— Не надо делать вид, что не понимаешь. Я не про сподвижников твоего мужа. Их мы найдем и без Джека. У нас в руках семьи тех двоих, что были с вами. А они расколются быстро. Даже не придется уговаривать. Я про других Проводников. Ваше Братство все еще существует?
Братство? Я воззрилась на Люциана с искренним недоумением. У Проводников есть Братство? Таких, как я, много?
Вопросы были готовы сорваться с моих губ, но я вовремя остановилась. Я знала правила. Вопросы здесь задаю не я. Мое дело отвечать. По возможности быстро и прямо. Чем меньше я говорю, тем больнее мне будет.
— Я не знаю, — голос мой был сиплый, скрипучий и дрожал.
— Вот здесь, — Люциан небрежно ткнул рукой в монитор, — база данных по Ходящим и по Проводникам. Все связи, пути, миры. Браки, дети. Кто что любит есть, кто с кем любит спать. Все. Даже про тех, кого мы успели ликвидировать.
— А зачем, — набралась я храбрости. — Зачем их… нас… убивать?
— Какой невинный взгляд, девочка. Я тебе почти верю. Только имеет ли смысл лгать и делать вид, что ты не ничего не знаешь?
— Я, правда, не знаю. Поверь.
— Как твое имя?
— Гвин Меллон.
— Нет, — он укоризненно покачал головой. — Я спросил, как твое имя, Проводница. Истинное имя.
Звучит забавно, но я и в самом деле не знала своего истинного имени. Того, которое мне дали родители. Единственное имя, которое у меня было изначально, я стерла из бытия вместе с телом леди Мирославы Килби.
— Если я сейчас войду в твою голову, я ведь ничего не узнаю, правда? — он очаровательно улыбнулся. — Ты заблокировала эти знания, и никто до них не доберется. Это ваша природная способность. Но есть же способы уговорить тебя поделиться информацией. А?
— Я не знаю своего имени. Пожалуйста, — я смотрела ему в глаза, всеми силами показывая, что не лгу.
И ведь я не лгала. Я никогда не общалась ни с кем, кто был таким же, как я. Я даже ни одного из них не видела. Только однажды, когда я попала в свой истинный мир, надеясь, что жив хоть кто-то из моей семьи, я встретилась с тем, кто в былые времена звался Наставником. Он оказался очень старым и больным — последний из старой школы. У нас оставалось слишком мало времени. И то, что он успел мне поведать, было ничтожно мало. Я училась сама. Методом проб и ошибок. И не знала, как жили люди с такими же способностями.
— Ты меня огорчаешь, девочка. Очень огорчаешь. Ты такая красивая. Тело стройное, спортивное.
— Хочешь устранить эту несправедливость? — я криво улыбнулась и, перевернувшись на спину, прикрыла глаза.
— Не спать! — голос Люциана прогремел где-то внутри меня.
Я поморщилась. Вот зачем эти спецэффекты. Я все равно ничего не скажу. Даже если и захочу. Нечего говорить. Но разве он в это поверит?
Запиликал мобильный Люциана. Он ответил. Я не стала прислушиваться. Толку-то? Лучше воспользоваться разговором для передышки.
Я сделала медленный вдох. Выдохнула. Пробежалась по всем своим энергетическим точкам. Мне понадобятся все ресурсы, чтобы выдержать пытку с максимально возможным достоинством.
— Это тебе, если и поможет, то ненадолго.
Оказывается, Люциан уже поговорил и теперь с интересом меня изучал.
— Ты ощущаешь, что я делаю? — спросила я с неожиданным для себя любопытством.
— Милая наивная девочка. Ты разве еще не поняла? Я держу в руках твою душу.
И я ощутила, как что-то пронеслось сквозь меня, закупоривая все мои связи с потоками силы, отрезая меня от них намертво. Я перестала чувствовать свое тело. Я хватала ртом воздух, а он не поступал. Шею сдавило невидимыми тисками. Я не могла дышать. Только дергалась на кафельном полу, мечтая, чтобы к телу вновь вернулась способность самостоятельно двигаться, и я смогла хотя бы попытаться отодрать то, что больше всего напоминало адскую удавку.
Я даже не почувствовала, как ребро ладони Люциана легло мне на горло.
— Вот тут, — пояснил он. Ладонь сдвинулась к левой ключице. — Тут. — Пошла еще ниже, приподняла грудь и легонько ударила. — И здесь. Особенно здесь.
