— Около часу?!
— Близко к тому, — пожала плечами женщина. — А может, и маненько больше, я на часы-то не глядела. Не знаю, после не приходил, а чего и не погулять?..
Саша снова спланировал вдоль перил. Уже внизу мелькнула спасительная мыслишка, в которую почему-то никак не верилось: а вдруг его уже муровцы забрали? Но едва он выбежал из парадного, всякая надежда исчезла, потому что во двор как раз въезжал муровский «мерседес», и из него боком стал выбираться Володя Яковлев. Майор неторопливо поправил на себе серую тужурку, перетянутую портупеей, и удивленно поглядел на Турецкого.
— Александр Борисович? — И, подходя совсем вплотную, добавил по-свойски: — Саша, а ты чего тут делаешь? Нас, что ли, встречаешь? А мы вот за твоим подопечным… — Потом добавил негромко: — А местечко мы ему приготовили! Оближешься, но нашу хату не отыщешь.
— Где у вас телефон? — кинулся к «мерседесу» Турецкий.
Схватив трубку радиотелефона, срываясь пальцем, он не без труда набрал номер телефона жены Кочерги. Нет, к ней он не приезжал. Звонил?
— А как же! — совершенно не удивилась вопросу жена, Нина Васильевна. — Он меня, можно сказать, официально предупредил, что находится у своего приятеля Петренко…
— Идиот… — бессильно пробормотал Турецкий, уже понимая, что случилось самое непредвиденное и самое худшее.
— Не поняла? — переспросила жена Кочерги.
— Извините, я не вам… Ну, и что же произошло дальше?
— Ничего особенного, — спокойно продолжила Нина Васильевна. — Предупредил еще, что милиция к нему охрану приставляет, поэтому он появится не скоро… А потом, Александр Борисович, позвонили эти самые, из милиции, ну, которые охранять его должны, и я им сказала, что он их ждет у Петренко. Адрес тоже назвала, Виктор же ничего по этому поводу мне не сообщал… А что? Чего-нибудь не так?
— Все не так, — сказал Турецкий уже не в трубку, а Володе, который не спускал с него напряженного взгляда. Тупо осмотрев зачем-то антенну радиотелефона, Саша протянул трубку Яковлеву.
— Похоже, мы крепко опоздали? — тихо сказал он.
Турецкий лишь кивнул.
— Вот что, Володя, давай быстренько по своим каналам узнавай по адресу Кочерги на Большой Бронной телефон его соседки Лидии Зубовой.
Уже через минуту Турецкий разговаривал с соседкой, и от ее первых же слов тоска клещами сжала ему виски.
— Да ведь он же дома!.. С приятелями, что ли, какими приехал, я их голоса слышала. Да вы не вешайте трубку, я сейчас схожу к нему, кликну…
Он слышал, как застучали каблучки Зубовой по коридору, слышал стук по дереву и ее слова:
— Витя! Витя, тебя тут твой друг Александр Борисович спрашивает! Вить, ты что, спишь, что ли?
И следом:
— О-о-ой! О-о-ой! Ма-а-ма-а!
А они уже неслись под этот крик через всю Москву, к Садовому кольцу, потом — к Патриаршим прудам и вот, наконец, финиш — Большая Бронная. Конец пути. Конец жизни хорошего человека Виктора Антоновича со смешной фамилией Кочерга.
«Каюсь перед смертью. Это я по указке Санишвили подложил бомбу, убил С. Е. Алмазова и его приятеля, который мне незнаком. Не могу больше жить после этого. Прощайте. Мне нет прощения.
В. Кочерга».
Висел он очень аккуратно, по всем «правилам» самоповешения, описанным в учебниках криминалистики и судебной медицины. И подпись на предсмертной записке — точно такая же, как на страницах протокола допроса. И на столе у двери, где стояли сейчас Турецкий с майором Володей Яковлевым, как положено, початая бутылка водки и стакан, под которым прощальное письмо. Подложено аккуратно.
Но Саша ничему этому не верил. Ни на миг не верил картинке, так ловко и убедительно нарисованной убийцами Виктора Антоновича. Правда, вопрос, насколько убедительно, еще предстоит выяснить медикам и криминалистам.
Майор снял ботинки и в носках подошел к повешенному.
