Оно, это совещание, было, естественно, закрытым. Единственной радостью оказалась встреча с Олегом, который за последнее время, как показалось Саше, стал еще длиннее, но, надо отдать ему должное, и элегантнее. От прически с тонким, сверкающим пробором до узконосых ботинок — все на нем было словно от Версачи. Народ, особенно негустая женская часть участников чрезмерно многочисленного совещания, с навязчивым интересом разглядывал стройного «белодомовца». Рядом с ним перепадала толика внимания и Турецкому. Они сели подальше от президиума, заполненного генералитетом, и сразу усекли, что грядет обыкновенная жвачка. Олег, слегка наклоняясь к Саше, начал свистящим шепотом травить анекдоты, циркулирующие по этажам «Белого дома». Турецкий сперва сдерживался, а потом стал легонько повизгивать от наслаждения. На них завистливо и нехорошо оглядывались. Кончилось тем, что после первого же перерыва они сбежали. Олег в Столешниковом купил литровую бутылку «Абсолюта» и пару банок густого, концентрированного томатного сока, после чего они на двух машинах приехали на Енисейскую, где Турецкий квартировал у Грязнова.
— Не понимаю, за что моего бездарного и, по-моему, достаточно запачканного генерального так любит Президент? Ты там поближе, Олежка, скажи!
— А этих козлов обоих днями снимут с работы, — брезгливо заметил Олег и усмехнулся.
— Ты что, обоих имеешь в виду? Сегодняшних?
— Я же сказал, неужели не ясно? Повод нужен… наверно. Но вопрос, по сути, решен.
— Ну, положим, разговоры по поводу нашего давно в ушах навязли. А Президент, как ты, конечно, слышал, на днях моего Толю так послал, что другой на карачках бы прошение приволок: отпусти, мол, барин, дурак я, не справился. А этому — хоть ты ему ссы в глаза, все Божья роса…
Не любил и не уважал Турецкий своего генерального, то есть высшего собственного начальника. И ведь было за что. Последние два месяца, вот как бы к слову, занимался он делом об убийстве крупного банкира, крупней, как говорится, уж и некуда. Да ко всему прочему — депутата Госдумы. Как ему стало известно, в узких, но весьма влиятельных кругах подлинных вершителей государственной политики были подготовлены настоятельные рекомендации Президенту предложить этому банкиру кресло председателя Центробанка. Знающие консультанты объяснили Турецкому, что в условиях так называемых у нас экономических реформ назначение нового главного банкира страны может вызвать самую непредсказуемую реакцию, вплоть до смены правительства.
Умом Турецкий понимал, что все подобные «страшилки» вызваны одним, даже нескрываемым желанием: усилить дестабилизацию в обществе накануне выборов в Государственную Думу. Но подспудно он испытывал ощущение, что некие, и, кстати, весьма серьезные, силы из президентского окружения этим ходом как бы бросили пробный шар: пройдет или нет у них данный номер? Кажется, более точного примера сращивания госструктур, крупного капитала и уголовщины не придумаешь. Но говорят об этом, как правило, лишь журналисты, а политики отмахиваются и продолжают свое дело. Однако, судя по всему, те деятели из высоких кругов на этот раз допустили промашку: если исходить из тех характеристик, что получило следствие, покойный был действительно крупнейшим «авторитетом» как минимум в двух ипостасях — в уголовной и банковской сферах, отличаясь при этом сугубой жестокостью и беспощадностью к конкурентам. Поэтому одна из первых, но основательных версий следствия: пахана «замочили» объединившиеся обиженные — вскоре стала и окончательной. Однако на Турецкого вдруг поползли такие фигуранты, а само дело начало так стремительно разбухать, что генеральный прокурор, после чьего-то требовательного звонка забравший дело к себе для ознакомления и принятия решения, приказал дать задний ход. Причем такой резкий, что ведомый Турецким состав едва не загремел под откос. Что ж, сказал себе Саша, нам не впервой. Раз не допущают до корешков, пострижем вершки. В кои-то веки доблестным муровцам под командованием Юры Федорова удалось с ходу выйти на исполнителя, которого довольно толково описал вот уж воистину случайный свидетель. Затем уже сам Турецкий, вопреки скверной традиции последних лет беспечно и бездарно терять драгоценных свидетелей, сумел сохранить ему жизнь и довести дело до суда. Того киллера, конечно, прислонят к стенке, двух мнений нет. Но слушание по причине неизвестных, но, вероятно, весьма тонких обстоятельств уже не первый раз переносится, а бывшие фигуранты, естественно, на свободе и продолжают руководить своими банками и прочими коммерческими структурами. Уж не от них ли прилетала, хоть и с явным опозданием, тревожная ласточка — «БМВ»?
