Едва такси остановилось, как правая входная дверь отворилась, и показалась Элиза. Мэриан вышла первой и прошла вперед. Чувство, будто все происходит во сне, то пропадающее, то вновь возникающее в течение последнего месяца, вновь усилилось. Ее дом — ее собственный дом. Казалось, этого просто не может быть. Сейчас еще секунда, и все исчезнет. Но, пока сон продолжается, ты принимаешь в нем участие. Она пожала Элизе руку, натолкнулась на энергичный изучающий взгляд, сказала что-то о чудесной погоде и вернулась к такси, чтобы заплатить. Поднялась суматоха вокруг их багажа. Водитель оказался очень услужливым и помог внести вещи в дом.
У Пенни было безнадежное чувство — Феликс, должно быть, дома, и, если так, то что бы она ни сделала или ни сказала, едва ли это заставит его вести себя приемлемым образом. И тетушки, верно, уже наточили все зубы и когти, которые у них только остались.
Мэриан поднималась по ступенькам и слушала Элизу, идущую впереди.
— Это была спальня мистера Брэнда. Я подумала, что вам захотелось бы занять ее. А комната рядом — для миссис Фелтон. Из обеих открывается вид на море.
Комната оказалась небольшой, но очень милой. Старомодные ставни на окнах были открыты и внутри, и снаружи. Они были окрашены в такой же ярко-синий цвет, как и входные двери.
Инна и Мэриан стояли рядом и разглядывали восхитительный вид. Сначала шел небольшой садик, обнесенный стеной. Фруктовые деревья в нем были высажены вдоль стены. В ярко-розовой пене цветков то тут, то там проглядывали нектарины и персики. Потом ступеньки спускались к широкой террасе, устроенной на выступе скалы. Еще ступеньки, другая терраса, и еще одна, ведущая к маленькой бухте, от которой дом и получил свое название. Она выходила на юг, и со всех сторон ее укрывали утесы. Сады с террасами изобиловали весенними цветами — желтофиоли и тюльпаны, цветки фруктовых деревьев и первые ломоносы, и константинопольские нарциссы. Буйство красок в лучах весеннего солнца было завораживающим. Далеко внизу виднелась длинная узкая полоса галечного берега, и за ним море, такое же ясное и голубое, как и небо над ним. Когда они отвернулись от окна, комната показалась им темной. Все эти краски и блеск снаружи, но и белые стены, простенькая старая мебель, короткие бело-синие занавески, подобранные в тон постельному покрывалу, обладали своим очарованием. Они были незатейливыми, но очень уютными.
За следующей дверью находилась ванная комната, а рядом с ней спальня Инны. В ней были такие же синие ставни и занавески, на старомодных обоях розовые розы, и на кувшине и чаше, что стояли на изогнутом умывальнике с мраморной раковиной, был узор розового цвета, в отличие от бело-синего в комнате Мэриан.
Инна почти совсем ничего не говорила. Она сказала «да», когда ее спросили, нравится ли ей комната, и «нет», когда ее спросили, не устала ли она. Она так побледнела, что искусно нанесенный тон, который выглядел таким привлекательным, когда они только отправились в путь, сейчас смотрелся на белой коже, будто заплатка. Когда они пошли осматривать остальную часть дома, она старалась держаться сзади.
Пенни продолжала исполнять обязанности массовика-затейника.
— Комнаты на обеих сторонах одинаковые — четыре спальни на этом этаже, и спаленка наверху на чердаке. И на каждой стороне стоит платяной шкаф. Раньше здесь действительно было два дома, которые потом соединили. Вот дверь, ведущая на нашу половину — на каждом этаже есть такая дверь. Элиза спит у вас на чердаке, значит, две оставшиеся спальни свободны. Внизу три гостиные и кухня, и все такое — как я уже говорила, на обеих половинах все одинаково. У вас есть столовая, маленькая комнатка, которой почти никогда не пользовались, и кабинет дяди Мартина, который я считаю самой очаровательной комнатой в доме. А на нашей стороне комната для завтраков, гостиная и комната, которую тетушки всегда оставляли за собой. Знаете, никто, кроме Феликса, никогда не заходит в гостиную, потому что там стоит рояль. Это чудесный рояль «Бекштайн». Феликс играет поистине чудесно. А еще он пишет музыку. Ему следовало бы этим все время заниматься, а не ездить на гастроли, аккомпанируя разным людям.
Мэриан не была глупой. На слове «люди» Пенни сделала ударение, глаза ее сверкнули и щеки вспыхнули, так как она вспомнила, что Феликс Брэнд аккомпанирует Хелен Эдриан, и что, по ее представлениям, Хелен Эдриан очень красивая женщина. Говорить об этом дальше не было нужды. Они вошли в кабинет, и когда Мэриан огляделась, все, что могла сделать, это восхищенно вздохнуть и сказать: «О...»
Это была самая прекрасная комната, какую она когда-либо видела. Все странные ощущения покинули Мэриан, как только ее восхищенный взгляд отметил два чиппендейловских книжных шкафа с изогнутыми ножками и ромбовидными решетками, письменный стол с отделениями для бумаг и маленькими ящиками, и латунными ручками цвета поблекшего золота. В этот момент она поняла, что это чудесная комната и что она почему-то уже любит ее.
