Вопрос о мотиве Валленберг, как правило, оставлял на разгар беседы, когда контроль над естественными реакциями у собеседника несколько ослабевал, и ложь ловилась уже не на уровне интуиции, а в явных мимических и интонационных "провалах".
Далее надлежит выяснить круг прошлых и настоящих служебных обязанностей, вероятные перспективы, и массу всякогоразного, подведя, наконец, итог: чего же, мол, вы хотите? Деньги, американскую грин-карту или же просто "спасибо"? Как правило, просят и то, и другое, и третье.
Затем уже он, Валленберг, сделает предварительное заключение об объекте: либо тот показался ему пустым авантюристом, либо провокатором, либо реальным разведчиком, стремящимся к сотрудничеству. Впрочем, две последние категории друг другу не противоречили. Существовали и иные вариации, как, например, "хитрый сумасшедший", но, в основном, все так или иначе укладывалось в треугольник старой доброй схемы.
Встречу организовали в номере дешевого отельчика на одной из торговых улочек, заполоненных крохотными магазинчиками, что пестрили грудами свезенного со всего мира товара.
Вначале Ричард "снял объект" в безлюдном, располагавшемся возле пляжа районе, задействовав арендованную через подставное лицо машину; представился ему как Хантер и, затем, ведя разговор на отвлеченные от основного мероприятия темы, некоторое время ездил по городу, "проверяясь".
Парень был молод - всего двадцать шесть лет; в меру контактен; английским, несмотря на сильный акцент, владел довольно-таки свободно, хотя знания отдавали явной книжностью; особой нервозности в его поведении Ричард не усмотрел, держался тот ровно, соблюдая ответную корректную доброжелательность,и в номер отеля, приятно выстуженный кондиционером, они вошли, обоюдно готовые к долгой актуальной беседе.
- Должен предупредить, - произнес Ричард сочувственным тоном свою коронную для данных случаев фразу,- что основой нашего разговора должна быть правда и искренность, иначе...Он помедлил.- Иначе я не могу гарантировать конфиденциальности наших отношений.
Парень кивнул, сцепив кисти рук в замок - знак отчуждения и обороны. Пальцы его внезапно дрогнули, и Ричард подумал, что, вероятно, переборщил в своей мягкой угрозе: в конце концов, надо понять, что перебежчик из Ирака и в самом деле рискует головой - тем более здесь, в арабском мире, с паспортом, где нет ни одной визы цивилизованных стран...
Да, что-то сломалось и сломалось непредвиденно скоротечно; хрупкий первоначальный контакт, вроде бы установленный по дороге сюда, утратился и, ругнув себя мысленно за некоторую самонадеянность, Валленберг, шумно открывая морозные банки с "сэвэн-ап", непринужденно увел беседу в сторону, делясь своими наблюдениями о специфике бытия арабских стран,и не забывая при этом, конечно же, о комических казусах, в которые невольно попадает неискушенный, наивный американец пребывающий на этом восхитительно-экзотическом мусульманском Востоке.
Перебежчик несколько успокоился, даже размяк и вдруг, словно бы покорившись уже окончательно некоему тяжко выстранному решению, разоткровенничался.
Психологически ситуация разрешилась, отметил Ричард, участливо кивая собеседнику. Главное - неуклонно вести ее в выбранном русле: исключительно дружеском и доверительном.
Извинившись, он вытащил из папки блокнот и ручку, стенографируя все здесь произносимое; пользование аппаратурой исключалось - он работал на чужой территории, и любую магнитную запись местная контрразведка могла расценить как серьезный ай-яй-яй.
Беспрерывно водить пером по бумаге в течение нескольких часов занятие безрадостное, и тут Ричарду вспомнилось изречение его прошлого супервайзера из ФБР, весьма недолюбливающего людей из Лэнгли: дескать, эти-то? Да, как же, щит страны, неусыпное око. Вообще разведчики - это большие труженники!
Тогда он смеялся, именно смеялся, а не подхихикивал начальству. Теперь же...
- Хорошо. А сколько лет было этому инструктору?.. Ну, примерно... Около пятидесяти? Вы могли бы начертить схему учебного полигона? Замечательно. Сколько человек занималось с вами в этой группе? Вы помните их по именам? Вы встречались с ними в дальнейшем?
