– Прошу прощения. – Монгол без приглашения уселся на единственный свободный стул. – Моя фамилия Сиротин.
– Сиротин? – Следователь нахмурил сократовский лоб, белесые брови сошлись на переносице в тщетной и неискренней попытке вспомнить, кто же такой, этот самый Сиротин, и что он делает в святая святых прокуратуры.
– Вы мне сегодня звонили. – Монгол растянул губы в вежливой улыбке и изобразил на лице внимание.
Не подвела интуиция, следователь Горейко во плоти оказался еще неприятнее, чем его голос. Монгол таких типчиков на дух не переносил. Следователь Горейко был, что называется, из молодых да ранних. На вид лет двадцати пяти – тридцати. Салага, одним словом, но гонору… гонору хватит на троих. Щегольской костюмчик, щегольские же очочки в позолоченной оправе, вполне грамотно подобранный галстук, не из самых дорогих, но и не на рынке купленный, редкие, но старательно уложенные волосы и аккуратные усики. Усики не понравились Монголу особенно. Скорее всего, парнишка отпустил их для солидности, но просчитался: усики делали его похожим на второсортного жигало.
– А, Сиротин?! Который свидетель по делу об убийстве в больнице. – Следователь сгреб с пола разлетевшиеся документы, смерил Монгола взглядом, красноречиво говорящим о том, что в качестве подозреваемого тот представлял бы для следствия гораздо больший интерес.
– Не понимаю, о чем вы.
– Не понимаете? – Горейко сокрушенно покачал головой. – Ну как же так, господин Сиротин?! Вот же в материалах дела черным по белому написано, – он вынул из пластиковой папки листок бумаги и ткнул в него пальцем, – что, со слов свидетеля Алейникова Валентина Ивановича, вчера утром вы звонили ему на мобильный телефон, чтобы сообщить, что в вашей квартире находится некая сумасшедшая особа, подозреваемая в жестоком убийстве, и просили вызвать группу немедленного реагирования.
Монгол невольно поморщился. Никакую группу немедленного реагирования он к себе не зазывал. Это уж Франкенштейн сам без него постарался. Ну да ладно…
– Что, вспомнили, Александр Владимирович? – Следователь Горейко поправил и без того идеальный узел галстука и придвинул к Монголу папочку со свидетельскими показаниями. – Или после вчерашнего, хм… инцидента некоторые события стерлись из вашей памяти?
И все-то он знает, все-то понимает…
– Почему же? Кое-какие события свежи до сих пор. – А почерк у Франкенштейна корявый, как у всех медиков. И как только товарищ следователь умудрился что-либо разобрать в этой абракадабре?
– Так, может, напишете все обстоятельно? – Горейко выложил на стол чистый лист бумаги и шариковую ручку с обгрызенным колпачком.
– Спасибо, у меня своя. – Монгол достал из нагрудного кармана паркер с золотым пером и спросил максимально заинтересованным тоном: – А что, собственно говоря, писать? У меня в школе по сочинениям выше тройки оценок отродясь не было.
– Ну, давайте тогда сначала в устной форме все изложите.
– С чего начинать?
– Начните с того момента, как вы в компании свидетеля Алейникова и свидетеля Зубарева распивали спиртные напитки в здании судебно-криминалис-тической лаборатории.
Вот ведь гаденыш, так и норовит куснуть.
– Распивали, – Монгол кивнул, – был грех. Но, насколько мне известно, распитие спиртных напитков в общественном месте не является уголовно наказуемым деянием.
– Это смотря что считать общественным местом, – следователь Горейко грозно пошевелил усами. – Судебно-криминалистическая лаборатория, господин Сиротин, не общественное место, а практически режимное заведение. Я, конечно, могу закрыть глаза на некоторые хм… факты…
– Если? – Монгол выжидающе приподнял бровь.
– Что – если? – Прерванный на полуслове следователь обиженно насупился. Мальчишка, только с усами.
– Вы закроете глаза на некоторые факты не просто так, за мои красивые глаза, а в обмен на мою лояльность. Я вас правильно понимаю, товарищ следователь?
– Я бы назвал это несколько иначе, скажем, искренней готовностью сотрудничать со следствием, – кивнул Горейко.
