Осторожный «пежо» выполнил плавный маневр и отбыл в сторону, противоположную той, откуда явились жандармы…
И хотя контакта не произошло, в ДСТ не сомневались: Жорж Пак — советский разведчик. Его задержали через пару дней с пакетом секретных материалов, когда Пак уходил с работы.
— Я мирный человек, — сказал Жорж Пак, когда ему предоставили слово для защиты. — Я не люблю Советы, но также убежден, что американцы в силу их примитивных концепций являются опасными поджигателями войны. Короче, я решил: чтобы избежать международного конфликта, необходимо уравнять существующие силы.
Невероятно, но факт — француз Жорж Пак, католик и антикоммунист, стал советским разведчиком ради блага всех стран.
Ничего этого Гали не знала. Как и то, что именно ей придется встретить еще одного французского борца с американской гегемонией…
Рядом проезжал серый «пежо». Она подняла руку. Сев в машину, Гали до самого дома придумывала, что и как ей сказать Пьеру. А что услышит она в ответ?
Легаре встретил ее в синем шелковом халате, который так нравился Гали.
Входя в гостиную, Гали еще не имела ясного представления, с чего она начнет разговор: с израильской истории, похожей скорее на лихо закрученный детектив, с вопроса в лоб Пьеру о его тайных связях с людьми Визенталя или с ДСТ.
— Ну наконец-то! До твоего звонка я не находил себе места. Я уже хотел ехать к своему приятелю в ДСТ — выручать тебя. Правда, телефон его, как назло, молчит уже битых три часа. Как ты? С тобой все в порядке? Надеюсь, они принесли тебе извинения?
— Дорогой, все нормально, не волнуйся. Все, что я сейчас хочу, — это принять ванну и выспаться. А потом мы с тобой обо всем поговорим. Хорошо?
Она прижалась к Легаре, нежно обняла его, и так они молча постояли несколько мгновений. Отстранившись, Гали, на ходу снимая одежду, направилась в ванную комнату.
— Принеси мне, милый, немного виски со льдом, — бросила она устало.
Двухчасовой сон вернул Гали относительную бодрость и возбудил у нее зверский аппетит. Обедали молча. Легаре терпеливо ждал, пока Гали сама заговорит.
— Когда-нибудь ты очень пожалеешь, что связал себя с русской шлюхой… — неожиданно резко начала Гали.
— Продолжай.
— Представляешь, весь этот шум они подняли всего-навсего из-за того, что мой московский номер телефона оказался в записной книжке какого-то макаронника. Он в Москве участвовал в переговорах с Внешторгом.
— Поясни, а лучше расскажи все от начала до конца. Меня твое задержание в аэропорту очень беспокоит.
— Ну хорошо, тогда слушай. — И, передразнивая сотрудника ДСТ, произнесла официальным тоном: — Мадам Легаре предъявляется обвинение, хотя пока не официально, в краже конфиденциальной коммерческой информации у государственного служащего Италии. С этим макаронником я однажды встретилась в гостинице «Метрополь» и согласилась зайти к нему в номер выпить бокал мартини. Как ты понимаешь, в этом же ничего нет предосудительного — Гали взглянула на Легаре, ожидая поддержки. Пьер никак не отреагировал. — В его документах, которые находились у него в номере, — продолжала Гали, — была указана окончательная цена сделки, на которую могли пойти итальянцы. Русские каким-то образом узнали эту цифру, в результате чего сэкономили несколько миллионов долларов. Может быть, он сам продал эту цифру русским, а меня решил подставить… Проклятый макаронник! — Гали яростно теребила салфетку.
— Ну а при чем тут Франция? Я что-то не понимаю.
— Это, видимо, был совместный франко-итальянский проект, не знаю точно…. Да какая разница! Я была до крайности возмущена! Наговорила им там всяких гадостей. На этом и расстались. Похоже, они не ожидали от меня такой реакции. И, кажется, мне удалось посеять у них сомнение в моей виновности.
— Они тебя будут еще вызывать? Они заставили тебя подписывать какие-либо бумаги? — с беспокойством спросил Пьер.
— Нет, просто этот тип, который беседовал со мной, дал мне визитку и сказал, что, если я что-то вспомню, они готовы меня выслушать. Вот и все!
— Да, неприятная история…. Не хотелось бы, чтобы в ДСТ на тебя завели досье.