И так далее, так далее, так далее...
Валленберг заменил ручку - в стержне иссякли чернила.
Пик беседы: мотив.
Прерваться, выпить глоток газированной кисло-сладкой водички и затем - серьезно-учтивым тоном...
Впрочем, вопрос о мотиве уже отпал; причины, по которым этот парень находится здесь, выяснились в ходе разговора: диктатура в стране, гибель нескольких родственников, приближенных к высшему кругу власти, боязнь - как бы самому не угодить под чугунную пяту тирании... Факты логичные и проверяемые. Но все-таки констатация мотива от первоисточника - вещь необходимая хотя бы потому, что за ней выкристаллизовывается личность. В формулировке есть суть и средства, ее выражающие и оценкой их оценится этот парень. Вначале здесь, после - в Лэнгли, в чудовищно-гениальных компьютерных мозгах, что моментально разложат по полочкам каждое его слово и выплюнут через принтер скальпельнологическое решение по поводу дальнейшей участи "объекта".
- Простите, а какова ваша национальность?
Вопрос прозвучал для Валленберга несколько внезапно.
- Национальность? - переспросил он. - Мои родители родом из Англии. А что?
- Так...- Собеседник пожал плечами. - В общем, я так и предполагал. Раньше почему-то англосакс представлялся мне неким коренастым типом, с крупными чертами лица, рыжеволосым...
- А сейчас?
- Ну... стереотип где-то сидит в подсознании, но почемуто в большинстве своем мне встречаются такие, как вы: высокие, худощавые, кареглазые и черноволосые.
Ричард усмехнулся. Все перечисленное безусловно относилось к нему, но внешние данные он получил от матери, чьи предки в самом деле были родом из Англии; отец же родился в Германии, откуда после войны переехал в США и являл собою типично нордический тип: высокий блондин с ясными голубыми глазами.
Волосы отца выбелило время, он сильно ссутулился, однако и сейчас в нем многие безошибочно признавали немца.
Впрочем, подробности своего происхождения он прояснять в данной ситуации не желал.
- Вернемся, если не возражаете, к нашей общей тематике,продолжил Ричард.- Как понимаю, вы хотели бы попасть в Америку, забыть весь кошмар прошлой жизни и...
- Да-да-да,- перебил собеседник с некоторой долей раздражения.
Что-то опять не так с этим арабом, чем-то он вновь внутренне озаботился и, судя по болезненной тени в глазах, по нервному подергиванию века, снова произошел сбой...
- Поймите, Хантер,- произнес парень, скрипнув зубами, или же Джон, Джеймс... Мы с вами играем в игру, правила которой мне тоже более или менее известны. Я могу еще целые сутки диктовать вам имена, рисовать схемы зданий, указывать, где в кабинете моего начальника стоит стол, а где сейф; я также великолепно понимаю, что мой статус достаточно скромен: оперативный сотрудник среднего уровня, пусть и из главного аппарата... В том числе, я сознаю и другое: если бы перед вами находился не перебежчик, а действующий агент спецслужб противника, могла бы строиться какая-либо перспектива, пусть с допущением провокации и так далее, тому подобное. Но перед вами именно что перебежчик, невозвращенец. А посему главное для вас - выжать информацию. Всю. До капли. А уж что потом...
- Но...
- Я хочу договорить.
- Извините.
- Так вот."Потом" - важно для меня, не для вас. Вы благополучный стареющий мужчина, вам ведь уже за сорок?
- Увы.
- Но,тем не менее. У вас есть стабильная престижная работа, дом, деньги, гражданство в мощнейшем государстве мира... А что у меня? Объяснять, полагаю, не надо. Поэтому, чтобы не быть выкинутому в мусорную корзину как выжатый апельсин - простите за банальное сравнение,- я должен иметь реальные козыри и сыграть ими не здесь, а в ваших Соединенных Штатах. Козыри таковы: мне известно, каким образом, куда и кем распространяются в арабском мире современные технологии по производству химического, бактереологического и ядерного оружия из бывшего СССР. Вот мой сегодняшний ночной конспект.- Он вытащил из кармана брюк вчетверо сложенную бумагу.- Здесь - общие данные. Однако есть и пикантные детали: фамилии некоторых ученых с генеральскими погонами, их контакты...
