рейха. Жителям придется проявить понимание.
– Но…
– Пожалуйста, продолжайте, герр Бишофф, – попросил Фюрер. – Ральф совершенно прав. Земля будет конфискована.
– Разумеется, – ответил Бишофф, и Петер увидел, как обильно вспотела его лысина. – Далее. Вот здесь, на этих чертежах, мои разработки для второго лагеря.
– И какова его территория?
– Примерно четыреста двадцать пять акров.
– Так много? – Фюрер, явно приятно удивленный, глянул на собеседника.
– Я лично побывал там, мой Фюрер, – с гордым видом сообщил Гиммлер. – И когда увидел, сразу понял, что это пространство нам подходит.
– Мой добрый и верный Генрих. – Гитлер, улыбаясь, коснулся плеча соратника, вновь склонившегося над планами. Гиммлер, чрезвычайно польщенный, просиял.
– Я проектировал с расчетом на то, чтобы здесь поместилось триста строений, – продолжал герр Бишофф. – Это будет самый большой лагерь подобного типа во всей Европе. Как видите, планировка незатейлива, геометрична, но так охранникам удобнее…
– Конечно, конечно, – перебил Фюрер. – Но триста строений? Сколько заключенных возможно там разместить? Если навскидку, то, кажется, не очень-то много?
– Но, мой Фюрер, – ответил герр Бишофф, широко разведя руками, – строения далеко не маленькие. В каждом помещается от шестисот до семисот человек.
Гитлер посмотрел на потолок и, подсчитывая, закрыл один глаз.
– То есть это означает…
– Двести тысяч, – подсказал Петер из-за стола, снова не подумав, импульсивно, но только на сей раз Фюрер посмотрел на него не с яростью, а с удовольствием.