«Мои дела в России идут совсем не плохо, и мне совершенно не нужно никаких осложнений», — подумал он про себя. Вслух же сказал:
— Я постараюсь узнать, что на самом деле за всем этим стоит. Странно, что из-за этой истории они устроили такое шоу в аэропорту…. Тебе следует быть предельно осторожной. Ты новая гражданка Франции и многого не знаешь. Не участвуй ни в каких политических разговорах, держись подальше от коммунистов и других левых.
Гали сделала испуганное лицо.
— Особенно остерегайся сотрудников советского посольства.
— А ты можешь узнать, в чем там, вообще, дело?
— Я постараюсь. Думаю, что смогу.
— Дорогой, для меня самое главное — чтобы ты мне верил. Я очень дорожу нашими отношениями. Ты так много для меня сделал. Далеко не каждый мужчина пойдет на то, на что пошел ты. Я это очень ценю и буду предана тебе до конца… Я не хочу, чтобы между нами были какие-то недоговоренности или тайны. Ведь это такое счастье, как говорят русские, — жить душа в душу.
Гали произнесла это с такой искренностью, с такой эмоциональной убежденностью, что невольно сама на какое-то мгновение поверила своим словам. Но только на мгновение…
— Я очень люблю тебя, а значит, верю и готов…..
Что он готов сделать ради нее, Гали не услышала, так как закрыла ему рот поцелуем.
Он нежно прижал ее к себе, поглаживая по голове, как ребенка. Сквозь тонкую ткань платья она ощущала надежное тепло его ладоней, скользящих по спине. Ее ноги ослабели, и она медленно опустилась на пол.
— Что с тобой, дорогая? — Испуганный Пьер встал на колени рядом с Гали.
Не в силах что-либо ответить, она шмыгнула носом. Пошарила в кармане платья. «Куда делся этот чертов платок?!» Господи, ноготь сломался. Гали заплакала — горько, в голос, как плачут дети. Такое случилось с ней всего один раз в жизни, когда она училась во втором классе. Яркий вишневый, с цветной ажурной сеточкой на заднем колесе велосипед Аньки Калининой снился Гале Бережковской неделю. Анька позволяла дотронуться до блестящего руля и даже позвонить в звоночек, но кататься не разрешала. «Пусть тебе мама купит». Когда восьмилетняя Галя поняла, что велосипеда у нее не будет — «Потому что нет денег, доченька», — она забралась в дальний угол общего коридора и, забившись между пыльными сундуками, дала волю слезам. Приблизительно в это же время, не по возрасту рано, девочка твердо усвоила, что Москва слезам не верит.
Гали не сразу поняла, что плачет, пока заботливые руки Пьера не обхватили ее дрожащее тело. Неприятности последних дней — одно за другим — терзали ее усталую душу. Ненавязчиво предусмотрительный Моше с его вкрадчивой вежливостью: «Ваши отношения с КГБ касаются только вас», Натан: «Я случайно проезжал мимо гостиницы и готов подбросить вас в аэропорт». А этот жирный «жандарм» с глазами, которые одновременно смотрят и влево и вправо! Отвратительный и злобный Огюст: «Проверка на полиграфе — дело добровольное — так диктует закон. Но если вам нечего бояться…» Гали — уверенная и несгибаемая, раз и навсегда принявшая жестокие законы охоты, не совершившая ни одного прокола — рыдала и не могла остановиться. А когда Легаре нежно бормотал:
— Успокойся, родная моя, — он готов был отдать все, что угодно, лишь бы она не плакала, — я рядом, — рыдания становились еще сильнее. Самый совершенный и отлично налаженный механизм работает в строго отведенном режиме. Перегруз не испортит машину, хотя сбой программы произойдет. Обязательно. Гали — Гвоздика — была обыкновенным, из плоти и крови, человеком. Благодаря профессионализму и воле она не допустила «сбоя программы», но живой человек обязан реагировать на стресс. Иначе ему не выжить.