– Я готов, – Монгол широко улыбнулся. – Значит, пришли мы с господином Зубаревым в гости к господину Алейникову в… медико-криминалистическую лабораторию.
Следователь ободряюще покивал головой и тут же спросил:
– С какой целью?
– С целью распития спиртных напитков в общественном месте, – Монгол пожал плечами.
– Не ерничайте, господин Сиротин.
– А я как раз и не ерничаю. Я рассказываю, как обстояло дело. Выпили пару бутылок водки. Было около половины пятого утра, когда господин Алейников по служебной надобности отлучился из комнаты.
– А что за надобность такая? – Следователь слушал очень внимательно, даже записывал что-то себе в блокнотик.
– Оказалось, что ничего серьезного, хулиганы пошутили, нажали на кнопку вызова дежурного санитара и убежали.
– В пятом часу утра? Не рановато ли для хулиганов?
– Ну, откуда ж мне знать?! – Монгол развел руками. – Может, у них бессонница?
– Ладно, дальше что было?
– А дальше к нам на огонек заглянула покойница.
– Подозреваемая, – поправил следователь Горейко.
– Честно говоря, на тот момент мы ее в таком качестве еще не рассматривали.
– А в каком качестве вы ее рассматривали?
– Я же сказал уже, в качестве ожившей покойницы. Девушка с виду была мертвее мертвой и тут бац… – Монгол хлопнул ладонью по столу – Горейко испуганно вздрогнул, – ожила и даже заговорила.
– Что она сказала?
– Не помню дословно. Кажется, пожаловалась на холод, а потом потеряла сознание.
– И потом что?
– Потом господин Алейников вызвал «Скорую», девушку увезли в больницу.
– И больше вы с ней не виделись? – Глаза за стеклами очков хитро блеснули.
– Ну почему же? Виделись, она вчера утром пришла ко мне в гости, принесла мой пиджак, документы и деньги.
– А как у нее оказались ваши вещи? – Следователь снова черканул что-то в своем блокноте.
– Перед тем как девицу «Скорая» забирала, я на нее свой пиджак набросил.
– Зачем? – В голосе Горейко послышалось самое искреннее изумление.
– Я же вам говорил, девушка жаловалась на холод, вот я и проявил галантность.
– Отдали незнакомому человеку свои документы и деньги?
– Вообще-то, я отдавал всего лишь пиджак. О том, что в его карманах лежат документы, я как-то не подумал.
– Конечно, – Горейко понимающе кивнул, – после нескольких бутылок водки…
Ну, точно гаденыш. Кто ж так допрос ведет?
– В принципе вы правы, – Монгол улыбнулся, – водка плюс стрессовый фактор. Знаете ли, не каждый день к тебе на огонек ожившие мертвецы заглядывают.
– Допустим, стрессовый фактор имел место быть. – Допускает он! Да этот хлюпик на их месте уже несколько раз в штаны бы от страха наложил. – А что ж вы за документами в тот же день не пришли?
– Куда идти-то? – Монгол изобразил удивление. – Номер «Скорой» я не запомнил, куда девушку повезли, спросить забыл. Да и чего суетиться? В кошельке денег было немного. Пластиковые карты я в тот же день заблокировал. Мобильник можно и новый купить.
– А документы?
– Да, вы совершенно правы, с восстановлением паспорта пришлось бы повозиться, но это же не критическая ситуация, согласитесь. К тому же паспорт и вещи девица мне сама принесла вчера утром.
– В котором часу? – Следователь Горейко прицелился в него ручкой с обгрызенным колпачком.
– Точно не скажу, где-то около шести утра. Позвонила в домофон, сказала, что хочет отдать мои вещи.
– И вы ее впустили?
– Конечно.
– Как она выглядела?
– Как вернувшаяся с того света.
– Конкретизируйте, пожалуйста.
– Ну, бледная, изможденная, мне показалось, что напуганная. Одета, как бомж, в какое-то старье.
– Вспомните, во что именно была одета подозреваемая, – следователь вдруг оживился и нетерпеливо заерзал на стуле.
Монгол поднял глаза к потолку, сделав вид, что усиленно вспоминает, а потом начал перечислять:
– Мой пиджак – это самая приличная вещь, которая на ней была, а остальное – старые джинсы, пролетарская косынка ярко-красного цвета и боты на несколько размеров больше ноги.