Я рефлекторно дернулась под его рукой. Но он прижал меня к полу, не давая шелохнуться.
— Что ты сделаешь теперь? К каким ресурсам обратишься? Ну давай же. Проведем эксперимент. Я знаю, каков будет твой следующий шаг.
Замечательно. Просто великолепно. Он знал. Но зато я понятия не имела, что он имеет в виду. Такого мне мой старый Наставник не показывал. Не успел.
— Не будешь даже пытаться? Умничка. Очень мудро с твоей стороны.
Он меня отпустил, поднялся и снова уселся на свой стол.
Я с облегчением перевела дыхание. Как же здорово снова дышать! Этого не поймешь, пока не начнешь задыхаться. Если я переживу это приключение — ха-ха — никогда в жизни не стану носить украшения вроде ошейников или воротнички-стоечки. Да и к шарфикам меня теперь вряд ли потянет.
На меня накатила усталость. Словно я весь день пахала, не разгибаясь. Я попыталась восстановиться. Дудки. Люциан лишил меня этой способности.
— Снова чувствуешь себя человеком? — насмешливо осведомился он.
— А ты когда-нибудь им себя чувствовал? Нелюдь, — пробормотала я сквозь зубы, но он все равно разобрал все до единого слова, до интонации.
— А я и не пытался. Зачем мне это?
— Чтобы жить среди людей, например.
— Я живу. Моя сущность мне не мешает.
— И твой истинный облик?
Я пожалела, что ляпнула это. Потому что тут же последовал удар. Разумеется, незримый. Кровь хлынула у меня из носа, из обеих ноздрей.
— Что ты можешь знать, девчонка, о моем облике?
Он разозлился? О Господи. Разозлился! Я разозлила Люциана. Это всегда удавалось мне очень легко. Не знаю уж, по каким таким причинам, но он отреагировал на упоминание его другой сущности. Во мне проснулось любопытство. Да, даже у могилы я буду мечтать сунуть нос куда не следует.
Я утерла нос локтем. Черт, как сильно льет!
— Да ничего я не знаю. Прости, вырвалось.
— Знаешь. Ты что-то знаешь обо мне.
Он вдруг навис надо мной. Его руки легли на мои. Он сдвинул их выше и прижал к полу по обеим сторонам от моей головы. Его сильные ноги вдвинулись между моими. Торс прижался ко мне. Это было бы возбуждающе, если бы его взгляд снова не начал меня морозить. Я попыталась отвернуться от него, но не успела. Его глаза уже поймали меня в ловушку.
— Все, маленькая моя. Мне надоело с тобой болтать. Сейчас мы попробуем узнать все, что хранится в этой головке. Что скрывается за этими огромными невинными глазками.
Его глаза засветились. И снова, как и в той комнате, когда я еще пила вино, лицо его засияло. Рот вдруг приоткрылся и из него выскользнул длинный раздвоенный язык.
Люциан наклонился ниже, и этот жуткий язык скользнул мне в рот, в горло, ниже. Отвратительное ощущение. Я забилась под ним, пытаясь освободиться. Но не тут-то было. Он был силен. Ужасно силен. Мои мышцы лишь напрягались, но я не могла сдвинуться даже на миллиметр.
Язык исследовал какое-то время мое горло, затем втянулся обратно.
— М-мм, а ты сладкая. Мне нравится твой вкус, — прошептал Люциан мне на ухо.
Голос его был обещающим, сулящим райские наслаждения. И адские муки. Он снова посмотрел в мои глаза. И мне показалось, что он ворвался в меня. Разум пытался не поддаться обману, ведь он был одет. Джинсы даже не расстегнуты. Но чувство было донельзя реальным. Он казался огромным. Это нечто вдвигалось в меня, глубже и глубже. Оно продвигалось туда, куда вообще не должно было. И жгло. А глаза его несли холод. Вечную мерзлоту.
Вы видели, как при ускоренной съемке стекло покрывают морозные узоры? Это было так же. Лед спускался от моих глаз ниже. По скулам, щекам, горлу. Бухнулся еще ниже.
Около сердца жар и лед встретились.
Мое сердце билось. Пока билось.
— Тебе нравится, девонька? — ласковые словечки звучали совсем не издевательски. В них была нежность любовника. Страсть возлюбленного.
И тут сердце дало перебой. Потом застучало снова. Опять перебой. Но уже дольше. Судорога свела мое тело.
— И еще разок, — раздвоенный язык высунулся и провел по моей щеке.