— Так… доктор нам уже не поможет, — мрачно сообщил он, словно обращаясь к покойному, и вернулся к двери.
— Вызывай дежурную группу, Володя. И еще личная просьба к тебе…
— Слушаю, Александр Борисович, — почему-то снова перешел на официальный тон Володя.
— Пока бригада не приехала, сделай милость, допроси соседку…
— Нет вопроса, а… А ты что?
Турецкий поморщился от того, что, к сожалению, в данный момент ничего не может объяснить толком этому славному парню. Можно было бы, конечно, сказать ему, что перед ними наверняка имитация самоубийства и надо бы подойти к месту осмотра происшествия именно с этой точки зрения, но… Рано. Вместо этого он попросил Володю сообщить о случившемся его начальнику, то есть Юре Федорову, с тем чтобы тот, если сочтет нужным, позвонил Меркулову. Впрочем, с последним можно и не торопиться: ничего ж теперь не изменишь, а нервы надо иногда жалеть, даже когда они не твои, а начальства. Показалось, что Володя все прекрасно понял: не надо никуда торопиться. Тем более что явный провал в общей операции. Значит, хвастаться сейчас нечем, а по шее схлопотать всегда успеешь…
С тем Турецкий отбыл в направлении аэропорта Шереметьево. Оставалась последняя зацепка, имя которой было Геннадий. Или Гена. Изображенное на пальцах правой руки.
5
Время для посещения Шереметьева он, конечно, выбрал не самое удобное, середина воскресного дня — не лучшие часы для таксистов в аэропорту. Главные «денежные» рейсы прибывают по утрам. В середине дня наблюдается затишье. Поэтому, отыскав себе с трудом место для стоянки, Турецкий немного покемарил за рулем: устал, да и весь сегодняшний сон уложился в тридцать пять минут поездки на метро к Мефодьичу.
Когда он проснулся, перед зданием порта уже выстроилась вполне приличная вереница «такси» без всяких опознавательных знаков. А сами «таксисты» кучковались у входа, возле раздвижных прозрачных дверей в ожидании подходящих клиентов. Пора было выбираться в народ.
Вразвалочку, руки в карманах, в грязновской кепочке, сдвинутой на затылок, Турецкий подошел наугад к одному из «извозчиков» — молодому белобрысому пареньку в синей бейсбольной шапочке с надписью «Калифорния».
— Подкинешь в центр?
Белобрысый смачно сплюнул, глядя на свое отражение в стеклянной двери, и после продолжительной паузы, во время которой он, надо думать, размышлял: стоит или нет принимать предложение, лениво процедил:
— Валюта есть?
— Дойчемарки, — небрежно хмыкнул Саша и тоже сплюнул. — Сколько?
Но тут к «бейсболисту» подвалил некто усатый, что-то шепнул на ухо, и белобрысый тут же слинял, не успел Турецкий и глазом моргнуть.
— У тебе марки? — с наглым кавказским акцентом спросил новый «таксист» и посмотрел в упор выпуклыми блестящими глазами. — Па-ка-жи!
— А куда торопиться? — возразил Саша. — Вот встречу приятеля из Германии, у него и будут марки. А потом мы с ним в центр махнем. На Фрунзенскую, понял, друг любезный? А тебя, кстати, случайно не Геннадий зовут? — спросил просто так, может, он знает.
— Ага, — равнодушно махнул тот ладонью, отходя, — Хрынадый!
— Ну и хрен с тобой, — буркнул Турецкий себе под нос. Этот «товарищ» явно для душевной беседы не подходил.
Погуляв вдоль фасада зала «прилета», он выбрал в ряду стоящих автомобилей один, за рулем которого сидел определенно таксист, и со стажем. Это был солидный дядька, который читал «Литературную газету». Подошел к его открытому окну.
— День добрый, отец.
— Привет, коли не шутишь, — ответил он и снял очки.
— Скажите, папаша, вы здесь не знаете такого Геннадия? Он небольшого роста, худенький и с усиками. В такси работает.
— А на кой он тебе сдался, сынок? — с иронической ухмылкой протянул «отец».
— Деньги я ему должен, — обрадовался Турецкий завязавшемуся разговору. — А адрес мужика потерял, пока в город ехал.
— Откуда ехал-то?
— Да из Смоленска, — сказал первое, что пришло в голову.
