Я говорю о биологических открытиях. Но, пожалуй, открытия, ждущие инженеров, окажутся еще значительнее. Как и предполагал Астахов, космический корабль имел гравитационный двигатель. Устройство его пока неясно. Но можно твердо сказать: физикам придется во многом пересмотреть свои представления о природе тяготения. За эпохой атомной техники, по-видимому, наступит эпоха техники гравитационной, когда люди овладеют еще большими энергиями и скоростями.
Оболочка космического корабля, как показал анализ, представляет собой сплав титана и бериллия. В отличие от обычных сплавов вся оболочка — единый кристалл.
Наши металлы — это, так сказать, смесь кристалликов. Каждый кристаллик очень прочен, но соединены между собой они довольно слабо. Металл будущего — единый, очень прочный кристалл. Такой металл будет обладать новыми, совершенно необычными свойствами. Управляя кристаллической решеткой, можно менять его оптические свойства, менять прочность, теплопроводность…
И все-таки самое важное открытие, пока еще, впрочем, зашифрованное, связано с искусственным мозгом космического корабля. Три выведенных из цилиндра провода оказались соединенными через сложное усилительное устройство с мозгом. В течение шести дней чувствительные электроэнцефалографы регистрировали токи биоэлектронного автомата. Эти токи нисколько не походили на биотоки человеческого мозга. Здесь ясно проявилось отличие искусственного мозга от настоящего. Ведь, по существу, мозг космического корабля был лишь электронной машиной, кибернетическим устройством, в котором роль ламп играли живые клетки. При всей своей сложности этот мозг был неизмеримо проще и, если так можно выразиться, “специализирован-нее” человеческого мозга. Поэтому его электрические сигналы скорее напоминали шифр, чем запись биотоков человеческого мозга — сложную, с очень тонкой структурой.
За шесть дней были записаны тысячи метров энцефалограмм. Удастся ли их расшифровать? О чем они расскажут? Быть может, о путешествии сквозь Космос?..
Трудно ответить на эти вопросы. Мы и сейчас продолжаем изучать космический корабль, и каждый день приносит новые и новые открытия.
Пока “многие знают об этом камне многое, каждый что-нибудь, но никто не знает достаточно”. Однако наступит день, и последние тайны небесного камня будут раскрыты.
Тогда уйдут в безбрежные просторы Вселенной земные вестники — корабли с гравитационными двигателями. Их поведут не люди: жизнь человека коротка, а Вселенная безгранична. Межгалактическими кораблями будут управлять биоэлектронные автоматы. После тысячелетних странствий в Космосе, проникнув в отдаленные галактики, корабли вернутся, неся людям неугасимый свет Знания.
— Спектр. Понимаете, спектр звезды Процион из созвездия Малого Пса.
Русанов с интересом посмотрел на незнакомку. “Лет шестнадцать, — подумал он и тут же поправился. — Больше, больше! Наверное, двадцать пять–двадцать шесть”.
— Послушайте, — сказал Русанов, — куда это вы бежали в полночь с негативом?
— Понимаете, это — открытие, — ответила девушка, — такое открытие, Константин Алексеевич!
— Так уж и Константин Алексеевич, — Русанов хитро прищурился.
— А как же, товарищ Русанов, — за стеклами очков весело блеснули глаза. — Я вас сразу узнала.
— Автограф просить будете?
— Не буду. Уже есть. В День поэзии вы за прилавком стояли…
Русанов рассмеялся.
— Ну, а как с открытием? — он показал на осколки негатива и, не дожидаясь ответа, спросил: — Как же вас зовут, уважаемая незнакомка, сбивающая с ног прохожих и фотографирующая звезды?
— Алла… Алла Владимировна Джунковская. Астроном.
“Алла… Алла Владимировна Джунковская, астроном, — мысленно повторил Русанов. — Нет, неужели ей больше шестнадцати?!”
— Значит, пропало открытие?
Джунковская покачала головой.
— Нет. У меня есть еще другие снимки.
— Что же вы все-таки открыли? Большие глаза с сомнением посмотрели на Русанова- говорить или не говорить?
— Понимаете, я обнаружила в спектре звезды Процион…
Русанов не сразу уловил суть порядком путанного рассказа Джунковской. Она говорила быстро, поминутно спрашивая: “Понимаете?” События были изложены далеко не в хронологическом порядке. О многом Русанову пришлось догадываться.
…Девушка еще в школе увлекалась астрономией. Кончила физический факультет. Поехала в Алтайскую горную обсерваторию. Разочарование: вместо открытий — кропотливая работа по систематизации снимков звездных спектров. На четвертом месяце работы ей кажется, что сделано открытие. Директор обсерватории сухо разъясняет — ошибка. Проходит еще три месяца. Снова радость открытия… и снова ошибка, снова разочарование. Идут месяцы. Работа, работа, работа. И совсем нет романтики. Бесчисленные снимки звездных спектров. Вычисления. Систематизация. Открытий нет. Кажется: так будет всю жизнь. И вдруг…
— Вы понимаете, — говорила Джунковская, — сначала я не поверила себе. Уж очень неприятно, когда тебе, как ребенку, заявляют: “Нужно работать, а не фантазировать…” Да… Но это было так очевидно… Передо мной лежали триста пятьдесят спектрограмм Проциона. Другие астрономы видели эти снимки порознь, а я увидела их все сразу. Й, понимаете, как будто из отдельных кубиков составилась картина. Так бывает, правда? Из трехсот пятидесяти спектрограмм я прежде всего отобрала девяносто. Они были сняты с промежутками в четыре часа: у нас налаживали астрограф. Все снимки имели одинаковый фон — линии неионизированных металлов. Это спектр Проциона, давно уже известный. Но, кроме того, на каждой спектрограмме я увидела линии еще одного элемента. На первой спектрограмме — линии водорода, на второй — гелия, на третьей — лития… И так по порядку вплоть до девяностого элемента периодической системы — тория. Вы понимаете, как будто кто-то нарочно перебирал элементы в строгой последовательности периодической системы. Не было никаких, вы понимаете, никаких естественных объяснений этому факту, кроме одного, — это сигналы разумных существ.