– Джинсы, косынка и боты, говорите? – Следователь подозрительно сощурился. – А вы, господин Сиротин, ничего не путаете?
– Не путаю, с памятью у меня пока, слава богу, проблем нет. А что вас смущает, товарищ следователь?
– Да то, что ваши показания расходятся с показаниями других свидетелей. – Горейко поставил в блокноте жирную точку и снова придвинул к Монголу папку с материалами дела: – Вот, полюбопытствуйте…
А чего ж не полюбопытствовать? Конечно, он полюбопытствует, интересно ж, что в его рассказе так насторожило этого усатого хлыща.
Свидетелей было трое. Монгол не стал запоминать их фамилии, глянул только, что им по семнадцать годков от роду. Возвращались они около четырех часов утра из ночного клуба, такси вызывать не стали, так как все денежки успели просадить. Шли пешком через старый парк, дышали воздухом, когда вдруг услышали странный звук, похожий на барабанный бой, только не громкий, а приглушенный. Молодая поросль, она ж любопытная! Решили ребятки посмотреть на этого барабанщика. А оказалось, что не барабанщик, а барабанщица…
Со слов тинейджеров, девица сидела на стволе недавно спиленной липы в весьма фривольной позе: с зажатым между голыми коленками деревянным чурбаном, по которому что есть мочи барабанила ладонями. Причем свидетели утверждали, что получалось у нее очень даже неплохо, вполне профессионально. Якобы из-за этого самого профессионализма они и возжелали с барышней познакомиться поближе. Здесь они, конечно, врут: привлек юных акселератов отнюдь не профессионализм, а голые коленки. Ну да бог с ними. Все самое интересное было впереди.
Как только тинейджеры сообщили барабанщице о своем желании, та поступила неадекватно (можно подумать, до того она себя по-другому вела): отшвырнула чурбан, вскинула руки к небу и принялась вращаться вокруг своей оси. Как образно написал один из свидетелей – кружилась, как чертова юла. Ему, свидетелю, даже с перепугу показалось, что девица не касается ногами земли. Хотя это он кокетничает – не с перепугу, а с перепою, а может, и после таблеточки экстази. Два других свидетеля ничего подобного не заметили, наверное, были потрезвее товарища, и решили проявить настойчивость. «Не каждый же день можно встретить такое чудо в перьях» – это уже комментарий второго вьюноши.
Девушка и в самом деле выглядела весьма экстравагантно, из одежды на ней была только безразмерная ночная сорочка, которая, надо думать, оставляла неокрепшим юношеским душам большой простор для фантазии. Можно даже предположить, что встреча в ночи с тремя не слишком трезвыми подростками обернулась бы для барышни немалыми проблемами, да вот только барышня оказалась не промах. Тинейджеры в один голос утверждали, что подступиться к ней оказалось довольно сложно, потому что воздух вокруг, несмотря на только что прошедший дождь, был плотный, горячий и… трескучий. Что означает «трескучий», никто из пацанов толком объяснить не сумел, но все трое сходились во мнении, что «герла, ясен пень, ненормальная, наверное, какая-то сатанистка». На мысли о нечистом подростков навело не только странное поведение девушки, но и куда более очевидные факты: «Когда Леха хотел эту придурочную за руку схватить, она перестала крутиться и так на нас зыркнула, что я аж протрезвел. У нее глазюки светились красным, как у оборотня. Честно слово! А потом она к нам руки протянула и что-то сказала. Только мы не разобрали что, убежали».
Вот ведь какое нынче поколение-next, сразу видно, что взращено на пиве, наркоте и американских ужастиках: воздух у них потрескивает, глазюки красным огнем горят, ноги до земли не достают. И этот галлюцинаторный бред нынче называется свидетельскими показаниями…
«…а когда на приличное расстояние отбежали, то увидели, что позади пожар. Горело что-то очень ярко, синим пламенем, но быстро погасло».
О как! Синим пламенем горело! Видать, воспламенилось от красных глаз…
Монгол прочел свидетельские показания раз, потом еще раз и только потом в изумлении воззрился на следователя Горейко.
– Это что, сочинение на тему «Как я провел выходные»?