Пенни схватила ее за руку и подтолкнула к окну. Вид был точно такой же, как и из спальни наверху, но видели вы больше сада и меньше бухты. Под тремя окнами в саду протянулась узкая клумба с незабудками, посаженными вместе с тюльпанами, зацветающими в мае, а пока только набирающими цвет: продолговатые заостренные бутоны были еще зеленые, но уже вспыхивали и мелькали то тут, то там розовые, лиловые, алые и желтые краски. Окно посередине оказалось дверью, за которой были две невысокие ступеньки, переходящие в протоптанную тропинку между цветов. Вам нужно было всего-навсего повернуть ручку и выйти наружу. Слева стояла вишня, вся в розовом цвету.
— Красиво, правда? — проговорила Пенни.
Она все еще держала Мэриан за руку. Элиза исчезла. Они были одни.
— Да, — ответила Мэриан с глубоким вздохом удовлетворения, и Пенни остро почувствовала, что должна кое-что сказать. Она крепче сжала руку Мэриан и начала, путаясь в словах:
— Мэриан, ты же не захочешь забрать рояль, да? Не представляю, что бы Феликс без него делал, и он не будет стоять прямо здесь ни секунды. Тети говорят, что ты захочешь забрать его и еще мебель из гостиной. Конечно, она принадлежит тебе, но ты возненавидишь ее, правда, отвратительный позолоченный веретенообразный хлам, обитый превосходной парчой — из тех, на которых можно сидеть только в своем лучшем вечернем платье. Ты ведь не захочешь испортить эту комнату такой мебелью?
— Я уже ее ненавижу. И, конечно же, не стану отнимать у Феликса рояль.
Дверь позади них была открыта. В кабинет вошла Элиза с подносом в руках. За ней проследовал Мактавиш, изящно, но величаво ступая, словно персидский принц. Поставив поднос, Элиза распрямилась. Пенни поняла, что наступил решающий момент. Им встречались люди несведущие настолько, что обращались к царственному персу — «киска». Бывали в этом доме неотесанные нахалы, которые пытались сразу же его погладить непрошеной рукой. Были и те, но их крайне мало, кто знал, как с ним обходиться. Элиза, вне всякого сомнения, выжидала, чтобы увидеть, к какой из этих категорий относится мисс Мэриан Брэнд. Она сказала:
— Я подумала, вы не откажетесь от чашечки чая с дороги.
И Мэриан сказала:
— Как мило, — и добавила: — Спасибо, — и присела к столику, на котором стоял поднос.
Переломный момент настал. Мактавиш вышел вперед, распушив хвост до предела, его топазовые глаза осторожно изучали незнакомку.
Мэриан сказала:
— О, какой красивый! — что было сочтено весьма справедливым замечанием, и потом: — Как его зовут?
Элиза отметила местоимение с одобрением. Она испытывала глубочайшее презрение к людям, считающим, что к любой кошке нужно обращаться как к ней.
— Его зовут Мактавиш.
Мэриан восхищенно смотрела.
— Он пойдет ко мне?
— Если пожелает.
Мактавиш пожелал. Голос этой особы удовлетворил привередливое ухо. Он понимал, что им восхищаются, но не чрезмерно, а в благовоспитанной манере. Когда голос позвал его по имени, он подался вперед и обнюхал почтительно протянутую руку. Убедившись, что запах у нее приемлемый, он потерся об нее головой и позволил погладить себя за ухом — аккуратно. Затем, на глазах у изумленных Пенни и Элизы, он запрыгнул на колени к незнакомке и устроился там.
Когда послышалось негромкое мурлыканье, Элиза приняла решение. Если бы кто-нибудь сказал ей, что Мактавиш выкинет такой фокус, она бы не поверила. Он снисходил сидеть на коленях лишь избранных им особ — мистера Брэнда, Феликса и Пенни. А если его брали на руки миссис Альфред Брэнд или мисс Кэсси, его глаза вспыхивали яростью, и он со всей возможной поспешностью убегал. Он славился своим умением ударить, оцарапать и даже укусить и после этого всегда тщательно вылизывал всю свою шкурку. Теперь же посмотрите-ка на него, подобрал под себя лапки и довольно урчит, будто закипающий чайник! Она сказала: «Господи, помилуй!» — и поспешно вышла из комнаты.
