– В таком случае пусть вас будет пятьдесят, – промолвил фактотум. – И пусть дьявол заберет мою душу, если я уверен, что этого достаточно… Как бы он не ускользнул от вас!
– Пятьдесят против четверых! Да это же трусливое убийство! – презрительно бросил Перес.
Интендант, на которого это зловещее слово не произвело никакого впечатления, упреждающе поднял руку.
– Я сказал, пятьдесят! – повторил он холодно. – И добавлю: пятьдесят храбрецов, умеющих поставить на карту саму жизнь!
– Клянусь самим Христом! – воскликнул Перес. – Это что, демон?
– Что-то вроде этого… когда в руках у него шпага…. Дьявольщина! Да вы никак трусите, друзья?
Послышался хор протестующих голосов; и в самом деле, нужно было обладать отвагой господина де Пейроля, чтобы бросить в лицо наваррским контрабандистам обвинение в трусости.
– Мы не боимся никого и ничего! – самодовольно возгласил вожак. – А уж в ущелье Панкорбо можно остановить целую армию с горсткой храбрых ребят… Однако вы, монсеньор, кое о чем забыли…
– О чем же?
– Условия нужно переменить… Что хорошо для пятерых, то не подходит для пятидесяти…
– Справедливо, – принужден был согласиться интендант. – Я удваиваю сумму… Возможно, вы пятеро получите и втрое больше обещанного, когда принесете мне его шпагу в Сарагосу.
VI. ОДНА ЖЕНЩИНА ПРОТИВ ВОСЬМЕРЫХ МУЖЧИН
Хасинта, прижавшись ухом к слуховому окошку, не упустила ни единого слова из этого интересного разговора. Теперь у нее не оставалось сомнений, что история, рассказанная ей Пейролем, была лживой от начала до конца. Подлый заговор, незримой свидетельницей которого она стала, подтверждал самые худшие ее опасения.
Она была знакома с интендантом уже очень давно. Впервые он пришел в этот дом, когда ей было всего девять лет; при ребенке обо всем говорили не таясь – тогда-то и услышала она о похищении маленькой девочки, чье исчезновение наделало много шума в окрестностях Венаска.
И имя Лагардера всплыло в ее памяти: его часто поминали в связи с этим делом. Путешественники всегда были ласковы с маленькой Хасинтой, – но в тот раз она получила особенно много подарков, польстивших ее детскому тщеславию. Вот почему она хорошо запомнила Пейроля и сразу же узнала его, хотя прошло много времени и в округе все давно успели забыть старую историю с похищением наследницы замка Кейлюс.
Басконка дала Пейролю понять, что ей кое-что известно, и поначалу это даже привело в смятение хитроумного интенданта. Но он умел выходить из трудных положений и тут же сочинил басню о некоем романтическом приключении, истинность которого была подкреплена несколькими золотыми луидорами. Ссылаясь на тайну и роковые обстоятельства, он упросил Хасинту никому не рассказывать о молодых девушках, оказавшихся на ее постоялом дворе, потому что их приходится тщательно оберегать от коварных врагов.
Басконка, привыкшая жить своим умом, сопоставила воспоминания с нынешними событиями и довольно быстро обнаружила связь между той девочкой, которую Пейролю не удалось схватить в былое время, и одной из двух молодых девушек, столь бдительно охраняемых вооруженными мужчинами. Возможно, печальная невеста в подвенечном платье и была той самой исчезнувшей малюткой? Не зря фактотум приказал не выпускать их с постоялого двора и даже из комнаты…
Что до таинственного Лагардера, она теперь знала, какую участь ему готовят.
Она сказала пленницам: «В нашей Стране Басков живут честные люди».
Это было истинной правдой, и именно поэтому услышанное так возмутило ее. Только презрение могла она испытывать к человеку, который покупал пятьдесят головорезов, чтобы те напали из засады на одного.
А тот, против кого замышлялось убийство, несомненно, был смельчаком. Она и сама была бесстрашна, а потому брезгливо относилась к трусам. Пейроль, который думал найти в ней союзницу, сам того не зная, нажил себе опасного врага.
Ей пришлось покинуть свой наблюдательный пост, потому что молодые дворяне громогласно звали ее, грозясь, что сами придут за ней и разложат прямо на столе… Но она услышала уже вполне достаточно, и ее не слишком интересовали дальнейшие распоряжения Пейроля контрабандистам.