— Вы так думаете? — очень серьезно спросил Русанов.
— Ну, конечно! — воскликнула девушка. — Вот, скажем, отдельные звуки, их часто можно услышать в природе. Но если вы слышите те же звуки, расположенные в порядке азбуки, — разве это может произойти без участия разумного существа?.. Я боялась сказать об открытии — а вдруг опять ошибка? Потом мне дали отпуск. Уезжала я, как во сне. Всю дорогу ругала себя — нужно было все-таки сказать. Приехала, а мысли там, в обсерватории… Со студенческих времен у меня дома, на чердаке, своя небольшая обсерватория, правда любительская. В общем, в первую же ночь я вновь получила две спектрограммы Проциона. На них были линии алюминия и кремния — тринадцатого и четырнадцатого элементов периодической системы. Сегодня я повторила снимки. Понимаете, это был цезий. И если это не сон, сейчас, на новом снимке должны быть линии следующего элемента — бария. Понимаете?..
Они все еще стояли в переулке, у фонаря. Русанов молча смотрел на снежную крепость.
— Вы… не верите? — спросила Джунковская.
Русанов верил не больше, чем если бы ему сказали, что в Черном море открыт новый — седьмой континент.
— Давайте посмотрим на эти… ваши… спектрограммы, — предложил он.
— Пожалуйста, — обрадовалась Джунковская. — Идемте, идемте. Вы увидите.
Пока Русанов видел одно — в его новой знакомой удивительно сочетались черты взрослого и ребенка. Жизнь научила Русанова разбираться в людях. Еще в Испании запомнились ему слова комиссара одной из интернациональных бригад, бывшего учителя математики: “Судите о людях только после второй встречи. Ведь даже направление прямой линии определяется через две точки”. В этой шутке была доля истины. И Русанов избегал поспешных суждений. Джунковская казалась избалованным, капризным ребенком. Только очки придавали ее красивому лицу взрослый вид. И большие темные глаза смотрели серьезно. “Что ж, — подумал Русанов, — а вдруг устами младенца глаголет истина? Впрочем, она не такой уж младенец… Астроном, — он усмехнулся, — Алла Владимировна Джунковская…”
— Вы понимаете, — говорила Джунковская, — когда открытие сделано, оно кажется простым и само собою разумеющимся. Вот подумайте. Допустим, у Проциона есть планетная система. Допустим, что разумные существа с одной из планет решили послать сигналы. Радиоволны не годятся — они сильно рассеиваются. Рентгеновские лучи или гамма-лучи тоже не годятся — они быстро поглощаются. Значит, лучше всего электромагнитные колебания с промежуточной длиной волны, иначе говоря, световые волны, свет. Теперь дальше. Что именно передать? Что будет понятно всем разумным существам? Буквы? Они различны. Цифры? Есть разные системы исчисления. Вообще в разных мирах все может быть разным, кроме одного — периодической системы элементов. Она одинакова для всех миров. На всех планетах самый легкий элемент — водород, потом — гелий, потом — литий… Таблицу умножения можно, наверное, записать на тысячу ладов. Но периодическая система элементов едина во всей Вселенной. И ее легче всего передать светом: ведь каждый элемент имеет свой спектр, свой “паспорт”. Понимаете, когда я об этом думаю, мне кажется, что мое открытие не случайность, а закономерность.
Русанов поднял руку, Джунковская умолкла на полуслове. Они остановились. В морозном воздухе ясно были слышны кремлевские куранты.
— Новый год, — сказал Русанов.
Джунковская молча улыбнулась.
Они еще постояли, прислушиваясь к звукам, гаснущим где-то вдали. Потом, не сговариваясь, пошли быстрее.
— Скажите, уважаемый звездочет, — спросил Русанов, — может быть, все это связано с какими-нибудь процессами, происходящими на звезде?
— Нет, нет! Температура Проциона всего восемь тысяч градусов. А судя по линиям на спектре, источник излучения имеет температуру свыше миллиона градусов. Это какая-то искусственная вспышка на одной из планет Проциона. Мощность колоссальная, трудно даже представить… И все-таки… Сюда, пожалуйста.
Они зашли в подъезд старого дома. На лестнице было темно, и Русанов шел, держась за руку спутницы. Когда поднялись на шестой этаж, Русанов зажег спичку. Огонек выхватил из темноты узкую деревянную лестницу, исчезающую в черной прорези люка.
Девушка полезла первой. Русанов поднялся вслед за ней. Постепенно глаза Русанова привыкли к полумраку. Он увидел столик с какими-то приборами, простую скамейку, прикрытую куском брезента.
— Сюда, — Джунковская тянула Русанова за руку. — Теперь у этого дома большое достоинство — центральное отопление. Раньше над каждой трубой струился поток теплого воздуха. Осенью и зимой ничего нельзя было наблюдать. А сейчас одна труба, да и та на другом конце двора…
Они поднялись на крышу. Здесь находилась маленькая площадка, с трех сторон огражденная фанерой. В центре ее стоял телескоп — нацеленная в небо двухметровая труба на массивном штативе. Мерно отщелкивал секунды часовой механизм.