Эльфи такие его речи причиняли острую боль. Генерала Хайду они не интересовали, так как, будучи убежденным верующим, в библию он заглядывал лишь изредка. Он считал, что бог есть — должен же кто-то руководить делами вселенной, — но библия в свое время была выдумана попами, чтобы доказать его существование, и, пока не появится документ лучше, полезнее, до тех пор будет ощущаться потребность в священном писании.
Эльфи полагала, что Эндре оказывает на Чабу положительное влияние. Ей нравился молчаливый, фанатичный теолог, так же как еще один друг Чабы — Милан Радович. Правда, он нравился ей совсем по иным причинам.
16 августа по приезде из Лондона мадам Эльфи отправилась в Будапешт, чтобы поспеть на церемонию производства Аттилы в лейтенанты. Она гордилась своим сыном. Затем они провели пару дней в Будапеште и вечером 30 августа прибыли в Берлин. Приехал с ними и Эндре, который до начала занятий хотел покопаться в теологической библиотеке — вот уже два года, как он стал собирать данные о жизни венгерских реформаторов.
В пути у них состоялось много бесед. Эльфи главным образом говорила об Англии, о своих поездках в Египет, ничуть не скрывая явных симпатий к английскому обществу, столь уважающему национальные вековые традиции, что им замечательно удавалось сочетать с демократизмом, которого требовала современная жизнь. И все это привлекает ее потому, что английская демократия основана на глубоком уважении к традициям, к привилегиям отдельных классов и слоев общества.
Эндре горячо ее поддерживал, однако Аттила страстно спорил с матерью. Да, он за демократию, но было бы ужасно даже представить, если вдруг в Венгрии по примеру англичан примитивным людям, не умеющим ни читать, ни писать, или, скажем, евреям были бы предоставлены демократические права. Сперва нужно свергнуть власть еврейских банкиров и фабрикантов, вызволить венгерских землевладельцев из когтей еврейских финансовых заправил, а уж потом проводить перевоспитание людей и вернуть разграбленные земли. Только тогда и можно будет разглагольствовать о демократии. Но для этого, нужна железная рука, централизованная воля. Беда, однако, что Гембеш болен, а дядюшка Пишта Бетлен в блоке с еврейскими банкирами проводит оппозиционную политику.
Эндре полагал, что Аттила во многих отношениях прав, но отмечал, что на политическое единство приходится рассчитывать только тогда, когда режим поможет избавить народ от нищеты. С некоторыми мерами Гитлера он не согласен, но в известном смысле считает, что тот похож на «бич божий» — на Аттилу, так как с момента своего прихода к власти сделал немало чудесного. Вернул побежденному народу чувство национальной гордости, веру, покончил с безработицей, пусть радикально, зато основательно рассчитался с атеистическим и антицерковным большевизмом, с веймарскими свободами, попирающими мораль, с декадентством, втаптывающим в грязь все божественные и человеческие идеалы.
Эльфи, удобно откинувшись в кресле, всем телом ощущая мягкое убаюкивание поезда, явно наслаждалась спором юношей. Правда, некоторые утверждения Аттилы ей не нравились. Она знала, что его сознание формировалось в военном училище, но была убеждена, что им удастся ловко повлиять на мировоззрение сына. Дело это не срочное, биться о стену головой смысла не имело. Но случая высказать свое мнение она не упустила.
— Боюсь, сынок, накличет Гитлер беду на немецкий народ.
Аттила удивленно взглянул на мать:
— Что именно ты имеешь в виду?
Женщина капнула одеколоном себе на шею и за уши, вставила в золотой мундштук длинную египетскую сигарету.
— Имеются признаки, — произнесла она, раскурив сигарету, — указывающие на то, что непосредственные соратники Гитлера — люди примитивные, противники германской аристократии. Один только пример, дорогой. Вальтер — ровесник твоего отца. Так почему же он до сих пор ходит в подполковниках? Может быть, неважный солдат? Смешно. Офицер генштаба, с блестящей подготовкой. Видимо, выше он не продвигается потому, что советники фюрера видят в нем аристократа.