Известно Саше стало и другое обстоятельство. Абсолютно ясное, с его точки зрения, дело вызвало наверху неожиданно бурную реакцию. Нет, с самим Турецким никто не разговаривал — уровень не тот. А вот генеральный, как доверительно сообщил Саше Меркулов, крутился словно уж на раскаленной сковороде. А что остается делать, когда тебя несут со всех сторон, а возраст твой — далеко не пенсионный, и руководить бы еще, ох, как охота руководить!.. Конечно, в окружении Президента есть люди, которым необходим именно такой генпрокурор, и обязательно действующий, а не отставной. Это он может быть Президенту костью в горле, но служит-то он тем, кому обязан постоянным личным сегодняшним благополучием. А подобных забот у Толи-прокурора немало: недаром он так торопливо достраивает огромные краснокирпичные дачи-коттеджи и себе, и многочисленной своей родне, и все они до последнего завязаны на бешеных деньгах, и битва их обладателей пошла уже в открытую, без всяких правил и снисхождений. Так вот, учитывая данные обстоятельства, с кем должен быть генеральный прокурор? С Президентом, которому чисто словесно помог в 93-м году, рекламируя свои демократические пристрастия, или тем, кто кормит и разрешает кормиться самому? Дурацкий вопрос. Разумеется, никакой Президент с его постоянными указами о необходимости резкого усиления борьбы с уголовщиной, коррупцией и пр. и др. ему, извините, не указ. Сила-то не у Президента.
Вот почему, охотно скинув дело об убийстве банкира Киргизова с плеч, точнее, обозначив характер и масштабы мафиозно-банковской разборки, последствия которой аукнутся российской экономике еще не раз, Турецкий, веря обещанию Константина Дмитриевича Меркулова, немедленно написал заявление о долгожданном отпуске, а тот недрогнувшей рукой заместителя генпрокурора утвердил прошение.
«Свободен! Свободен!» — кричал, говорят, Энгельс и подкидывал ногой собственный атласный цилиндр, когда узнал, что его лучший друг Мавр завершил вечный свой труд «Капитал». Чопорный британский полисмен, наблюдавший за этой чудовищной сценой, был несказанно удивлен и озадачен.
Сегодняшний демарш Турецкого с высокого массового совещания закрытого типа представлялся ему самому подобным эксцентричной, но глубоко выстраданной выходке одного из двух основоположников марксизма.
— То, что Толя не жилец в нашем доме, — сказал Саша, — знают все. Но, Боже, когда же это наконец произойдет? Я совсем не кровожаден, но венок понесу…
— Вообще-то в его возрасте и положении совсем о другом думают… — усмехнулся Олег. — А на пенсию провожают не с венками, это ты брось…
— Какая еще пенсия?! — возмутился Турецкий.
— Ишь ты, какой быстрый, — расслабленно засмеялся Олег. — По тебе — так сразу к стенке?
— Ему ж наворованного теперь до старости хватит. Еще и внукам останется. Так я считаю…
— Неправильно считаешь, — упрямо возразил Олег. — Значит, что, завязываем на сегодня?
— А кто тебе сказал про нашего? — не уходил от темы Турецкий. — Ведь из-за него вся моя двухмесячная напряженка пошла коту под хвост.
— В этой стране все идет в то самое место, дорогой мой друг и учитель Александр Борисович. А кто сказал — не спрашивай. Не скажу. Ты хоть догадываешься, чем я занимаюсь? Нет? А я целый год рефра…мирую банковскую систему. Которая совсем того не хочет. Понимаешь? Не же-ла-ет!
— Финансы — это очень скучно, — поморщился Турецкий.
— Но когда их много, Саш, оч-чень много, тогда совсем не скучно. Ну так что, завязываем, да?
— Я бы, может, не против, Олежка, но тебе же надо ехать, сам говорил. За рулем все-таки…
— Не будем, — покорно кивнул он и отодвинул бокал с водкой. — Хотя я могу сюда шофера вызвать… Ладно, не будем. — Олег устало опустил голову на грудь. — Но почему под хвост? Этому… коту?
— Потому что у нашего праведного суда найдется по меньшей мере сотня причин переносить и затягивать процесс, что и требуется в конечном счете. Главное — не торописса и не волновасса, так ты сам нынче заявил.
