Ворочая штурвалом и не отрывая взгляда от приборов, майор тоже молчал – то ли сосредоточился на управлении, то ли переваривал известие о Рябом, пожелавшем остаться на площадке – прикрывать их взлет. Этот простецкий, бесхитростный человек за неделю пребывания в лагере сумел стать для него надежным и незаменимым товарищем, подчас оберегавшим от необдуманных, безрассудных поступков…
– Макс, у меня назревает вопрос, – внезапно отвлек от печальных размышлений подполковник. – Мы на кой хрен так высоко забираемся?
– А чем тебе не нравится высота? – не отвлекаясь от управления, молвил летчик.
– Так нас же родимое ПВО пиз… шибанет и не перекрестится!..
– Насчет ПВО не знаю, а вот «поцеловаться» с первой же горой после удачного побега из плена я желанием не горю.
Бывалый вояка пожевал губами, подумал… и, точно испытывая молодого приятеля, поддел:
– Макс, все дети знают: где начинается авиация – там заканчивается дисциплина. Знавал я раньше пилотов – летали так, что дух захватывало! И на инструкции, помнится, плевали…
– Отсутствие дисциплины на земле – одно, а здесь, в воздухе – другое! – парировал тот. – Знавал и я таких, о которых ты напомнил. Неплохие парни были. При жизни…
– ?..
– Когда ворочаешь ручкой или таким штурвалом… – Скопцов похлопал по колонке правой ладонью, – нужны трезвые мозги и обостренное чувство самосохранения.
– А обдуманный риск ты исключаешь?..
– Да вся наша затея, включая этот полет – сплошной риск! И потом, Сева, знаешь, что?.. – он покосился вправо, – ты нами командовал на земле?
– Ну…
– Так вот, ежели не будешь лезть в летную работу со своим узколобым пехотным мировоззрением – появится шанс покомандовать снова.
– Ну, коли гарантируешь, тогда умолкаю! – громко засмеялся в ответ Барк.
– Гарантий тут никто не даст. И мягкой посадки, скорее всего не будет. А ниже безопасной высоты в горах при абсолютном отсутствии видимости летают одни самоубийцы. Даже окажись на борту навигационная карта, толку от нее – ноль, потому как места мы своего ни черта не знаем.
– Понятно. А связь работает?
– Нет. Проверил – мертва как моя прабабушка… Иначе давно бы уж орал в эфир родным русским матом.
Постепенно светало – облачность из серой превратилась в молочно-белую. Оба спецназовца, устав пялиться в непонятные приборы, глазели по сторонам, хотя и там – за остеклением кабины «кукурузника», ровным счетом ничего видно не было.
– Всеволод, вы с Толиком топали в лагерь пешком, – задумчиво проговорил Максим, – скажи, в какой стороне и как далеко находятся Эльбрус с Казбеком?
– Они западнее лагеря. Эльбрус намного западнее – километрах в двухстах; до Казбека ближе – и пятидесяти не будет. Нас провели у подножья другой горушки, высотой примерно четыре с половиной тысячи. Вот она точно была где-то неподалеку от лагеря.
– Ясно. Уже легче.
Эльбрус возвышался над уровнем моря на пять тысяч шестьсот метров; Казбек – на пять триста. Это Скопцов отлично помнил. Остальные горы Большого Кавказа были пониже. Потому он и намеревался забраться на безопасную высоту, однако, самолет кое-как докарабкался до четырех с половиной тысяч и дальше подниматься не захотел… «Понятно, стало быть, это твой потолок, – печально вздохнул майор и выровнял „Антошку“. – Ладно, как гласит старая пословица всех покойных русских оптимистов: авось пронесет!»
Дышать даже на этой высоте стало трудно – сказывалась разреженность воздуха и нехватка кислорода. Для экономии топлива Макс уменьшил обороты двигателя, с облегчением откинулся на спинку кресла и только теперь почувствовал: комбинезон прилип к мокрой от напряжения спине.
А стрелка топливомера уже миновала отметку «200 литров».
– И каков же у тебя план? – с интересом глянул на него Всеволод. – Горы перевалить успеем?
– До относительной равнины дотянем. Проблема в другом…
– В чем же?
– Я не знаю, как далеко на север углубился теплый фронт.