Перебой. Судорога. Сердце стучит снова.
Перебой. Судорога. Стук сердца.
Я не считала, сколько раз это повторилось.
— А теперь, немного удовольствия. Настоящего удовольствия.
Люциан начал меня целовать. Нормально целовать. Язык его, вновь ставший обычным, скользнул мне в рот. Губы были твердыми, теплыми. Они слегка растопили сковавший меня лед. Они несли тепло и покой. И тут то огромное и толстое, что было во мне, выскользнуло из меня, а потом ворвалось снова. И со всей силы ударило прямо в сердце.
Меня сотряс оргазм. При первой же конвульсии Люциан оторвался от моего рта, а я закричала. От боли. От наслаждения. Но больше от боли.
Кровь снова хлынула из носа. И изо рта. Слезы потекли по щекам. И я знала, что плачу кровью.
Я продолжала кричать.
Люциан отпустил меня, приподнявшись. Уселся рядом, скрестив ноги, и смотрел, как я бьюсь в судорогах.
— Твоя душа в моих рука-а-ах, — пропел он и расхохотался.
Совсем не зло. Просто ему нравилась его работа. Она ему всегда нравилась.
Насмотревшись вдоволь, Люциан вытянул надо мной руку и щелкнул пальцами. Судороги прекратились. И я не знаю, что было больнее: то, как они начались, или моя внезапная неподвижность.
— Ну что, дорогая, ты готова перейти к следующему этапу?
Я не отреагировала. Была не в состоянии. Перед моими глазами было темно. Только где-то в отдалении серело пятно света. Я потеряла зрение.
А Люциан снова склонился надо мной.
— Больно, да? А может быть еще больней. Ты ведь могла этого избежать, — его интонация сделалась доверительной. — Просто сняла бы блок со своего сознания. Или рассказала мне все сама. Для тебя лучше бы второе. Но ты не захотела со мной сотрудничать. Ты глупенькая упрямая девочка. Гордость не позволяет тебе сдаться врагу без борьбы. И поэтому ты мучаешь себя. Но я не против. Нет. Беззащитная жертва для меня, словно сладкое мороженое. Лакомство. Деликатес. Тем более такая, как ты.
Невидимая ладонь погладила мое сердце.
— Я знаю, что ты меня не видишь. Но это не важно. Не закрывай глаза, — голос его стал острым, словно бритва.
И он как бур вошел в мою голову и начал пробиваться сквозь мою память. Он вскрывал ее слой за слоем. Взрезал, отбрасывая лишнее. Все мои переживания, мечты, надежды были переворошены и втоптаны в грязь. Он видел Джека. Выяснил, что я на самом деле почти ничего не знала о готовящемся рейде на Арку. Но это его уже не интересовало. Он хотел знать, как я ходила сквозь миры. Где я была и зачем. Но там тоже было мало информации, и Люциан копнул глубже. И чем глубже он проникал, тем больнее мне было.
Кричать я давно уже не могла. Только хрипела и кусала губы. Кровь тонким ручейком стекала из уголка рта. Струйка становилась все сильнее с каждым заходом в глубины моего сознания.
— Нет… пожалуйста… не надо… нет, — повторяла я, как заведенная.
Я не хотела произносить этих слов, но разум меня не слушался.
Сколько же этих «нет» он слышал за свою жизнь? Сколько раз его молили? На коленях, заламывая руки? Взывали к состраданию и милости? Но он всегда был бесстрастен и равнодушен. Ни капли сострадания. Никакого милосердия. Как и сейчас. Со мной.
И вот он нашел, что хотел. Но его встретила стена. Он ударил. Я рефлекторно ударила в ответ. Но Палач даже не поморщился. Он просто отмахнулся от моей защитной силы, как от назойливой мухи, и нанес еще один удар. Стена выстояла. Но это было моим последним актом сопротивления. Что-то во мне сломалось, и я ясно поняла: это конец. Я умираю. Последний рубеж преодолен. Дальше лишь пустота. Тишина и покой.
Я радовалась. Наконец-то все закончится. Потому что я не смогла бы вытерпеть больше. Он бы просто растоптал мою личность. Окончательно. Без возможности восстановить утраченное. А эта участь хуже смерти. Для любого существа.
Боль уходила с каждой новой пульсацией моего сердца. Оно замедляло свой ход. Но я пока не могла уйти. Кое-что я должна была узнать. И ответ на мой вопрос мне мог дать только он. Мой Палач.