— И повторю! — Олег воинственно поднял голову. — Но ты же ведь свое-то дело сделал?
— Сделал, а теперь иду в отпуск. Прямо с завтрашнего дня. Еду. Всей семьей, с Иркой и Нинкой. За бугор. В Мюнхен. К Тольке Равичу. Он мой школьный друг. Будем жить три недели на всем готовом. Хоп! Я все сказал.
— Ты пятый раз это говоришь. А Ирка твоя очень красивая, да? — Олег улыбнулся такой широкой белоснежной улыбкой, что Саше сделалось нехорошо. Он вспомнил, что ему просто необходимо топать к зубному врачу, который не без доли садизма станет стращать его бормашиной, от одного вида которой у Турецкого задница холодеет, а мифическая «гроза Одессы» превращается в жалкую тряпочку. Или подождать еще? Ну а вдруг за бугром прихватит?..
— У меня, между прочим, и дочка красивая! — постарался он отвлечься от неприятной темы.
— Не знаю, не видел.
— А как же ты мог ее видеть, если мы с тобой и сами вон сколько не виделись? Далеко живем… И Кирка твой тоже.
— Чего — Кирилл? — вроде насторожился Олег.
— Тоже, говорю, сто лет его не видел. Где, что — ничего не знаю.
— Он теперь весь засекреченный, — хмыкнул Олег. — Но это я лишь тебе, — он прижал палец к губам, — понял? А зачем ты своих услал к этим… латышам? Мог бы и мне позвонить. У меня знаешь какая сейчас квартира? На всех вас, да еще останется.
— А я даже и не знал, что ты в Москве. Тем более в «Белом доме»… И потом, с какой стати, а?
— Что значит — с какой стати?! Мы что, чужие? Сто лет незнакомы? Тоже мне — «важняк»! Ютишься черт знает на каком диване, семья у черта на куличках. Ты просто неумеха, Саш, извини…
— Точно, — согласился Турецкий. — Ирка говорит то же самое…
Но если рассуждать всерьез, то действительно получалось так, что не научился он жить в условиях кардинальной перестройки общественного организма, а если еще точнее — в режиме всеобщего бардака. Экономического, идеологического, да просто человеческого. Он даже не сумел организовать для себя временного жилья, когда начался капитальный ремонт дома. Всем жильцам выделили, правда, не в лучших районах и тем более домах, хоть какое-то пристанище: ремонт ведь рассчитывали провести как минимум за год. Тем, кто готов был навсегда покинуть Фрунзенскую престижную набережную, какие-то бойкие дельцы предлагали больший метраж, но… где-нибудь в Солнцеве или Митине, поближе к кладбищам, так сказать. И вообще, давление на жильцов шло с разных сторон, так что вовсе не исключено, что за право возврата в собственную отремонтированную квартиру кое-кому придется еще и побороться.
Но юмор ситуации заключался в том, что пока Саша телился и занимался государственно необходимым трудом, его, а тем самым и его семью, обошли стороной в буквальном смысле. Когда он со смехотворным опозданием явился в родное РЭУ, ему заявили, что все нормальные люди давно выехали на предоставленную временную жилплощадь, и так как практически никаких резервных помещений РЭУ не имел, оставалось переселяться в какой-то вшивый барак не то в Бибиреве, не то в Бутове, но не там даже, где новый район функционирует, а чуть ли не в Щербинке, то есть на краю земли. Вот поэтому женской части семьи Турецких пришлось снова перебираться за границу, то есть к Иркиной тетке в Ригу, а сам Саша налегке кочевал по первопрестольной от приятеля к приятелю, деля жизнь между своим рабочим кабинетом на Пушкинской улице, холостяцкими раскладушками, холодом в плохо отапливаемом автомобиле, глотками спиртного из горла и надоевшими вялыми спорами о том, куда нас всех занесла нелегкая.
Всю эту житейскую дребедень разом оборвал Грязнов, и теперь они стали жить втроем в его новой трехкомнатной квартире: Слава, его племянник из Барнаула Денис и Турецкий.
Естественна поэтому и негативная Сашина реакция на злую реплику Олега в адрес поистине настоящего друга Славки Грязнова, бывшего подполковника милиции, а ныне хозяина хитрого сыскного бюро «Слава».