– Чего в нем страшного? – подал голос Анатолий.
– А страшен он, мужики, вот этой мощной сплошной облачностью. Равнину и ту нужно хорошо видеть или представлять, прежде чем приступать к снижению.
Спецназовцы непонимающе смотрели на Скопцова…
Вздохнув, тот пояснил дилетантам в азах летной работы:
– Видите ли… равнина ведь не гладкая как полированный стол. Помимо естественных препятствий в виде пересеченного рельефа, впереди по курсу могут торчать трубы, линии электропередач, антенны ретрансляторов… встреча с которыми так же чревата траурной музыкой и цинковыми гробами. Уяснили?
– Доходчиво, – озадаченно закивали приятели.
Прошло еще около тридцати минут слепого полета. Расход топлива у «Антошки» оказался небольшим, но стрелка топливомера неумолимо приближалась к цифре «100»; вскоре перевалила ее, поползла к нулю, а облачность по-прежнему оставалась густой, непроглядной, будто и не собираясь выпускать утлое воздушное суденышко из своего гиблого плена.
– Полагаю, самые высокие горы Большого Кавказа позади. Ну, молитесь, парни, – проворчал летчик и, решительно убавив обороты двигателя, приступил к плавному снижению.
На высотомере значилось «2000» метров.
Стрелка медленно завершала второй оборот – высота постепенно таяла, а вместе с ней таяла и надежда пилота пробить мощный слой облаков. Впрочем, и бензина в баке оставалось немного. Макс убрал обороты едва не до малого газа, уменьшил скорость до минимальной; самолет потерял устойчивость – воздушные потоки вновь стали бросать его подобно легкой, невесомой игрушке.
– Пристегните ремни! – скомандовал он товарищам.
Терентьев исчез в пассажирской кабине, где занял одно из кресел; Барклай послушно сунул автомат куда-то вниз и защелкнул на поясе замок.
«Остатки топлива сейчас плещутся внутри бака, как взбиваемый миксером коктейль, – морщился от неприятных мыслей майор, – не приведи Господь, насос хлебнет вместо бензина воздуха! Тогда, считай все – кина со счастливым концом не будет. Только-то и останется – планировать в гробовой тишине вниз, да ждать встречи с первой же скалой…»
Все эти опасения настойчиво точили Скопцова, ведь сейчас – на данном этапе побега, именно от него, а не от Всеволода зависел успех общего дела. Чего говорить – там, в лагере и на верхней площадке спецназовцы лихо справились со своей миссией. И подвести товарищей теперь, когда они наверняка летели над Российской территорией, ему страсть как не хотелось. Дерзкий план был наполовину исполнен, и жалеть или отступать он не собирался!
Тем временем проклятая стрелка вплотную приблизилась к нулю – бензина почти не оставалось, и желал того вертолетчик или нет, но наступила пора подумать о посадке.
Облачность вокруг такая же плотная.
Высота тысяча метров…
Увы, но высотомер показывал барометрическую, а не истинную высоту, и сколько в данную минуту значилось метров спасительного пространства под брюхом «Антошки» не знал никто. Абсолютная уверенность присутствовала лишь в одном: внизу – северное предгорье Большого Кавказа. А это отнюдь не кубанские и не заволжские степи – примостить самолет где угодно не получится. Проплывавшие где-то там внизу горы и ущелья не годились для пробега даже такого неприхотливого аппарата, как Ан-2, и перспектива свернуть шею при посадке была самой, что ни наесть реальной.
– Плевать! – решительно пробурчал Максим, сильнее сжимая штурвал, – буду потихоньку снижаться, пока не встанет движок! За лишних пять минут полета мы окажемся на полтора десятка километров ближе к спокойному Ставрополью. А тащиться оное расстояние по горам воюющей Чечни – суток не хватит.
Двигатель, несмотря на то, что стрелка даже не подрагивала, а, успокоившись, лежала на нуле, пока устойчиво работал.
Высота семьсот пятьдесят…
Макс до рези в глазах всматривался вперед и вниз.
