Маскалл не сводил с него глаз, но ничего не говорил. Старик неуклюже улегся на землю и собрался отдохнуть.
Пока он устраивался поудобнее, позади них послышались шаги, приближающиеся со стороны леса. Маскалл повернул голову и увидел идущую к ним женщину. Он сразу догадался, что это жена Полкраба. Он сел, однако рыбак не пошевелился. Женщина подошла и стала перед ним, глядя сверху вниз.
Ее одежда походила на одежду мужа, но больше прикрывала конечности. Женщина была молода, высока, стройна и держалась удивительно прямо. Ее кожа слегка загорела, и она выглядела крепкой, но совсем не похожей на крестьянку. Печать утонченности лежала на лице. Она была некрасива, и лицо выражало слишком много энергии для женщины. Три ее большие глаза все время вспыхивали и сияли. Густые красивые желтые волосы были убраны наверх и закреплены, но настолько небрежно, что некоторые пряди спадали на спину.
Когда она заговорила, голос оказался довольно слабым, но полным смысла и оттенков, и почему-то казалось, что он лишь слегка скрывает сильную страстность.
– Да простят меня, что я слушала ваш разговор, – сказала она, обращаясь к Маскаллу. – Я отдыхала за деревом и слышала его весь.
Он медленно встал.
– Ты жена Полкраба?
– Она моя жена, – сказал Полкраб, – и ее зовут Глимейл. Садись, чужестранец, и ты тоже, жена, раз уж ты тут.
Оба подчинились.
– Я слышала все, – повторила Глимейл. – Но я не слышала, куда ты направляешься, Маскалл, после того как покинешь нас.
– Я знаю не больше, чем ты.
– Тогда слушай. Есть лишь одно место, куда тебе следует идти, это остров Свейлона. Я сама переправлю тебя до заката.
– И что я там найду?
– Он может идти, жена, – хрипло вмешался старик, – но тебе идти я не позволю. Я перевезу его сам.
– Нет, ты никогда не считался со мной, – сказала Глимейл несколько возбужденно. – На этот раз я действительно поеду. Когда ночью светит Тиргельд, а я сижу здесь на берегу, слушая музыку Эртрида, слабо доносящуюся с моря, я испытываю такие муки – я этого не вынесу… Я давно решила отправиться на остров и посмотреть, что это за музыка. Если она плохая, и она меня убьет – что ж…
– Зачем мне этот человек и его музыка, Глимейл? – спросил Максалл.
– Я думаю, эта музыка лучше ответит на все твои вопросы, чем Полкраб – и возможно, таким образом, который тебя удивит.
– Что это может быть за музыка, ради которой стоит проделать многомильный путь по морю?
– Очень своеобразная, как говорят. Не приятная, а причиняющая боль. И человек, который сможет играть на инструменте Эртрида, сможет вызывать самые удивительные образы, которые будут не призраками, а реальностью.
– Может, и так, – проворчал Полкраб. – Но я был на острове днем, и что я там нашел? Человеческие кости, свежие и старые. Это жертвы Эртрида. И ты, жена, не поедешь.
– А этой ночью музыка будет играть? – спросил Маскалл.
– Да, – ответила Глимейл, пристально глядя на него. – Когда взойдет Тиргельд, наша луна.
– Если своей музыкой Эртрид убивает людей, мне кажется, он заслуживает смерти. В любом случае, я хотел бы сам услышать эти звуки. Но насчет того, чтобы взять тебя с собой, Глимейл, – женщины слишком легко гибнут на Тормансе. Я только сейчас отмылся от крови другой женщины.
Глимейл засмеялась, но ничего не сказала.
– А теперь спи, – сказал Полкраб. – Когда придет время, я сам тебя перевезу.
Он снова лег и закрыл глаза. Маскалл последовал его примеру; но Глимейл по-прежнему сидела прямо, поджав под себя ноги.
– Кто была эта другая женщина, Маскалл? – спросила она наконец.
Он не ответил, притворившись спящим.
15. ОСТРОВ СВЕЙЛОНА
Когда он проснулся, свет не был таким ярким, и он понял, что день идет к концу. Полкраб и его жена были на ногах и очередная порция рыбы, уже приготовленная, ожидала Маскалла.
– Вы решили, кто поедет со мной? – спросил он, прежде чем сесть.
– Я поеду, – сказала Глимейл.
– Ты согласен, Полкраб?
Рыбак что-то негромко проворчал и жестом пригласил остальных занять места. Перед тем как ответить, он запихнул в рот кусок рыбы.
– Что-то сильное влечет ее, и я не могу ее удержать. Не думаю, жена, что увижу тебя снова, но ребята уже достаточно взрослые, чтобы прокормить себя.