— Позволь мне, мама, сделать пару замечаний, — прервал ее Аттила. — Только очень прошу, пойми меня правильно, обижать тебя я бы не хотел. — Прервав речь, он покрутил на пальце перстень. — Уверена ли ты, что ощущения твои и, скажем, дядюшки Вальтера — это подлинно демократические чувства? — Эльфи с улыбкой потрясла головой, давая понять, что слова сына ей не понятны. — Поясню, — продолжал лейтенант. — Гуттены остаются баронами, даже если не называют себя таковыми. Семья Хайду тоже не из тех дворян, что имеют по семь сливовых деревьев. Если я ничего не путаю, то наше поместье составляет около восьми тысяч венгерских хольдов. И оно свободно от долгов — обстоятельство тоже немаловажное. Имеется имущество и у тебя. То есть мы тоже кое-что да значим. Наше прошлое, нынешнее социальное положение, вес в обществе ко многому нас обязывают. Считаешь ли ты, к примеру, уместным, что лучший друг отца — либерально настроенный журналист?
— Ты имеешь в виду Гезу Берната?
Аттила кивнул:
— Да, его. — В купе было жарко, и он расстегнул мундир. — У меня лично нет претензий к семье Бернатов, но отец перенимает немало либеральных взглядов и принципов дядюшки Гезы.
— А что тут плохого? Не понимаю.
— Бернат недвижимости не имеет. Он — служащий. Ясно, что у человека, живущего на заработок служащего, представления о мире и обо всем другом отличны от нашего. Он просто должен мыслить по-иному. Дальше. Разве это в порядке вещей, что лучшим другом моего младшего брата является парень по имени Милан Радович? Не знакомый, мама, а друг. Это не составляло бы угрозы, дружи он одновременно с несколькими юношами, и из своего круга. Ты улыбаешься, хотя здесь не до улыбок. Кому нужно, чтобы Чаба был закадычным приятелем всякой прислуги. С дядей Мишкой его водой не разольешь. И еще одно — об Андреа. Думаешь, их связь до сих пор простая игра? Мама, то, что вы проходите мимо всего этого, это не демократический образ мышления, а либерализм. — Он поднял руку: — Извини, еще один вопрос. Если Чабика заявит, что хочет жениться на Андреа, что ты ему скажешь?
Эндре много раз пытался вмешаться в разговор, он побледнел, его худощавое лицо нередко вспыхивало, но он себя сдерживал. Он не был согласен с Аттилой, отдельные заявления того волновали его. Но сейчас ему было любопытно, что ответит тетушка Эльфи.
Однако та горделиво помалкивала. Вот уже десять лет она разъезжает с мужем по свету, встречается с дипломатами, ведет себя не просто как хозяйка во время приемов, как декорация на вечерах и ужинах, а почти как незаменимый сотрудник своего супруга. Она наблюдательна, видит взаимосвязь явлений, имеет собственное мнение и о себе самой, и о муже, и о мире, и о людях. У нее есть принципы, к тому же непоколебимые, покоящиеся на прочной основе. Взять, к примеру, Аттилу, его откровенные рассуждения оправдывают именно ее принцип воспитания. Не поддерживай она с сыном дружеские отношения, Аттила все равно бы раскрылся. Ничего. Разве в сознании Аттилы проявляется только влияние военного училища, а ее воспитание нет? Как бы не так. «Мы, Хайду, и мы, Гуттены, еще кое-что значим» — это воспитано в детях не академией Людовики.
Конечно, во многом Аттила прав. Но правда кое-что значит только в сочетании с жизненным опытом. Она ему даст ответ, но не в присутствии Эндре. Она ему скажет: «Сынок, тебе надо усвоить несколько вещей. Жизнь не казарма, где люди вытягиваются перед тобою в струнку, как положено солдату, и не могут тебе ответить, так как, исходя из твоего положения, прав можешь быть только ты один. Стало быть, ты должен сделать вывод, что семейные дела не обсуждаются даже среди друзей. Разве только речь идет о жизненно важном деле. Эндре — наш друг, но человек он не наш, а церковник. Стало быть, наши дела его не касаются.
Да, сынок, ты прав, мы кое-что значим. И поэтому можем себе позволить дружить с Гезой Бернатом. Генерал-майор Хайду может так поступить, потому что отчетливо представляет себе границы такой дружбы. Бернат — человек толковый и тоже очень хорошо это знает. С твоим младшим братом Чабой дело несколько посложнее. По складу своего характера он не похож ни на одного из нас. Личность он противоречивая, но своеобразная, именно потому так трудно управляем. Приказами или распоряжениями многого от него не добьешься. Натура у него не из легких, компанию людей глупых он не любит. Вместе с тем ты должен признать, что в нашем кругу, главным образом среди молодежи, довольно часто попадаются личности глупые, пустоголовые. Я не могу заставить твоего младшего брата дружить с подобными молодыми людьми.