Как ему сейчас хотелось узреть хотя бы небольшое темное пятнышко под крылом самолета! Хотя бы крохотный разрывчик в осточертевших до одури облаках! Дабы определить реальную высоту, резко крутануть штурвал и, оттолкнув его от себя, нырнуть сквозь это маленькое «оконце» к ней – к родимой земле-матушке…
И тотчас, словно повинуясь его страстному желанию, молочная белизна впереди по курсу вдруг стала резко темнеть.
Пилот напрягся, плотнее сжал руками рукояти управления…
– Не пойму… Что там?.. – подавшись вперед, настороженно молвил Барклай.
Вопрос его потонул в надрывном реве движка – майор дал полый газ и рванул штурвал на себя, пытаясь избежать столкновения с надвигавшейся из неизвестности вершиной горы…
* * *
И все же Давид с адресом не обманул – его бывшую жену Всеволод разыскал в небольшом городке Ставропольского края. Короткая надпись на листочке с указанными координатами привела на тихую улочку с растущими ровным рядком деревцами; к одноэтажному коттеджу, где, вероятно и проживали родители Виктории. Сердце в радостном возбуждении заколотилось еще быстрее, после того как свернув в нужный переулок, он заметил шагах в пятидесяти – против закрытых железных ворот, знакомую бордовую «десятку».
«Все верно – это ее машина!» – заключил мужчина, рассмотрев номерной знак.
Подойдя к калитке по ковру желтых осенних листьев, усеявших аккуратную дорожку, он долго не решался позвонить. Потом, набравши в легкие воздуха, все же дотронулся до кнопки…
Калитку отварила сама Виктория, но… не обрадовалась, не бросилась в объятья Барклая, не разрыдалась от жалости к себе. Скованность в движениях, пустота в отрешенном взгляде, неразговорчивость – вот что удивило, ошарашило гостя.
– Здравствуй, Вика, – попытался он улыбнуться. – Ты, кажется, мне не рада?
Без видимых эмоций она невнятно пробормотала:
– Здравствуй. Ну, проходи уж, раз приехал…
Родителей дома не оказалось. Девушка провела его на кухню, молча поставила на плиту чайник…
Кажется, у нее не было настроя ворошить прошлое; никогда не отличался разговорчивостью и Всеволод. Потому и решился действовать по-другому – приблизившись, обнял за хрупкие плечи, притянул к себе. Едва не касаясь губами лица, горячо прошептал:
– Я разыщу тебя, куда бы ты ни спряталась, как далеко ни уехала.
Опустив глаза, Виктория молчала…
Он осторожно поцеловал ее. Сначала в нежный висок, потом в губы; объятия его стали крепче…
– Не нужно, Всеволод, – слабо возразила она.
Чувствуя нутром состояние молодой женщины, мечущуюся неспокойную душу; неуверенность в их едва зародившихся отношениях; тревогу за будущее, он не останавливался, а с еще большим жаром прижимал к себе ее тело…
– Я приехал за тобой, – продолжал Барклай свой штурм, целуя шею и открытые плечи.
Когда же дело дошло до пуговиц коротенького халата, она неожиданно и резко воспротивилась.
– Нет! Нет, Всеволод, остановись, – крепко перехватила Вика мужскую руку, и, словно позабыв о слезах, проливаемых едва ли не каждую ночь, отстранилась, отошла. – Ты найдешь для этого… для… секса другую, – глухо молвила она, – человек ты хороший, с большой доброй душой. К таким бабы сами тянутся, липнут… Один, уверена, не останешься.
Чайник на плите давно исходил паром, да им было не до него…
Барклай снова подошел к ней, обнял.
– Пойми же, наконец, Виктория – не нужны мне никакие бабы! И сексом я хочу заниматься только с той, которую люблю больше жизни. И которая так же сильно любит меня! – улыбнувшись, он осторожно приподнял ее лицо, заглянул в глаза. – Я люблю тебя, Вика! Нужно было сказать об этом раньше, и… мне казалось: наши чувства взаимны. Неужели я ошибался?
– Возможно… Прости… В той жизни ты был мне прекрасным другом, и я благодарна тебе за все…
Фразы с затесавшимся словом «был», резанули слух – о нем говорилось в прошедшем времени. Да к тому же как о друге! Говорилось так, словно все их добрые отношения безвозвратно и навсегда потеряны…
– …Я по-прежнему тебя уважаю, испытываю огромную симпатию, привязанность…
– Симпатию?! – опешил он и совсем уж потерянно переспросил: – Привязанность?! – руки его медленно соскользнули с женских плеч. – Это… правда?..