Впрочем, ей давно пора было появиться, чтобы утихомирить не в меру расходившихся парижан. Едва она подошла к столу, как Монтобер, крепко обхватив ее за талию, усадил к себе на колени.
Мгновенно вырвавшись, она вскочила на ноги и влепила дерзкому звонкую пощечину, что было встречено оглушительными криками «браво» и рукоплесканиями. Пристыженный Монтобер, у которого язык уже изрядно заплетался, не посмел протестовать и решил на время оставить свои попытки.
Наведя порядок среди гостей, басконка вернулась к слуховому окошку как раз в тот момент, когда Перес со своими людьми рассовывали золото по карманам. Затем они поднялись, намереваясь уходить.
– Значит, договорились, – напутствовал их Пейроль со сладкой улыбкой. – Завтра в полдень отправляйтесь в условленное место. Если вы и в самом деле хотите заработать, то заставьте Лагардера издать предсмертный хрип… Не зря же называют это ущелье Гозье де Панкорбо[31].
И он расхохотался, весьма довольный этим зловещим каламбуром, а затем, когда зала опустела, вернулся к своим спутникам; Гонзага взглянул на него вопросительно и получил ожидаемый ответ:
– Лагардер не перейдет испанскую границу!
– Закройте двери! – приказал принц хозяйке постоялого двора. – Пусть никто нас больше не беспокоит. Сегодня ночью мы не будем ложиться: и мне, и этим господам предстоит еще долгий путь, а пока мы желаем как следует повеселиться… Поэтому поднимитесь к нашим дамам и предупредите их, чтобы они не волновались, услышав крики и смех…
– Эти дамы, вероятно, уже легли, – сказала Хасинта, – но я на всякий случай посмотрю… В любом случае, они не смогут ничего услышать, так что вы можете не стесняться, господа… Пейте, прошу вас, я отлучусь всего лишь на минутку.
Она отослала спать своего брата, отпустила кухарку и вихрем взлетела по лестнице, которая вела в комнату девушек.
Отворила ей донья Крус.
Аврора, стоя на коленях перед распятием, молилась.
Хасинта некоторое время смотрела на нее, а затем ласково положила ей руку на плечо.
– Вы уже бывали в Испании? – спросила она неожиданно.
– Да, мадам, я жила там довольно долго…
– Ваше раннее детство прошло в окрестностях Венаска?
Аврора подняла на нее свои прекрасные глаза.
– Откуда вам это известно? – спросила она.
– Разве это так важно? – мягко возразила басконка. – А теперь скажите мне со всей откровенностью: вы знаете шевалье Анри де Лагардера?
Аврора, смертельно побледнев, выпрямилась и тут же пошатнулась, так что донье Крус пришлось поддержать ее.
– Да, – прошептала она, – это мой жених. Мы должны были стать мужем и женой, когда…
– Кто вы и почему задаете все эти вопросы? – не выдержав, воскликнула Флор.
Хасинта, казалось, не слушала ее. Взяв в ладони руку Авроры, она прикоснулась к ней губами.
– Я узнала все, что хотела, – сказала басконка. – Не ложитесь и не раздевайтесь… Вы должны быть готовы в любую минуту! Я вернусь позже, через час, или два, или больше… не могу сказать. Вы же переборите сон и обязательно дождитесь меня. Еще одно слово. Что за люди сопровождают вас?
– Трусы и негодяи! – скрипнув зубами, ответила цыганка. – Мы их пленницы.
– Да, да, трусы, – пробормотала хозяйка постоялого двора. – Это я уже знаю… а об остальном почти догадалась…
Обе девушки протянули к ней руки со словами:
– Но что вы можете сделать для нас, мадам?
– Я могу вернуть вам свободу, – сказала басконка гордо, – или, по крайней мере, попытаться это сделать. Возможно, это будет опасно… но с помощью Господа все подвластно тем, кто честен и бесстрашен!
Аврора и Флор обняли ее.
– А если мне не удастся спасти вас, – продолжала Хасинта, – то уж его-то я точно спасу! Итак, терпение и отвага… ждите меня и молитесь за нас всех…
Она исчезла так же стремительно, как и в первый раз, а девушки, держась за руки, с тревогой спрашивали себя, не обманет ли их снова едва зародившаяся надежда.