Милан Радович... По своему социальному положению он к нашему кругу не принадлежит. Все верно, но человек он интересный, разносторонний, пользующийся нашей поддержкой. Он тоже хотел бы кое-чего достичь, но может это сделать только с нашей помощью. Радович отдает себе ясный отчет — я с ним не раз беседовала, — что именно ему надо подняться до уровня Чабы, то есть до нашего уровня, а не Чабе опуститься до его. Радович прорвался сквозь заслон своего круга, что удается людям лишь особо талантливым. Вместе с тем он сознает, что, если хочешь остаться на поверхности, надо приспосабливаться. Наша историческая задача — приковывать к себе талантливые народные силы. Андреа — миленький, чистый щенок. Мне лично она нравится. У нее нет собственности? Полагаю, это вещь не главная. Если Чаба ее любит и будет с нею счастлив, я готова благословить их обоих. В этом вопросе я шуток не люблю. Сынок, ведь я мать. Грош мне цена, если мой сын будет несчастным! Анди — девушка небогатая, но по своему мировоззрению, отношению к жизни, поведению она принадлежит к нашему кругу. А это уже вещь существенная».
Поезд притормозил. Женщина на мгновение выглянула из окна вагона и проговорила:
— Пойми меня правильно, Атти. Но сейчас я устала и голодна. Продолжим разговор после обеда.
Теолог встал, понурив голову. Он полагал, что женщина вступит в спор с Аттилой. Уклончивый ответ тетушки Эльфи разочаровал его. В его светло-каштановых матовых волосах мелькнул луч света и снова погас.
Поезд ходко несся мимо знакомых мест. В лихорадочном взоре Эндре отражалось беспокойство, ему было стыдно, он чувствовал, что своим молчанием предал друга. Перед ним предстало печальное личико Андреа, затем нахлынули воспоминания...
Вот рядом стоит девушка в матросской блузке и темно-синей плиссированной юбке. «А ты, Эндре, на танец меня не приглашаешь?» Вдоль стен сидят мамы. Чаба увлеченно играет, ловко варьируя мелодию, но задавая отличный темп. Он посматривает на Эндре, взглядом подбадривая его: «Ну ты, церковный мешок, пригласи же ее, я тебе разрешаю». Он обвивает руками талию девушки — ладони от волнения покрываются потом, у Андреа на спине напрягаются мышцы. «Обними покрепче, — предлагает она, — иначе танцевать невозможно». Он механически подчиняется, глотая обильную слюну и будучи теперь уверенным, что любит девушку. Но Анди принадлежит Чабе...
Рано пробудившееся половое влечение основательно потрепало Эндре, продолжая мучить его и по сей день. Ему исполнилось уже двадцать, лет, а он еще не имел дела с женщиной. Его упорной, железной воле до сих пор удавалось преодолевать проявляющиеся инстинкты, но не богатое воображение. Мысленно он уже не раз переживал все радости и муки любовных утех. Разумеется, с Андреа. Только с ней одной. Ему не раз чудилось, что не было бы ничего неожиданного, если бы Андреа предстала вдруг перед ним в обнаженном виде.
Поезд мягко покачивало, колеса гулко стучали по рельсам. Эндре откинулся на спину, подпер голову, его худые, впалые щеки заливала краска. Голос тетушки Эльфи доносился до него словно с того света. Говорила она тихо, невозможно было понять ни единого ее слова. Глубоко вздохнув, он открыл глаза.
— Мне представляется, — проговорил он, — Чаба должен будет воздать хвалу всевышнему, если Андреа выйдет за него замуж.
Собеседники изумленно на него взглянули, не понимая, к чему он клонит, поскольку женщина почти целый час беседовала с Аттилой совершенно о другом. Он заметил устремленные на него удивленные взгляды, но, даже не удостаивая их своим вниманием, точно лунатик, вывалился из купе.
Поезд протяжно загудел, и искры, сыпавшиеся из трубы паровоза, засверкали перед окнами, точно светлые ленты.
Любезность тетушки Эльфи застала Андреа врасплох. Та обняла ее, поцеловала, увлекла за собой на кухню, показала ей блюда, уговорила попробовать жареного цыпленка, с беспокойством наблюдая, понравилось ли кушанье. От такого обилия душевности Андреа совсем расчувствовалась, вся ее неприязнь улетучилась.