— Это что ж, специально чтоб долг отдать? Такой агромадный? — засмеялся он, и стало понятно, что туфте этой он ни чуточки не верит.
— Да не, что вы, батя, — продолжал разыгрывать простака Турецкий. — Нынче-то пришлось по делам. А меня золовка просила найти этого Геннадия.
Откуда-то, как черт из банки, снова возник белобрысый «бейсболист».
— Чего ему от тебя надо, Васильич?
— Да вот, приехал человек из Смоленска, ищет Геннадия-шофера, чтоб, значит, долг ему отдать. Ты про такого знаешь?
— А чего не знать? Конечно! Он толстый такой, на грузовике ездит.
— Не-е… — возразил Саша. — Геннадий — худой и с усиками. Вот такой, — показал он ладонью примерно на уровне своей груди.
— Такого не знаю, — покачал головой белобрысый.
— Ну что ж, тогда пойду приятеля из Германии встречу, а потом посмотрим…
— Эй, смоленский! — крикнул «бейсболист» вслед. — А ты ему много денег-то задолжал? А то давай, я найду его и отдам, а? — И он заржал, очень довольный своей остроумной шуткой.
В туалете Саша снял куртку и кепку, намочил и пригладил волосы и направился в справочную «Аэрофлота». Очень симпатичная девица с изящной фигуркой и точеным личиком объяснила ему, что списков прилетающих пассажиров у них нет, но в Берлине представителем их фирмы работает ее хорошая знакомая, и предложила погулять, пока она с ней свяжется. Недолго, минут десять — пятнадцать.
Саша поболтался по залу, выпил в буфете стакан минералки, купил в ларьке смешного слоника для Нинки, снова подорвав свой из без того хилый бюджетец, основательно подчищенный Мефодьичем, хоть тот сегодня обошелся с клиентом очень даже по-человечески. Но… Он понимал, что мы лишь предполагаем, а Бог, как известно, располагает. Словом, подойдя через некоторое время к справочной, Саша увидел приятную улыбку милой девушки.
— Быстренько давайте мне ваш факс, — с ходу сказала она.
— Что?! — ничего не понял Турецкий.
— Мне нужен номер вашего телефакса, — стала объяснять она. — И на него моя подруга передаст вам список пассажиров рейса из Берлина. Понимаете?
— Ах, ну конечно! — Он так и рассыпался в благодарности. Потом продиктовал красотке номер факса Генеральной прокуратуры.
Но ведь сюда летят не только аэрофлотовские машины. Есть еще «Люфтганза», есть другие компании. Представителя «Люфтганзы» Турецкий отловил довольно скоро, увидев в одном из коридоров высокого беловолосого, явного немца, со значком фирмы на пиджаке. Убедившись, что он может понимать и даже говорить по-русски, Саша предъявил ему удостоверение прокуратуры и объяснил свои трудности.
Тот молча выслушал, не выдавая своих чувств ни словом, ни жестом, и заявил с несколько жестким акцентом:
— Извините, но этого я сделать для вас не могу, потому что это не входит в круг моих обязанностей. Если вам очень необходимы списки всех пассажиров, прилетевших из Франкфурта, будьте любезны, сами полетайте… да, полетите туда и предъявляйте там вашу красную книжку.
Он был, конечно, любезен, но от этой его любезности у Турецкого зачесались ладони. Усмехнувшись и тем самым демонстрируя свое полное понимание проблем этого паршивого немца, Саша тем не менее спросил:
— А где вы так хорошо изучили русский язык?
Улыбку любезности враз смыло с лица белобрысого. Ни слова не говоря, он двинулся по коридору. Но, пройдя три-четыре шага, все-таки обернулся:
— В школе, господин следователь, в школе! — услышал Саша сухой и чеканный ответ.
— Вот как… — В школе, значит. Другими словами, в ГДР. Достали этого немца, по всему видать, наши правоохранительные органы вкупе с его родным «Штази».
За прошедшие полчаса картина перед зданием аэропорта изменилась: новые знакомцы из водительского мира, по-видимому, наконец дождались подходящих клиентов и покинули площадь. Это хорошо, ибо их внимание начинало Турецкого несколько тяготить. Особенно когда она исходит от наших бывших южных братьев из Страны Советов.