Понемногу Гали начала успокаиваться. Первая улыбка сквозь невысохшие слезы. Все страхи остались позади. «Эге, голубка, так и до истерики недалеко, — осудила себя Гали. — Нехорошо!» Она легко поднялась, мягко отвела руки Пьера:
— Погоди, Пьер. Я — быстро. — Она подошла к бару. Достала бутылку мартини и наполнила снова себе бокал, положив туда два кубика льда с оливкой. Перед тем как подойти к Пьеру, Гали сняла платье, оставшись в одних прозрачных черных трусиках, подчеркивавших ее точеные бедра и готовых соскользнуть на пол в любой момент. Высоко поднятые, закрученные узлом волосы открывали прелестную линию шеи. Непокорный завиток ласкал атласную кожу. Гали, обнаженная, — соперницей ей могла быть разве что Афродита — подошла к Легаре сзади, обняла.
— Вот и я.
Пьер выпустил из рук бокал с мартини. Хрустальные осколки весело брызнули и засияли на паркете. Легаре поднял Гали на руки («о, бедный Пьер!») и отнес в спальню. Они жадно целовались, словно встретились после долгой разлуки, тесно прижимаясь друг к другу, Гали радостно ощущала, как растет и давит на нее мужское естество Легаре. «Халат. Зачем он тебе, Пьер?» — со смехом она избавила любовника от бесполезной одежки. Она сейчас не замечала морщин Пьера, его мягкое, давно потерявшее упругость тело жаждало ее, и Гали отвечала пылко, неистово. Опьяненная вожделением, она ласкала и ласкалась, удивляя самое себя, — такого с ней не случалось уже давно. Она гладила его спину, целовала — от шеи до пяток, испытывая острое наслаждение, когда проводила кончиком языка по самым потаенным уголкам тела Пьера. Она снова и снова хотела чувствовать его в себе. Благодарный за трепетный зов, который вливал в него все новые и новые силы, Легаре яростно вошел в нее, Гали приняла его, обхватив плотную спину мужчины стройными ножками.
— Ты позволишь мне отдохнуть? — Пьер задыхался от усталости и счастья одновременно.
— Ни за что!
Наконец Гали немного устала. И они лежали умиротворенные, напоенные блаженством, переживая — каждый про себя — прекрасные мгновения.
— Пьер, где мы будем ужинать? — нарушила молчание Гали.
— Тебе решать, дорогая. — Легаре с удовольствием остался бы дома.
— Тогда— «Ritz»! — Она вскочила и начала его тормошить.
Солнце устало погружалось за кроны деревьев бульвара. Нагретый за день воздух был плотным и горячим. Гали стояла у окна, провожая взглядом последнюю полоску светила, удалявшегося на покой. Она испытывала какое-то непередаваемое словами состояние единения с окружающим миром. Ей казалось, что в нем должны царствовать мир, покой и гармония. И любовь. В такие моменты она ощущала, что тело теряет границы, она переставала чувствовать его. Казалось, стоит только легонько оттолкнуться от пола — и можно повиснуть в воздухе. Надо было возвращаться в реальный мир. Гали после хорошего секса всегда чувствовала себя просто превосходно. Усталость как рукой снимало, голова становилась ясной: охотник отдохнул и снова вышел на тропу.
Гали решила не форсировать события, хотя ей очень хотелось узнать, что же такого Легаре сделал для израильской разведки, что они знают и помнят его. Внутренний голос подсказывал ей, что надо просто ждать случая, когда эта история всплывет сама по себе.
Через неделю приятель Легаре из ДСТ пригласил его пообедать в небольшой уютный ресторанчик, расположенный в живописном уголке Булонского леса. За столом живо обсуждали последние скандальные истории с премьером Франции и его секретаршей, и Легаре наконец получил долгожданную информацию. Дело выглядело следующим образом: неудачной продажей завода заинтересовалась контрразведка Италии. Через некоторое время они вышли на члена делегации — участника переговоров с Внешторгом, на которого пало подозрение в сотрудничестве с КГБ. Его начали трясти, угрожая всякими неприятностями и даже судебным преследованием. Отбиваясь, он назвал Гали и перевел стрелки на нее, утверждая, что только она могла просмотреть документы по сделке, пока он спал в гостиничном номере. Ему не очень-то поверили, хотя на всякий случай вычислили Гали и направили запрос в ДСТ. Из ДСТ ответили итальянцам, что проведено расследование, изучены все материалы, с мадам Легаре проведена беседа, на которой она категорически отклонила всякие обвинения в своей причастности к этому делу. По результатам расследования написано заключение, из которого явствует, что у Гали «перышки» чистые. Материалы сданы в архив. Вот и все.
Свободный полет «кремлевской ласточки» продолжался…
Почему спецслужбы СССР, Франции и Израиля так «возились» с Гали?