Вальтер фон Гуттен вел себя исключительно тактично, домой не пришел, чтобы не мешать Эльфи принять венгерских друзей по своему усмотрению, но своевременно позаботился о напитках — французском коньяке с пятью звездочками, ароматной венгерской палинке и рейнских винах. За столом прислуживали старая гувернантка, седовласая Аннабелла, и ее племянница, голубоглазая Луиза, а обязанности виночерпия добровольно взял на себя Аттила. Лейтенант был поразительно любезен и предупредителен. Андреа нашла, что на сей раз в его взгляде отсутствует жадное желание и он разговаривает с нею почти как с сестрой. К смущенным взорам Эндре она уже привыкла и даже во сне не могла бы себе представить, что за замешательством теолога уже скрывается нечто вроде болезненной чувственности.
Разговоров за столом было немного, прозвучало только несколько фраз по поводу вкусного ужина. За окнами временами свирепо завывал ветер, лишь на минуту затихал, чтобы затем взреветь с новой силой. Андреа сидела напротив тетушки Эльфи, которая с интересом рассматривала раскрасневшееся лицо девушки, ее темно-голубые глаза, скрытые под сенью густых ресниц. Иногда ее охватывало чувство, будто Андреа прибыла сюда из какой-то ближневосточной страны, напоминая своей фигурой, осанкой, лицом египетских женщин.
С едой было уже покончено, когда неожиданно поднялся Эндре. Он слегка наклонился вперед, так что на спине резко вырисовывались его лопатки. Левой рукой он поправлял очки в золотой оправе, а в правой держал бокал, полный вина. Чаба, приподняв веки и сморщив лоб, взглянул на него, не понимая, чего же хочет его друг. Раскрасневшаяся Андреа улыбалась. Аттила едва заметно кашлянул и быстро взялся за сигарету. В дверях гостиной застыла ухмыляясь белокурая Луиза. Сняв передник, она тут же сделала приглашающий жест.
Эндре посмотрел на хозяйку. Тихо, по-церковному разделяя слова, он попросил разрешения поднять бокал за здоровье семьи Хайду и присвоение Аттиле чина лейтенанта, одновременно моля всевышнего благословить всех членов семьи.
— В мае нынешнего года, — сказал он, — по случаю двухсотпятидесятой годовщины освобождения Будайской крепости венгерская делегация нанесла визит главе католического мира в Ватикане. У нас, евангелистов, идут споры с католиками, но, по-моему, с тем, что сказал папа венгерской делегации, мы должны полностью согласиться. Нынешние времена, заявил, в частности, глава католической церкви, очень напоминают то, что происходило двести пятьдесят лет назад, ибо сегодня над миром опять нависла огромная опасность — коммунизм, который по своей сущности угрожает не только христианству, но и всему человечеству.
Чаба, лениво зевнув, облокотился на стол. «Этот попик совсем, видать, рехнулся, — подумал он. — Что с ним такое происходит? Ну подожди, святоша, я тебе как-нибудь расскажу, кто угрожает человечеству... — В раздражении он начал покусывать нижнюю губу и, только взглянув на мать, воздержался от того, чтобы вслух не обозвать Эндре идиотом. — Эта скотина, — он покачал головой, — уже забыла о том, что сделали нацисты с Витманом и Эрикой...»
— Перед венграми вновь стоят большие задачи... — продолжал тем временем разглагольствовать Эндре.
Тут уж Чаба не мог выдержать и перебил друга не совсем лестными словами:
— Ты дурак, святоша! Пей свое вино и садись! — Чаба поднял бокал: — За здоровье присутствующих!
Все сразу замолчали. Андреа с испугом поглядывала на тетушку Эльфи, которая и вида не подала, что встревожена замечанием сына, к своему бокалу она так и не притронулась.
Аттила невозмутимо курил.
— Продолжай, — сказал он Эндре, который настолько смутился, что забыл сесть. Однако желание говорить у того уже пропало. Лицо его так и пылало от стыда.
— Извините, — наконец вымолвил Эндре и сел. По всему его виду было заметно, что слова Чабы оскорбили его.
— Ты сейчас, видимо, считаешь себя очень остроумным, — заговорила Эльфи, обращаясь к сыну. — Возможно, даже ликуешь внутренне: как же, я, Чаба Хайду, эффектно сразил Эндре Поора, своего друга! Как богат твой лексикон, сынок... Какие в нем слова: «святоша», «дурак»... — Чаба смущенно улыбнулся. В душе он уже жалел о своем срыве и потому не стал спорить с матерью. — Я бы очень хотела, чтобы ты извинился перед Эндре, — строгим тоном проговорила Эльфи.