Он снова обошел всю площадь, разглядывая толпу. Увидел двоих знакомых оперативников с Петровки. Те были в штатском и определенно работали, а не встречали кого-нибудь из пассажиров. Саша сдержанно кивнул им, они ответили тем же и отвернулись. Снова прошел вдоль новой уже цепочки такси, заглядывая в каждую «Волгу», в которой сидел водитель, и изучая таким образом контингент.
И наконец угадал его.
6
Красивый хлопец с темным косым чубчиком надо лбом, небольшими усиками, с острыми глазками, которые так и шарили по сторонам в ожидании клиента, — он стоял, прислонившись к стене и ловко лузгал семечки, снайперски точно сплевывая шелуху в урну в метре от себя. Был он неширок в плечах и росточком — примерно так, как и предполагал Турецкий. В общем, субтильный такой парнишечка. Саша прошел мимо него небыстрым шагом, проследил за рукой, которая, подобно клюву, ловко поддевала подсолнухи с левой ладони и кидала в рот. И еще до того, как сумел-таки разглядеть на его пальцах синеватые буковки, уже знал, что это и был искомый «таксер Гена». Для страховки прошелся еще раз: парень стряхивал с кожаной куртки приставшую шелуху. Потом он достал из кармана брюк носовой платок, не спеша, тщательно вытер руки, и на пальцах, сжатых в кулак, Турецкий прочитал… «СЕНЯ». От неожиданности он прошел еще метров пятьдесят, обернулся и не нашел парня. Этого еще не хватало! Он ринулся обратно, стал озираться во все стороны и наконец увидел его: шофер шел между машинами к своей серо-бежевой «Волге». Нет, это все равно он, не важно, Гена или Сеня. Саша ведь тоже не сразу разглядел надпись, а ведь ему надо было. Ну а Кочерга, тот как бы между прочим смотрел, никакой особой цели не имея. Мог и ошибиться, благо, написание букв похоже.
От бровки отъехал красный «сорок первый» «Москвич», и Турецкий увидел номер «Волги». Ну все, слава Богу, теперь Сеня может отваливать в любую сторону: все равно он на крючке. Найти нетрудно… Постой, сказал тут же сам себе, а зачем же его искать, если он рядом? Бред какой-то. Это, видимо, от лавины неудач в мозгах такой затор получился. Никуда его отпускать не надо!..
Саша заметался по площади, но — все в порядке: оперативники никуда тоже не ушли. Договориться с ними о помощи было делом одной минуты…
Семен Иванович Червоненко ничего не мог понять. Он тряс головой, но в глазах светились абсолютные нулики. Турецкий в сотый, наверно, раз настойчиво пытался объяснить ему, что никаких претензий прокуратура конкретно к Семену Ивановичу не имеет, а просит о помощи. Наконец, кажется, до испуганного Сени дошло, и он подтвердил, правда, поначалу не очень уверенно, что работал во вторник шестого октября, и работал тут, в Шереметьеве. Его смена была от трех дня до одиннадцати вечера, по графику, это уж он твердо помнил. Но вот кого возил, куда и когда — этого никак не мог вспомнить. Он стрелял глазами в работников воздушной милиции, в кабинете которой учинялся допрос, будто те могли ему что-нибудь толковое подсказать. Господи, вот только такого еще дурака не хватало на грешную голову Турецкого!..
И он начал задавать наводящие вопросы:
— Семен Иванович, давайте попробуем вместе восстановить забытую вами картину рабочего дня в тот вторник. Значит, — вспоминаете? — около пяти вечера вы взяли двух пассажиров вот там, у выхода из зала прилета, и повезли их на Ленинградский проспект, к аэровокзалу, так? Когда они вышли из вашего такси, вас тут же перехватил другой человек, который попросил отвезти к себе домой на Большую Бронную. Припоминаете теперь?
Сеня долго рассматривал следователя из Генеральной прокуратуры, и в глазах его плавилось сомнение. Потом он переводил взгляд на милиционеров и разводил руками. Видимо, чувствовал в словах Турецкого какой-то подвох, очень для себя опасный, и не хотел ни в чем сознаваться. Нет — и все. Иди сам доказывай: не был, не видел, ничего не помню. Лучшая защита. Но в конце концов, совесть у него заговорила или он сам решил маленько сбавить пар.