Она интуитивно разгадала, что движет оперативным сотрудником — агентуристом. Им движет запах «жареного»: он нацелен на получение результата на своем участке работы. Запах «жареного» — это в переводе с жаргона получение информации, сигнала о чем-либо, что может нести угрозу безопасности страны. Контрразведчики одним миром мазаны, где бы они ни сидели — в Москве, Париже, Тель-Авиве. Разница только в национальных почерках спецслужб и профессиональных качествах личности опера.
Естественно, КГБ был заинтригован выходом на Гали ДСТ и «Моссад». У кого из начальства поднимется рука сдать такое дело в архив как неперспективное? «Дело хлеба не просит» — часто употреблявшаяся пословица в коридорах Лубянки. Каждый раз, когда Гали приезжала в Москву, она припасала для Анатолия что-нибудь «жареное». При этом она никогда и никому из сотрудников спецслужб не вешала лапшу на уши. Она просто научилась, рассказывая о чем-то оперу, умело расставлять акценты, подогревая к себе интерес. Ни Анатолий, ни Моше, ни Огюст — никто из них не верил Гали полностью (и даже наполовину). Но каждый из них в силу нацеленности на победу рассчитывал, что триумфатором в конечном счете будет он.
ДСТ занималось с Гали, как с действующим агентом КГБ. Она представляет опасность для Франции — следовательно, с нее нельзя спускать глаз. Еще лучше — перевербовать и затеять игру с КГБ. И основания для ее перехода на сторону ДСТ тоже есть. Ведь все-таки Гали уехала из СССР, продемонстрировав и терпение, и выдумку, и хитрость, и актерские способности. Допустим, рассуждал капитан Огюст, она не работает на КГБ. Тогда ей удалось перехитрить Лубянку и улизнуть. И даже получить возможность навещать родственников. «Моссад» тоже ничего не терял, поддерживая контакт с Гали, — секретов ей никаких не доверяли, а даже с паршивой овцы можно содрать клок шерсти…
Гали, как канатоходец, постоянно рисковала, сотрудничая сразу с тремя (!) спецслужбами. Они были сильнее ее — каждая в отдельности и, не дай бог, все вместе взятые. Но в этом риске она находила особое удовольствие. Гали принадлежала к тому типу людей, которые любят играть в «русскую рулетку» с пистолетом. Спецслужбы были ей нужны: КГБ — чтобы приезжать в Москву к матери и сестре; ДСТ — чтобы спокойно обустроиться на новой родине; «Моссад» — кто знает, вдруг пресловутый голос крови когда-нибудь проснется, и ей захочется жить на земле предков. Короче, спецслужбы отнюдь не были лишними в хозяйстве мадам Гали.
Она, в свою очередь, отлично помнила свои обязательства. И счастливый случай, которыми столь богата судьба этой женщины, не заставил себя ждать.
Глава 8
ИГРОК
Гали откровенно скучала. Казалось, ужину не будет конца. Хозяин, мсье Житару, старинный приятель Легаре, посадил Гали по левую руку. Время от времени он наклонялся к Гали и шепотом ласково упрекал: «Вы, моя прелесть, поторопились разводиться. Да-да, вы с Пьером поторопились». Гали и Легаре действительно недавно расстались. Для Пьера это была большая трагедия. Слишком много моральных сил, эмоций и денежных затрат стоила ему эта «история любви». Легаре, возможно не признаваясь самому себе, глубоко в душе осознавал, что, в конце концов, все так и должно кончиться. Они были слишком разные — по культуре, мироощущению, по возрасту. Да что у них было общего с самого начала? Только то, что у него при виде Гали появилось неотвратимое желание увезти ее из России, а у Гали такое же желание покинуть эту страну. Но они остались добрыми друзьями, сохранился и общий круг знакомых.
Жан-Мари Житару слыл человеком мягким и всегда переживал за друзей. Справа от хозяина беспрерывно журчала солидная дама, занимая не столько соседей, сколько себя самое. В довершение всего, через стол на Гали откровенно пялился (иначе не скажешь) хрупкий молодой человек. Модно подстриженные густые темные кудри, мягкий овал лица, робкая полуулыбка… «Ну просто готовая модель для журнала мужских причесок, — беззлобно отметила про себя Гали. — Кажется, его зовут Люсьен».