В глазах следователя мелькнула досада, франтовские усики возмущенно встопорщились, а лоб и щеки пошли красными пятнами. Реакция его была столь неожиданной, что Монгол невольно заподозрил Горейко в авторстве сего «шедевра».
– Напрасно вы иронизируете, господин Сиротин.
– Да как же мне не иронизировать, товарищ следователь, когда вместо свидетельских показаний вы даете мне прочесть детские страшилки в духе Гарри Поттера! Светящиеся глаза, синее пламя, трескучий воздух… Пацаны пива перебрали или обдолбались, вот и несут всякую ахинею. Разве ж это показания?!
– Так ведь и вы, господин Сиротин, на момент встречи с подозреваемой были не особенно трезвы, – хмыкнул следователь.
– Так при мне она очами не светила и по воздуху не летала!
– Да, она всего лишь восстала из мертвых… – Горейко зло захлопнул папку с материалами дела.
Надо же как его проняло! Того и гляди поверит в оживших мертвецов, ведьм и прочую нечисть. А с виду такой прагматичный, верящий только в букву закона.
– Не факт, что восстала. Вполне вероятно, что тот товарищ, который констатировал смерть, малость ошибся. Бывает же такое? – Монгол внимательно посмотрел на следователя, а потом сам себе же и ответил: – Бывает! Дисциплина на рабочем месте нынче ой как хромает, пораспускались все, живого человека от мертвого отличить не могут. Но это всего-навсего профессиональная небрежность. Я ее, конечно, не оправдываю, но хотя бы в состоянии понять. А вот утверждение перебравших пивка недорослей о летающих тетках и столбах пламени, вы уж меня извините, товарищ следователь, принять на веру ну никак не могу.
– О том, что подозреваемая летала, утверждал всего лишь один из свидетелей, – Горейко нервно побарабанил пальцами по закрытой папке, – и, понятное дело, доверять его словам у меня нет никаких оснований, но вот с синим пламенем все сложнее. Ходил я в тот парк, и знаете что?! – В его голосе послышались торжествующие нотки. – Не соврали мальчишки, было синее пламя, да еще какое! Свидетелей тому нашлось еще человек десять. Об этом странном феномене даже в утренних городских новостях сообщали, но вы, господин Сиротин, утренние новости, к сожалению, видеть не могли по причине своего бесчувственного на тот момент состояния. – Следователь обмахнулся папкой с материалами дела, плеснул себе воды из граненого кувшина, залпом выпил и уставился на Монгола.
«По причине своего бесчувственного на тот момент состояния» – ишь, как кучеряво выражается. Ну, был он в этом самом состоянии! Так даже если бы и не был, ничего бы не изменилось – утренние новости он отродясь не смотрел.
– И что там, в новостях? – спросил Монгол.
– Да так, на первый взгляд ничего особенного – сгорела старая липа. Та самая, на которой, по словам свидетелей, сидела подозреваемая.
Действительно, ничего особенного. Сгорело дерево и сгорело. Может, его сами же тинейджеры и подожгли, забавы ради. Неокрепшие умы, скверное воспитание, алкоголь, опять же…
– А на второй взгляд? – это он спросил уже не из любопытства, а исключительно из вежливости. Видно же, что следователю Горейко не терпится поде-литься информацией.
– А на второй взгляд все не так однозначно, как кажется на первый. – Вот, блин, умер в следователе Горейко выдающийся оратор. Цицерона бы запросто за пояс заткнул своим красноречием. – Липа не просто сгорела, а дотла.
– Дотла – значит, полностью? – на всякий случай уточнил Монгол.
– Полностью, – Горейко кивнул. – Пепел есть, дерева нету.
– Бывает. Что ж в этом такого удивительного?
– А кроме липы, выгорела еще и земля.
– Нормальное явление: дерево горит, чего ж траве-то не погореть?
– Я не говорил «трава». – Горейко загадочно пошевелил белесыми бровками. – Я сказал, «земля». Почва, заметьте, сырая после достаточно сильного дождя, прогорела вглубь сантиметров на пять.
– Как? – От удивления Монгол даже забыл о своей неприязни к следователю. Интересно же, в самом деле, как сырая земля могла сгореть дотла.