Глаза ее снова наполнились слезами, дыхание перехватило, но она решительно кивнула.
С поникшей головой мужчина медленно шагнул к окну; бездумно глядя на осенний день, помолчал…
Затем печально произнес:
– Уважения с дружбой мне хватает и на службе. А симпатии и подавно не надо – ненавижу это слово!.. Переросток дружбы… Недоношенная любовь… Или просто насмешка после всего того, что было между нами.
И, развернувшись, решительно направился к двери. На пороге, чуть замедлив шаг, бросил:
– Не следовало мне приезжать. Прости за беспокойство – разбередил понапрасну душу…
* * *
Серые скалы с белесыми ледяными прожилками неумолимо приближались. Ни слева, ни справа конца этому страшному препятствию, так внезапно и некстати возникшему перед самолетом, видно не было. Выбора у летчика не оставалось…
Двигатель наружно ревел, заставляя «Антошку» карабкаться вверх и терять необходимую для полета скорость. Еще несколько томительных секунд и самолет доберется до наивысшей точки, на мгновение застынет без движения и… закувыркается в беспорядочном, гибельном падении на бесформенное нагромождение скал, льда и снега.
Однако Максим об этом не думал. Да и о значении минимальной скорости, гарантирующей от сваливания в штопор, он не ведал – тринадцать лет коптил атмосферу исключительно на вертолетах, а там правили бал иные инструкции, аэродинамические законы. Сейчас мысли его работали с предельной нагрузкой над другой задачей: не врезаться со всего маху в вершину…
И, кажется, он с нею справился.
Ан-2 сумел дотянуть до верхней кромки вытянутого, точно стена, горного отрога. Долбанул левой лыжей по камням; правую потерял от второго удара о наледь снежной шапки и, приняв горизонтальное положение, с трудом перевалил резко выступающую над рельефом складку.
Вспотевший Барклай хлопнул майора по плечу и облегченно выдохнул:
– Ну и работенка у вас, летунов! Тоже, мля, мармеладом не назовешь!..
– Нормальная работа!.. – проворчал бледный Скопцов и, переведя дух, добавил: – Лучше только у главного военного гинеколога.
Оба от души расхохотались, да в это мгновение движок чихнул раз, другой, третий и… смолк.
«Антошка» беззвучно планировал с остановившимся двигателем.
Из пассажирского салона прибежал встревоженный Толик, о чем-то спросил, да подполковник лишь нервно отмахнулся…
Края отрога уходили далеко в стороны и тонули все в той же густой облачности. И дабы не потерять столь драгоценного визуального контакта с землей, установленного едва ли не ценой жизни, пилот плавно развернул машину и повел ее вдоль хребта.
Высота пятьсот метров…
Наконец, облака сменились дымкой – видимость немного улучшилась, стала просматриваться местность впереди и под самолетом. Они перетянули еще одну возвышенность – на сей раз поросшую высокими хвойными деревьями. Сразу за ее вершиной перед взором открылось нечто похожее на альпийский луг – огромная, вытянутая поляна, бравшая начало от залысины на вершине сопки и тянувшаяся километра на полтора вниз – к самому ее подножью. Заканчивалась пустошь относительно ровным рельефом, резко переходящим в величавый темный лес.
И ни единого селения поблизости.
– Вторая в этом месяце аварийная посадка!.. Не слишком ли часто!? – возмущался майор, подбирая штурвал и внимательно оглядывая местность. Теперь – в полнейшей тишине, товарищи слышали даже его негромкое ворчание.
– Твое решение, Макс? – поинтересовался Всеволод.
– Чего тут решать?! Был бы бензин – поискали б место получше. А так остается действовать по принципу: ветер в харю – я х…рю.
– Это как?
– А как получится! Обычно этим принципом я пользуюсь только в отношениях с бабами – чтоб побыстрее затащить в постель.
– Пообещай, что научишь, если останемся живы. А то уж пятый десяток пошел, а я все теряюсь – боюсь их как огня.
– Ты!.. Боишься?! – искренне изумился Скопцов.