– Можно ли верить этой женщине? – тихо сказала мадемуазель де Невер. – Что она задумала… и что произойдет сегодня ночью?
– Не знаю, – отвечала донья Крус. – У нее прямой взгляд, и она говорит искренне… Сестренка, в нашем положении приходится рисковать. Нельзя отвергать протянутую руку…
– Боже сохрани! Ведь она говорила, что спасет Анри… Но это значит, что он тоже в опасности?
– В опасности? Конечно! Как может быть иначе, если мы все еще находимся в руках Гонзага…
Аврора опустилась на колени.
– Спасибо, спасибо тебе, Господи! – произнесла она, молитвенно сложив руки.
– За что ты благодаришь? – со страхом спросила Флор, вглядываясь в подругу и спрашивая себя, не помешалась ли та.
– За посланную мне добрую весть!
– Какую весть?
– Весть о том, что Анри жив… что его боятся! А раз они боятся его, значит, он близко, он идет по следу, он скоро будет здесь!
– Ты права! – вскричала восхищенная Флор. – Вот уж не думала, что ты до такой степени сохранила присутствие духа, сестренка… Ты все поняла гораздо быстрее, чем я! Но и я была права: мы находим друзей там, где не ожидали, – стало быть, никогда нельзя терять надежду!
Тем временем басконка вновь спустилась в зал для гостей.
Она вошла, держа в руках поднос, на котором стояли кувшины и бутылки самой замысловатой формы; в центре же выделялся бурдюк с очень старым мавританским вином.
– Вот и я, – сказала она весело. – Ваши дамы уже спят. Вы можете смеяться, петь и пить… Ночная стража вас не побеспокоит.
– Мы спустим штаны с ночной стражи и выпорем, если только она сунется сюда! – закричал Носе.
– Пейте, господа! Вот малага, вот херес, вот вальядолидское и мурсийское вино… Такого вам не подадут даже за столом испанского или французского короля, храни Господь их обоих! Пейте, господа, и подайте мне стакан…
Ей подали кубок, вмещавший примерно полбутылки.
– Пригубите вина из этого бурдюка, – обратилась Хасинта к Пейролю. – Видите, я налила вам всего на донышко. В Байонне принято, чтобы хозяйка, пока молода, пила наравне со своими гостями.
Эти слова были встречены шквалом рукоплесканий. Интендант наполнил бокал басконки, а затем разлил и остальным.
– Вы лишь пригубите, – повторила Хасинта, – и я обязуюсь допить до дна!
В бурдюке было по меньшей мере три пинты… От восторженного вопля содрогнулись стены. Если эта красавица окажется столь же пылкой и в делах любви, то празднество превзойдет все ожидания.
Не обращая внимания на липкие похотливые взоры подвыпивших дворян, басконка уселась, поставив рядом с собой едва начатый бурдюк: она заявила, что всем винам предпочитает мавританское…
– За здоровье прекраснейшей из женщин! – возгласил Носе, поднимая стакан.
Барон фон Бац был уже пьянее, чем три ландскнехта[32], – но ему все же удалось кое-как подняться на ноги. Ориоль в волнении залил вином скатерть, а Лавалад от избытка чувств вскочил на стол, тогда как Таранн тянул его за полу камзола, чтобы повалить на пол.
– И куда же вы отправитесь завтра, господа? – спросила басконка.
– Поглядеть на восход по ту сторону гор, – ответил Монтобер. – Правда, я не уверен, что увижу там солнце: ведь оно сияет в глазах нашей прекрасной хозяйки!
Она положила руку на плечо принца и пустила свой кубок по кругу со словами:
– Да хранит вас Господь! Но не шутите с Пиренеями! Не всякий, кто поднимается с этой стороны, спускается с другой!
Это предположение было отвергнуто с негодованием.
– Вино не веселит ее, а навевает грусть, – заметил Таранн, – потому что нам всем не хватает любви… Красавица, мы все преданно служим маленькому крылатому богу… Хочешь быть со мной? Я буду любить тебя всю ночь…
– Браво! – воскликнули сотрапезники. – Таранн обойдет Монтобера! Ставим на Таранна…
– Незачем ставить ни на кого, – возразил тот и, пошатываясь, поднялся. – Слушайте меня! Есть предложение…
Гонзага рассмеялся, глядя на его усилия устоять на ногах.