- Забавно,- произнес Валленберг в нос, внимательно изучая бумагу.
- Я старался писать насколько мог отчетливо; извините, ни компьютера, ни печатной машинки под рукой здесь не имеется...
- Текст четкий, не беспокойтесь.
- А я и не беспокоюсь, честно говоря. Вы передадите эти данные куда следует и, думаю, ответ на мое требование по перемещению в Штаты придет положительный.
Мгновение Валленберг пребывал в замешательстве. Подобный поворот учитывался, однако то, чем располагал перебежчик, было необходимо не только в Лэнгли, но, наверняка, и еще коегде... И в первую очередь он, Ричард, лично нуждался в полнейшей и всесторонней информации по данному поводу...
- М-да,- принял он озабоченный тон. - Все это крайне серьезно, но на сегодняшний момент суть нашей беседы все равно остается прежней. Я буду откровенен: в мою задачу входит определение степени вашей полезности, а потому мне необходимы детали... Вы - профессиональный человек и должны понимать, что мой доклад о вас пойдет по инстанциям, а в этих инстанциях - люди. Причем, - разные; каждый обладает собственными представлениями и логикой; но в равной степени никто из них не ведает, кто вы такой, они не видели, да и вряд ли когда-нибудь увидят вас, а судить же о вас будут исключительно через меня. Мне же вы симпатичны, я чувствую в вас интересного и... думаю, глубокого человека, а потому просто хочу помочь вам. Тем более, представляя положение в вашей стране...- Он вздохнул.
- Вам необходимы подробности, - произнес араб утвердительно.
- Да. И вот почему. Подробности - доказательство компетентности. Мало ли кто что слышал или видел... Я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы вы улетели отсюда в США в кратчайшие сроки, но пусть они там...- косо указал в потолок,поверят, понимаете... в вашу действительную ценность...
- Стоп!- Собеседник легонько хлопнул ладонью по журнальному столику.- У нас пошел торг. Бессмысленный. Просчитанный, не скрою, мною заранее. Я дал достаточное количество фактического материала, чтобы мои условия были выполнены вашей стороной. Вот мой паспорт. При следующей нашей встрече в нем должна стоять американская виза, а между страниц лежать авмабилет. Все. Дальнейшие переговоры бесполезны. Лично вы ничего не решаете, решают в Вашингтоне. Я не хотел бы избирать резкий тон, поскольку и от вас зависит довольно-таки много, но, как профессионал вы должны меня простить и ничего личного в наши оперативные отношения не вносить. Убедительно вас об этом прошу.
- Хорошо. Но хотя бы некоторые штрихи, о кей?
- Повторяю: я дал достаточную, многократно мною выверенную информацию.
- Виза и билет.
- Да, виза и билет. И еще: если можно, двести-триста долларов. У меня кончаются деньги.
Ричард вытащил бумажник.
- Не знаю, есть ли у меня столько наличных...
Триста долларов, впрочем, нашлось.
- Мне где-то расписаться?- спросил араб сухо.
- Просто - подпись, - в тон ему отозвался Валленберг, подвигая блокнот с записями. - Вот здесь, или там неважно...
Араб расписался старательно и длинно.
"Если пошла игра в дезинформацию, то приготовлена она довольно-таки нестандартно,- размышлял Ричард. - То, что парень занял столь жесткую позицию, - несколько странно. Обычно перебежчики куда как более податливы. То есть, ему есть что сказать. Виза - чепуха, ну, буквально завтра же вклеют ему эту туристическую визу с двухнедельным сроком ее действия и что дальше? И араб это замечательно понимает, как понимает и то, что играть в дурацкие игры с ЦРУ себе дороже. Если он провокатор, то отлично подготовленный. Степень реакций приближена к естественной до полного резонанса, зацепиться за что-либо практически невозможно. Логичен абсолютно. Что же, твоя взяла, араб. Резидент, безусловно, будет готов исполнить твои требования еще до того, как их одобрит центр, а одобрить центр их просто обязан; ну, а, что касается его, Валленберга, - он в данной ситуации никто, опрашивающая машина, чья функция с этой минуты завершена. Осталось лишь написать соответствующий и - как ни крути, объективный отчет, ибо необъективность всплывет, как только араб очутится в руках специалистов непосредственно в Лэнгли".