– Не смотри на все так мрачно, – резко ответила Глимейл. Она не ела. – Я вернусь и заглажу свою вину перед тобой. Это лишь на одну ночь.
Маскалл озадаченно переводил взгляд с одного на другого.
– Лучше я поеду один. Я буду огорчен, если что-то случится.
Глимейл покачала головой.
– Не считай это женским капризом, – сказала она. – Даже если бы ты не прошел здесь, я все равно скоро услышала бы эту музыку. Я жажду ее.
– А у тебя нет такого чувства, Полкраб?
– Нет. Женщины благородные и чувствительные создания, а в природе есть влечения слишком слабые для мужчин. Бери ее с собой, раз она на этом настаивает. Может быть, она права. Возможно, музыка Эртрида ответит на твои вопросы и на ее тоже.
– А какие у тебя вопросы, Глимейл?
Женщина странно улыбнулась.
– Можешь быть уверен, что вопросы, которые в ответ требуют музыки, нельзя выразить словами…
– Если ты не вернешься к утру, – заметил муж, – я буду знать, что ты мертва.
Трапеза закончилась в натянутом молчании. Полкраб вытер рот и вытащил из подобия кармана морскую раковину.
– Ты попрощаешься с мальчиками? Позвать их?
Она задумалась на мгновение.
– Да-да, я должна их увидеть.
Он поднес раковину ко рту и подул; громкий печальный звук разнесся в воздухе.
Спустя несколько минут послышался звук семенящих шагов, и из леса показались мальчики. Маскалл с любопытством разглядывал первых детей, которых он видел на Тормансе. Старший нес самого младшего на спине, средний шагал чуть позади. Ребенка опустили на землю, и все трое, образовав перед Маскаллом полукруг, стояли, глядя на него широко раскрытыми глазами. Полкраб выглядел бесстрастно, но Глимейл смотрела в сторону, гордо подняв голову, с непонятным выражением на лице.
Маскалл оценил возраст ребят примерно в девять, семь и пять лет соответственно, но он считал по земному времени. Старший был высоким, худым, но крепко сложенным. Как и его братья, он был обнажен, и вся его кожа с головы до ног имела ульфировый цвет. Лицевые мышцы указывали на необузданную и дерзкую натуру, глаза походили на зеленые огоньки. Второй обещал стать широким сильным мужчиной. Его тяжелая и большая голова была опущена книзу. И кожа и лицо имели красноватый оттенок. Для ребенка его глаза смотрели слишком уж хмуро и проницательно.
– Из этого, – сказал Полкраб, ущипнув мальчика за ухо, – возможно, вырастет второй Брудвиол.
– А кто это был? – спросил мальчик, наклоняя голову вперед в ожидании ответа.
– Большой старый человек удивительной мудрости. Он стал мудрым, решив никогда не задавать вопросов, а выяснять все сам.
– Если бы я не задал этого вопроса, я не узнал бы о нем.
– Это не имело бы значения, – ответил отец.
Самый младший ребенок был бледнее и худощавее братьев. Лицо его, в основном спокойное и лишенное выражения, имело одну особенность: каждые несколько минут без всякой видимой причины оно кривилось и становилось недоуменным. В это время казалось, что его желто-зеленые глаза хранят тайны, которые было трудно связать с человеком его возраста.
– Он меня озадачивает, – сказал Полкраб. – Его душа – потемки, и он ничем не интересуется. Он может оказаться самым замечательным из них.
Маскалл взял ребенка одной рукой и поднял на уровень лица. Он долго смотрел на мальчика, затем вновь опустил его. Выражение лица мальчика ни на мгновение не изменилось.
– Ну, что ты о нем скажешь? – спросил рыбак.
– У меня вертится на языке, но ускользает. Дай мне еще попить, и я скажу.
– Тогда иди, попей.
Маскалл дошел до дерева, попил и вернулся.
– В грядущих веках, – сказал он, обдумывая каждое слово, – он станет возвышенным и величественным преданием. Возможно, пророком, или даже божеством. Хорошо присматривай за ним.
Старший мальчик презрительно усмехнулся.
– Я не хочу быть ничем в этом роде. Я хотел бы походить на этого большого человека. – И он указал пальцем на Маскалла.
Тот засмеялся, и его белые зубы блеснули сквозь бороду.
– Спасибо за комплимент, старый боец! – сказал он.
– Он огромный и сильный, – продолжал мальчик, – и может постоять за себя. Ты можешь поднять меня одной рукой, как его?
Маскалл выполнил его просьбу.
– Вот что значит быть мужчиной! – воскликнул мальчик.
– Хватит! – нетерпеливо сказал Полкраб. – Я позвал вас сюда, ребята, чтобы вы попрощались со своей матерью. Она уезжает с этим человеком. Я думаю, она может не вернуться, но кто знает…
Лицо второго мальчика неожиданно вспыхнуло.