– Выкладывай! – произнес он. – Заранее одобряю, если только ты сможешь выговорить хоть пару слов.
Принц также поддался общему настроению. Слова Пейроля, сказанные после встречи с контрабандистами, словно бы сняли камень с его души, и теперь он осушал бокал за бокалом.
После последнего ему почудилось, как, впрочем, и всем остальным собутыльникам, будто свинцовый обруч сжимается вокруг его лба…
– Предложение? – пробормотал Монтобер. – Ах да! Красивая женщина… но она одна… кому достанется женщина? Надо положить ее на стол и разыграть в кости…
Таранн завопил, заглушая невнятный голос Монтобера:
– И у меня есть предложение… Давайте разденем эту женщину… Как ее зовут? Эй, как твое имя, а, милашка?
Она слегка побледнела, однако усилием воли заставила себя улыбнуться:
– Хасинта по прозванию Басконка, – ответила она. – Любили меня многие, но никто не добился взаимности.
– А мы добьемся! – выкрикнул Носе. – Срывайте с нее одежду! Положим ее голую на стол, а кости станем метать между двух грудей…
Он протянул было руку к корсажу, но натолкнулся на подставленный Хасинтой кубок с вином и отступил, потряхивая ушибленными пальцами…
На его место тут же заступил Лавалад, но не устоял на ногах от сильного толчка.
Монтобер, в свою очередь, тоже ринулся к ней: он был сильнее других, и глаза его сверкали от жгучего желания.
Однако и ему пришлось быстро отдернуть руку – тонкая струйка крови текла по ней… Хасинта небрежно вертела маленький каталонский кинжал, который в мгновение ока выхватила из-за пояса.
Губы у нее были плотно сжаты, грудь вздымалась, а глаза метали молнии.
– Пейте же, дорогие гости! – ласково произнесла она. – Неужели никто не составит мне компанию? Я умираю от жажды…
Ничего более прекрасного не видели молодые дворяне ни на ужинах регента, ни на оргиях в особняке принца Гонзага: одна-единственная женщина среди мужчин, опьяненных похотью и вином, – и эта женщина не только не пытается скрыться от вожделеющих самцов, но, напротив, бросает им вызов, подстрекая их тщеславие и бравируя своей неуязвимостью.
По правде говоря, это сильно напоминало ту знаменитую дуэль на бутылках шампанского, когда маленький маркиз де Шаверни бесславно проиграл ненасытной губке, носившей имя Эзоп Второй.
– Пейте, господа! Иначе глотки ваши пересохнут, подобно голым скалам Панкорбо…
При этих словах Пейроль поднял голову и впился взглядом в прекрасную Хасинту. Но та явно сказала это без всякой задней мысли, продолжая разливать по бокалам изумительное мавританское вино, которое сама пила стакан за стаканом.
Затем она затянула баскскую песню. Волосы ее разметались по плечам; она пела этот полудикарский напев с такой страстью, что корсаж ее приоткрылся, обнажив плечи, чуть более розовые, чем белоснежные вершины Мадалеты, озаренные лучами восходящего солнца.
– Пейте же, господа! – повторяла она. – Кто последним устоит на ногах, тот будет полным владыкой здесь.
Она могла без всякой опаски убаюкивать их этим обещанием, поскольку видела, как молодые люди, побледнев, один за другим валятся, где придется. Даже Гонзага уже спал.
Прошло еще десять минут. Лишь один Ориоль сидел с открытыми глазами.
– За твое здоровье! – сказала Хасинта, протягивая ему полный до краев стакан.
Но и этого ей показалось мало… Она уселась на стол, совсем рядом с ним, так что он почти ощущал прикосновение сильного молодого тела, положила руку ему на затылок, а другой рукой сама поднесла к губам бокал.
– Пей, – шепнула она, – пей смело. Ты станешь победителем.
У толстяка финансиста закружилась голова, и он попытался чмокнуть ее в обнаженное плечо. Но это ему не удалось… Вино ударило в голову, и веки опустились на осоловевшие глаза.