- Я довезу вас в тот же район, где мы и встретились,произнес Ричард, вставая со стула. - Завтра увидимся вновь. В девять часов вечера. Если выйдете из отеля и пройдете где-то полмили влево, увидите автобусный круг. Там найдете мою машину. В переулке у ювелирного магазина. Запомнили?
- Я знаю и где этот круг, и где магазин, - ответил араб вежливо.
- Чудно. Тогда - поехали!
Они вышли из отеля в душный тропический вечер, под беззвездное небо, словно затянутое пыльной черной шалью, в дробящееся сияние неисчислимых неоновых огней, которыми полыхал город, и через считанные минуты уже катили в плотном потоке автомобилей в сторону трассы, проходящей мимо вилл, отгораживающих ночную безбрежность теплого, спокойного залива.
"Вот и все, - думал Ричард, - завтра я вручу арабу необходимые бумажки, а послезавтра - до свидания Аравия, привет Америка! Интересно, увижу ли я этого парня вновь, уже в Вашингтоне? А ведь вполне вероятно..."
Он не ошибся. Через день он вылетел вместе с арабом в качестве сопровождающего лица, а буквально через час по прибытии ему было предписано продолжить начатую разработку перебежчика уже на "собственной территории".
ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА АВЕРИНА, ЛИЦА БЕЗ ГРАЖДАНСТВА
Миша Аверин, рожденный в шестидесятые годы века двадцатого, детство и юность провел в семье, отличавшейся добропорядочностью несомненной. Дед, отец папы - большевик с восемнадцатого революционного года, в прошлом - директор крупного военного завода; основа семьи - Папа - секретарь райкома партии коммунистов, достойно традиции деда продолжал, а мама растила детей - Мишу и Марину, младшенькую. В семье - согласие, мир и достаток. Два пайка дедовский и отцовский, машина персональная, на которой папа на работу ездил, а мама по магазинам, квартира из четырех комнат, ведомственные санатории на морском берегу...
Радостно жили, радостно трудились. Смело смотрели в будущее. До трагических восьмидесятых. Миша в ту пору в институте международных отношений учился, имея непробиваемую бронь от армии, Марина в институт иностранных языков готовилась, папу на повышение выдвигали, деда чествовали, наперебой приглашали в гости к пионерам, мама в хронической эйфории пребывала, как вдруг - началось!
Арестовали папу. За взятки. И - караул! Обыск, конфискация, и где только она - эйфория?!
Миша помнил отца на последнем свидании, уже в тюрьме.
- Брезгуешь мной, сынок?- произнес тот тихо.- Не говори, знаю, что брезгуешь... И оправдываться не стану, виновен. А началось-то как? Приходит ко мне начальник строительного управления и тридцать тысяч в конверте - на стол. Твое, говорит. Я - на дыбы. А он - спокойно так, глазом не моргнув: это, мол, за твои резолюции. Можешь, конечно, ОБХСС вызвать, но только не районный, его я и сам могу... И учти: резолюции есть, а что ставил их, под чужое убеждение попав, то - не оправдание. Посадить не посадят, но низвергнут до нуля. Выбирай. Можешь денежки в урну бросить, можешь сжечь, дело твое. И деньги твои. Кстати, об ОБХСС. И не о районном. Там тоже свои. И... там тоже все в порядке. А белых ворон не любят. Потому их и нет, как понимаю.
Много раз вспоминал Миша эти слова отца. Виноват был отец? Или система виновата? Миша полагал - система.
А ведь неумолима оказалась она в новой своей ипостаси...
Едва арестовали папу, сразу неважно стало у Миши с успеваемостью в институте. И не потому, что папиным авторитетом он там держался. Уж какие вопросы на сессии памятной, последней, Мише-отличнику задавали, таких в программе захочешь - не обнаружишь. И наконец без предоставления академотпуска - за борт. Далее пошло крушение за крушением... В месяц сгорела от рака мать, ударилась в загулы Маринка, начала путаться с заезжей кавказской публикой по ресторанам, после - с иностранцами...