– Она отправляется по своей воле? – спросил он.
– Да, – ответил отец.
– Тогда она плохая. – Он выкрикнул эти слова с такой силой и ударением, что они прозвучали, как треск бича.
Старик дважды ударил его рукой.
– Ты говоришь так о своей матери?
Мальчик остался при своем мнении, выражение его лица не изменилось, но он ничего больше не сказал. Впервые заговорил самый младший:
– Моя мать не вернется, но она умрет танцуя.
Полкраб с женой переглянулись.
– Куда ты идешь, мама? – спросил старший.
Глимейл нагнулась и поцеловала его.
– На Остров.
– Ну тогда, если ты не вернешься к завтрашнему утру, я поеду тебя искать.
Маскалл в душе чувствовал себя все более неловко.
– Похоже, это путешествие для мужчины, – сказал он, – думаю, тебе лучше не ездить, Глимейл.
– Меня не отговорить, – ответила она.
Он озадаченно погладил бороду.
– Уже пора отправляться?
– До захода четыре часа, и все они нам понадобятся.
Маскалл вздохнул.
– Я пойду к устью залива и подожду тебя и плот. Ты захочешь попрощаться, Глимейл.
Затем он стиснул руку Полкраба.
– Прощай, рыбак!
– Ты хорошо отблагодарил меня за мои ответы, – хрипло сказал старик. – Но это не твоя вина, а в мире Создателя случаются вещи и похуже.
Старший мальчик подошел вплотную к Маскаллу и сурово посмотрел на него.
– Прощай, верзила! – сказал он. – Но хорошо защищай мою мать, а то я настигну тебя и убью.
Маскалл медленно дошел вдоль берега протоки до излучины. Восхитительное солнце и искрящееся сверкающее море вновь предстали его взору; и всю его подавленность как ветром сдуло. Он пошел дальше, к берегу моря, вышел из лесной тени на песок и сел на солнцепеке; сияние Альпейна давно исчезло. Он вдохнул горячий бодрящий ветер, прислушался к шипению волн и стал смотреть поверх разноцветного моря его шпилей и течений, на остров Свейлона.
«Что это может быть за музыка, которая отрывает жену и мать от тех, кого она любит больше всего на свете? – размышлял он. – В этом есть что-то дьявольское. Скажет ли она мне то, что я хочу знать? Сможет ли?»
Через некоторое время он почувствовал за спиной какое-то движение и, обернувшись, увидел плот, плывущий по протоке, направляясь к открытому морю. На плоту стоял Полкраб, отталкиваясь грубым шестом. Он проплыл мимо Маскалла без единого слова и, даже не поприветствовав его, направился в море.
Пока Маскалл удивлялся такому странному поведению, появилась Глимейл с мальчиками, шедшая по берегу бухточки. Старший держал ее за руку и что-то говорил; двое других шли позади. Она шла спокойно, улыбаясь, но с несколько отсутствующим видом.
– Что твой муж делает с плотом? – спросил Маскалл.
– Он выводит его в нужное место, а мы пойдем туда вброд, – ответила она своим негромким голосом.
– Но как мы доберемся до острова без весел или парусов?
– Видишь то течение, уходящее в море? Смотри, Полкраб приближается к нему. Оно нас доставит прямо туда.
– А как же ты вернешься?
– Есть способ, но сегодня не нужно об этом беспокоиться.
– Почему бы мне тоже не отправиться с вами? – спросил старший мальчик.
– Потому что плот троих не выдержит. Маскалл тяжелый человек.
– Неважно, – сказал мальчик. – Я знаю, где взять дерево для другого плота. Как только вы уедете, я примусь за работу.
Полкраб к тому времени вывел свое утлое судно в нужную точку в нескольких ярдах от течения, которое в этом месте делало резкий поворот с востока. Он что-то крикнул жене и Маскаллу. Глимейл судорожно поцеловала детей и слегка всплакнула. Старший мальчик до крови кусал губу, в глазах его блестели слезы; но младшие дети смотрели на все это широко открытыми глазами, не выражая никакого беспокойства.
Глимейл вошла в море, Маскалл последовал за ней. Вода сначала доходила до лодыжек, затем до колен, а когда она поднялась до пояса, они уже приблизились к плоту. Полкраб слез в воду и помог жене взобраться на плот. Оказавшись там, она нагнулась и поцеловала его. Они не обменялись ни единым словом. Маскалл влез на переднюю часть плота. Женщина сидела на корме, скрестив ноги, с шестом в руках.
Полкраб подтолкнул их в сторону течения, а она работала шестом, пока они не оказались во власти потока. Плот тут же начал быстро удаляться от земли, плавно покачиваясь.
Мальчики махали с берега. Глимейл отвечала им; Маскалл же повернулся к суше спиной и смотрел вперед. Полкраб брел обратно к берегу.