Впрочем, Турецкий сообразил, что отдельные детали всего вышеизложенного как бы прокрутил в собственном мозгу, но что-то все-таки изложил и вслух, потому что Олег, изобразив на лице глубокую и озабоченную задумчивость, неожиданно произнес:
— Ну что ж, за этот вполне товарищеский поступок я снимаю свою дерзость в отношении это… хозяина и придвигаю свой бокал…
— Ладно, по чуть-чуть, — снизошел Турецкий.
— Пусть по чуть-чуть, а потом я поеду. Уже пять часов, смотри-ка. Ну, за твой отпуск!.. Это что, телефон? Зачем он звонит?
— Наплевать. Дома никого нет. Там работает автоответчик. Да и все равно, это же не нам с тобой. Будем?
— Будем.
— Грязнов! Это Романова, — донеслось из динамика телефонного аппарата. — Когда появится Турецкий, спроси, куда он девал моего младшенького? Я их засекла вместе на совещании, а потом они оба дружно исчезли. О причинах я, конечно, догадываюсь, но Алька мне срочно нужен. Я задерживаюсь на работе до восьми.
Последовал звуковой отбой.
— Романова?! — спросили они друг у друга. А Саша добавил:
— Что ли, Шура Романова?
Как будто у них бы целый воз и маленькая тележка этих Романовых, излагающих указания строгими женскими голосами.
— Кажется, это звонила твоя мама, Олежка, — высказал Турецкий самую умную за целый день догадку.
Олег как-то сразу построжел лицом, протрезвел, собрался, но, когда встал, его качнуло. И, крутя диск, он несколько раз ошибся. Ведь как-никак без закуски полкило уложил на грудь.
— Романова, — сурово прозвучало в динамике телефона. Вот же аппарат соорудили хлопцы из хитрой конторы Грязнова: никаких секретов не утаишь. Были, конечно, в аппарате свои тайны, не без того, но Саша со своим необразованным копытом в эти тайны не совался, и правильно делал. Грязнов ведь не для этого его в своем доме поселил.
— Это я, ма… — вполне свежим голосом заявил Олег.
— Алька! Вот хорошо, что догадался, а то я тебя чуть не потеряла. От Киры весточка, Алька! Сообщает, что с ним все в порядке… Ты что, не рад? Чего молчишь?
— Рад, ма, хорошо, ма… А когда прислали?
— Пришла вчера, сообщили сегодня. А что это у тебя с голосом? Ты опять напился? — Голос Шурочки построжел.
— Да что ты, ма! — заметно натужно развеселился Олег, оглянувшись на Сашу. — Это мы с Турецким бутылочку легкого тяпнули, ма. За его отпуск. Не виделись ведь Бог знает сколько, ма… Все, ма, уже завязываю, а с утра — на зарядку ста-но-вись! Пока, ма, завтра, если хочешь, заеду! — И, не дождавшись ответа, положил трубку, после чего стал объяснять то, что и без всяких слов было ясно: — Это она, Саш, о Кире все беспокоилась. Давно известий не было, он же на секретной, помнишь, я говорил, работе, все по загранкам под чужой фамилией болтается. Как же не волноваться? Вот теперь дождалась весточки, через управление, естественно, как положено, и рада новостью поделиться. Понять ее можно…
Что-то Олег становился излишне говорливым. И протрезвел окончательно. Бывают же чудеса! А вот Сашу, наоборот, чуть ли не в сон теперь потянуло. И Олег проницательным своим умом наконец сообразил:
— Ну, ладно, Саш, отдыхай давай, а я все-таки сам поеду. Как считаешь, нормально выгляжу? Или шофера высвистать? Гаишник засечет?
— Будешь нормально ехать — не засечет. В правый ряд не жмись и в левом не наглей. Пристройся за каким-нибудь «мерсом» и держи дистанцию.
Не известно, каков сегодня водитель Олег, думал Турецкий, но вот Кирка бы подобных вопросов не задавал. Вот уж кто водила, что называется, от Бога. Хоть и на пяток всего лет старше он Олега, но в жизни успел хлебнуть трудового пота. Может, поэтому и ценит его бывший, так сказать, отчим, в свою контору перетащил из института экономики, где, защитив диплом с отличием, подвизался Кирилл. Впрочем, это только теперь профессия экономиста — едва ли не главная в постсоветской горькой действительности. А десяток-полтора годков назад — что? Бухгалтерия? Фи! Вообще-то наверное какова экономика, таковы и требования к кадрам. Но генерал Марчук явно не был дураком, ибо до пенсии занимался в Комитете кадровыми вопросами. А на них, на вопросы эти, кого ни попадя не сажали.