Наверху, в своей новой спальне, Инна выглянула из окна. Все было прекрасно, но она была очень несчастна. Сирил вел себя просто ужасно. Когда такие вещи, как эта, происходят прямо у тебя на глазах, нет никакого смысла продолжать притворяться и дальше. Он не хотел работать — он никогда не хотел работать. Он хотел заполучить все то, чего без труда получить нельзя. Он хотел, чтобы Мэриан отдала ему половину денег. Но Мэриан не отдала. Инна сказала ей все, что Сирил хотел, и Мэриан все равно настояла на своем. Что-то глубоко внутри подсказывало Инне, что Мэриан права. После последней по-настоящему ужасной ссоры Инна обнаружила, что не может больше не прислушиваться к своему внутреннему голосу. А он нашептывал ей, что все, чего Сирил когда-либо хотел от денег, — это потратить их на развлечения. А потом, когда деньги закончатся, ему захочется еще, и еще, и еще. Она пришла к выводу, что такого Сирила нельзя и дальше облачать в одежды романтических героев из ее книг. Он стал проявлять себя как эгоистичный, запальчивый молодой мужчина, неспособный увидеть ни одной причины, по которой все деньги, имеющиеся у них, не должны были достаться только ему. Он не поехал с ними в имение «Бухта», потому что два дня тому назад, после последней ссоры, ушел из дома, хлопнув дверью. Она не знала, где он и когда его снова увидит.
Но она не хотела видеть его снова.
Эта мысль так ее потрясла, что Инна почувствовала головокружение.
Она услышала голоса, доносившиеся из открытого окна рядом. Оно находилось по другую сторону стены, разделявшей два дома, на расстоянии всего трех или четырех шагов. Это были два женских голоса. Одна сказала: «Было бы неплохо, если бы она умерла». И вторая ответила: «Люди не умирают только оттого, что ты пожелаешь им смерти».
Инна ощутила жгучий ужас. Она поспешно отошла от окна и увидела на пороге комнаты улыбающуюся Пенни.
— В кабинете есть немного чая. Подозреваю, тебе до смерти хочется выпить чашечку. Мэриан не смогла прийти за тобой сама, так как Мактавиш не желает слезать с ее колен.
Глава девятая
Мисс Сильвер подняла глаза от письменного стола, когда ее слуха достиг едва слышный звук. После паузы, убедившей ее в том, что клиентка, которую она ожидала, еще не приехала, и что звук, должно быть, был вызван иной причиной, нежели хлопок открывшейся и закрывшейся двери, она откинулась на спинку кресла и вернулась к письму, которое читала. Оно было от ее племянницы, Этель Баркет, муж которой работал управляющим банка в Бирлетоне. Трое ее сынишек ходили в прекрасную среднюю школу в том же городе. После нескольких начальных фраз письма, описывающих болезнь, которую недавно перенесла маленькая Жозефина — единственная и желанная дочь, значительно младше, чем мальчики, — она писала:
Далее следовали адрес, детали расписания поездов и просьба ответить телеграммой.
Когда письмо было прочитано и нежное одобрение выражено, мисс Сильвер уже безо всякой спешки с удовольствием прочла письмо вторично. Закончив, она вложила его обратно в конверт и убрала конверт в ящик стола.
Ее клиентка все еще не приехала. Она позволила взгляду с удовольствием окинуть гостиную ее квартиры в доме Монтегю. Всякий раз, когда ее мысли устремлялись в этом направлении, она посылала благодарность Провидению, благословившему ее работу настолько, чтобы наградить ее этими честно заслуженными удобствами. Когда она, окончив школу, стала гувернанткой со скудным жалованьем, которое тогда платили, то не ждала ничего лучшего, чем трудиться в поте лица в домах у чужих людей, а потом уйти на пенсию в какую-нибудь убогую комнатенку. Контраст этих ожиданий с ее прекрасной четырехкомнатной квартирой, оснащенной удобным лифтом и стараниями верной Ханны Мидос содержавшейся в безупречной чистоте, никогда не переставал волновать самые глубокие ее чувства.
Она сидела в кресле, довольно пышные волосы мышиного цвета были уложены в туго закрученный пучок, весьма умело подхваченный сеточкой, маленькую хрупкую фигурку облегало шерстяное платье оливкового цвета с кремовой кружевной манишкой и глухим воротом до подбородка, поддерживаемым узкими полосками китового уса, как это было принято во времена правления королей Эдуардов и ее юности. На шее у мисс Сильвер висела старомодная золотая цепочка с увесистым медальоном, на котором переплелись в искусной гравировке имена ее родителей, давно почивших.
События, способствовавшие тому, что она оставила род занятий, который сама называла «профессией преподавателя», ради куда более прибыльной работы в качестве частного детектива, давным-давно канули в прошлое. А ее удобная комната оставалась предметом благодарности в настоящем. Она размышляла об этом, как и всегда, с одобрением. Ковер пообтрепался, но сейчас у всех ковры потрепанные, а действительно ободравшийся угол был ловко спрятан под книжным шкафом. Дело о жемчугах леди Портинггон дало ей возможность сменить старые переливчато-синие занавески, пережившие войну. Во многом благодаря чрезмерному усердию прислуги, они неожиданно стали подавать признаки полного разрушения, и ей очень повезло, что в магазинчике на Ледбери удалось найти другие, приблизительно того же цвета. Они и в самом деле прекрасно сочетались по цвету с обивкой ее кресел из орехового дерева и со старым ковром. Кресла были викторианские. Ножки у них разъезжались, и подлокотники были неправильной формы, и все это было покрыто желтой обивкой, но они были удивительно удобными.
Мисс Сильвер взглянула на часы, которые она прикалывала к левой стороне платья старомодной брошью-планкой с маленькими жемчужинками. Клиентка опаздывала.