Больше часа Маскалл сидел, не меняя позы. Не было слышно ничего, кроме плеска необычных волн вокруг них и похожего на звук журчания ручья, плавно ползущего через беспокойное волнующееся море. Воздух был чист и свеж, и жар Бранчспелла, уже низко сидящего на западе, наконец стал терпимым. Буйство красок моря давно прогнало из сердца Маскалла печаль и тревогу. Но все же он чувствовал такую неприязнь к женщине, эгоистично бросившей своих близких, что не мог заставить себя начать беседу.
Но когда над увеличившимися контурами темного острова появилась длинная цель высоких удаленных гор, оранжево-розовых в свете вечернего солнца, он вынужден был нарушить молчание, спросив, что это.
– Это Личсторм, – сказала Глимейл.
Маскалл не стал о нем расспрашивать, но когда он повернулся, чтобы обратиться к ней, он увидел быстро удаляющийся Умфлешский лес и не мог оторвать от него взгляда. Они проплыли около восьми миль, и теперь он мог лучше оценить огромную высоту деревьев. Поверх них, вдали, виднелся Сант; и ему показалось, впрочем он не был уверен, что он может различить и Дискурн.
– Теперь, когда мы одни, – сказала Глимейл, отворачиваясь и глядя в воду у края плота, – скажи, что ты думаешь о Полкрабе.
Маскалл помолчал, прежде чем ответить.
– Он кажется мне горой, окутанной облаками. Видишь самое основание и думаешь, что это все. Но потом высоко под облаками вдруг замечаешь еще часть горы – и даже это еще не вершина.
– Ты хорошо разбираешься в людях и очень проницателен, – тихо заметила Глимейл. – А теперь скажи, кто я.
– Вместо человеческого сердца у тебя неистовая арфа, это все, что я о тебе знаю.
– А что ты говорил моему мужу насчет двух миров?
– Ты слышала.
– Да, я слышала. Я тоже знаю о двух мирах. Мой муж и мальчики для меня реальны, и я их обожаю. Но для меня, как и для тебя, Маскалл, существует другой мир, и он заставляет мой реальный мир казаться насквозь фальшивым и пошлым.
– Наверно, мы ищем одно и то же. Но разве можно удовлетворять свои стремления за счет других людей?
– Нет, нельзя. Это скверно и подло. Но в том, другом мире эти слова лишены смысла.
Наступило молчание.
– Бесполезно обсуждать такие темы, – сказал Маскалл. – Выбор теперь не в наших руках, и мы должны идти, куда нас ведут. Я лучше поговорил бы о том, что нас ждет на острове.
– Я не знаю – разве что мы найдем там Эртрида.
– Кто такой Эртрид, и почему остров зовется островом Свейлона?
– Говорят, что Эртрид пришел из Трила, но больше я ничего о нем не знаю. Что касается Свейлона, то если хочешь, я расскажу тебе легенду о нем.
– Пожалуйста, – сказал Маскалл.
– В давние времена, – начала Глимейл, – когда моря были горячими, и над землей висели плотные облака, и жизнь была богата превращениями, Свейлон пришел на этот остров, куда раньше не ступала нога человека, и начал играть свою музыку – первую музыку на Тормансе. По ночам, когда светила луна, люди обычно собирались на том берегу, что лежит позади нас, и слушали тихие сладкие напевы, доносившиеся из-за моря. Однажды ночью Создатель (которого ты называешь Кристалменом) проходил здесь вместе с Крэгом. Некоторое время они слушали музыку, и Создатель сказал: «Слышал ли ты более прекрасные звуки? Это мой мир и моя музыка». Крэг топнул ногой и засмеялся. «Чтобы я пришел в восторг, ты должен создать что-то получше. Пойдем туда и посмотрим на этого неумеху за работой». Создатель согласился, и они перешли на остров. Свейлон не мог их видеть. Создатель встал за его спиной и вдохнул мысли в его душу, и его музыка стала в десять раз чудеснее, и люди, слушавшие на берегу, обезумели от болезненного удовольствия. «Может ли существовать более величественная мелодия?» – спросил Создатель. Крэг усмехнулся и сказал: «Ты по природе сладострастен. Теперь дай я попробую». И тогда он стал позади Свейлона и быстро швырнул в его сознание уродливые диссонансы. И инструмент его дал такую трещину, что никогда с тех пор не играл верно. И впредь Свейлон мог извлекать лишь искаженную музыку; и все же она влекла людей больше, чем любая другая. Пока Свейлон был жив, многие переправлялись на остров, чтобы послушать удивительные звуки, но ни один не смог их выдержать; все погибли. После смерти Свейлона другой музыкант занял его место, и так факел передавался из рук в руки, и теперь его несет Эртрид.