— Скажи мне, — это было крайне тяжело — говорить, когда тело разрушается, но я должна была.
— Ты что-то сказала? Я удивлен. Ты решила мне что-то поведать? Не слишком ли поздно, моя милая?
Я почувствовала, как он отстранился и выпустил из тисков мою память. Он уже понял, что я умираю. По сути, я уже была мертва. То, что сердце мое пока стучит, всего лишь последнее «прости» этому миру. Он не понял лишь одно — мои блоки сняты. Сейчас он мог увидеть абсолютно все. Но он верил, что моего сопротивления хватило, чтобы противостоять ему до конца. И я больше не была ему нужна. Так… отработанный материал.
Мне нужен был мой голос. Я взмолилась Богу, Дьяволу (смешно), любым силам, которые меня могли услышать, чтобы дать мне напоследок возможность говорить. И эти силы услышали меня.
Голос мой дрожал и был очень тих. Но я уже не шептала. А вместе с голосом вернулось зрение.
— Ответь мне на один вопрос, — Люциан вопросительно вздернул бровь. — Мой сын. Как он?
Он удивился моему вопросу. Ну еще бы. Я тоже удивилась бы, как и любой другой.
— А почему я должен это знать? У тебя есть ребенок?
В глазах его мелькнул интерес, расчет. Я угадывала его мысли. Ребенок Проводника сам становится Проводником.
— Есть. Был, — меня не волновали его планы, я должна была все узнать, пока еще оставались силы говорить.
— Скажи мне, где твой ребенок, и Арка о нем позаботится.
Его глаза хищно сощурились. Он даже не пытался от меня скрыть потаенного смысла своей фразы.
— Нет. Это ты мне скажи, — я набрала побольше воздуха, внутри что-то заклокотало. — Люциан! Заклинаю тебя! Скажи. Где. Наш. Сын!
Несколько секунд он просто глядел на меня. До него еще не дошло. И я увидела этот момент. Ведь я назвала его по имени. Первый раз за эту долгую ночь, с тех пор, как он вернул мне способность говорить. Произнесла имя, которое в этой реальности могла знать лишь я.
Он отшатнулся.
— Люциан? — я говорила все тише, одолженная сила иссякала. Я облизнула губы. — Пожалуйста… Он жив? Здоров?
Некоторое время он сидел неподвижно. Словно статуя. Потом его взгляд метнулся ко мне. Обежал с головы до ног. Рука его приподнялась. Губы шевельнулись. Потом до меня донесся голос. Тихий и неуверенный. Это у него-то?
— Мири?
Он смотрел мне в глаза, и все было в этом взгляде: боль, страдание, ужас. И над всем этим — понимание.
Я прикрыла глаза. Когда я их вновь открыла, Люциан стоял рядом. На коленях. Рука его коснулась моей шеи. Легко-легко, будто крылья бабочки. Потом чуть сильнее — на пульсе. Скользнула ниже, обводя контуры моего тела. Уже не отстраненно. И столько чувства было в этом касании, что слезы потекли из моих глаз. Кровавые. Во мне еще оставалось достаточно крови, чтобы плакать. По нему, по нам.
— Я…
— Не надо ничего говорить. Тебе больно… — голос его сорвался. Он закашлялся.
— Нет… Я скажу… Я рада, любимый… Я так рада, что ты жив, Люциан!
Сил почти не оставалось. Перед глазами темнело. Голова кружилась. Я потянулась к Люциану рукой. Рука упала. Он перехватил ее, переплетая свои пальцы с моими, и сжал.
— Не… откажи… мне…
— Все, что хочешь, Мири! Обещаю.
— Убей меня… я больше… не могу… прекрати это… одним махом. Ты можешь.
— Нет! — я увидела, как задергалась жилка на мощной шее.
— Я… не хочу… долгой агонии… Coup de grace… [1]
Он осторожно просунул руку мне под спину и поднял мое ослабевшее тело к себе на колени.
— Мири! Ох, Мири… — он прижимал меня к себе, уткнувшись лицом в мои волосы, и покачивался.
— Я, правда, не знаю… своего истинного… имени. Я его… никогда… не знала, Люциан! Верь мне!
— Я верю, маленькая. Верю… Да и неважно это. Но почему? — он оторвался от моих волос и заглянул мне в лицо. — Почему ты не дала мне знать раньше? Ты… Ты так изменилась… Я не узнал тебя. Я… О Боже! Я думал, ты умерла, Мири! Я видел твое тело. Я же сам тебя похоронил…