Четвертый и все последующие торгаши соглашались платить дань банде изобретательных и нахрапистых юнцов безропотно.
* * *
— Как вы попали в спецназ? — включив диктофон и поднеся его поближе к майору, задала она свой первый вопрос.
— Просто. Как большинство других офицеров. Окончил Рязанское училище, послужил в десантуре, подал рапорт…
— Давно воюете в Чечне?
— Почти всю вторую кампанию. С небольшими перерывами.
— С чем связаны перерывы? Ранения?..
— В основном…
— А где-то за пределами Чечни воевать приходилось?
— Нет, — помедлив, словно размышляя о вариантах ответа, сказал высокий, черноволосый, ладно сложенный мужчина.
— Давайте поговорим о причинах этой войны.
Он медленно повернул голову в ее сторону. Его глаз за темными очками видно не было, но девушка-журналистка догадалась, сколь велико в них недоумение по поводу прозвучавшей фразы.
— Хорошо, — передумала она, — давайте сформулируем вопрос иначе. Как лично вы относитесь к происходящему здесь?
— Никак. Это моя работа, за которую я получаю деньги.
— То есть вас не интересует, кто принимал решения, и что за этим стояло…
— Я уже ответил, — холодно произнес спецназовец.
Не прошло и двух дней после возвращения его группы с грузинской границы, как пришел срочный вызов в штаб бригады. Толком не отдохнувший, не выспавшийся Белозеров примчался, словно на пожар, ошибочно посчитав вызов стартом новой операции. Однако в кабинете, помимо комбрига сидела эта дамочка — дожидалась, страстно желая взять интервью у какого-нибудь героя чеченской войны.
— Вот, один из самых достойных представителей героической профессии, — порекомендовал пожилой вояка и, пожимая руку вошедшему майору, попросил: — Павел Аркадьевич, не откажите нашей гостье — уделите полчаса.
В другой ситуации Палермо послал бы девицу куда подальше, да комбрига — прямого и честного мужика уважал, и обижать не хотел. Потому пробурчав что-то в ответ, повел журналистку в курилку, расположенную в тени раскидистого граба. Уединившись с ним на лавочке, та прежде сдержанно поблагодарила за согласие побеседовать, предупредила о своем «отнюдь не простом отношении к чеченской войне» и объяснила, что данное интервью послужит основой задуманного ею грандиозного очерка…
— Много ли чеченцев лишились жизней, благодаря вашим усилиям? — озвучивала она все более провокационные вопросы.
— Не считал.
— Но ведь у каждого из убитых вами и вашими людьми остались семьи, дети…
— Плевать мне на их семьи. У моих бойцов тоже есть дети. На войне существует только одно правило: не убьешь ты — убьют тебя.
Девушка выразительно кивнула, отведя взгляд в сторону. А он, для чего-то нацепив перед началом разговора темные очки, продолжал незаметно разглядывать ее…
Во-первых, бескомпромиссность и категоричность суждений барышни весьма удивляли и озадачивали.
Во-вторых… Молодая журналистка была чертовски привлекательна. Черные джинсы и свободный тонкий джемпер с глухим воротником не могли скрыть великолепной фигуры. Красивое лицо не портило ни чрезмерно серьезное выражение, ни отчетливо читавшееся на нем непонимание поступков и мировоззрения сидевшего рядом мужчины. Грудной голос не звучал раздраженно или грубо от сквозившей неприязни…
А в-третьих, в какой-то момент ему показалось…
— Значит, вы всерьез полагаете, что чеченскую проблему способны разрешить исключительно жестокость, кровь и насилие? — не унималась девица, нахально приближая к его лицу миниатюрный диктофон.
— Не о мирном населении речь. А терроризм заслуживает адекватных действий, — поморщился офицер.
— Вы всегда находите время, чтобы разобраться перед убийством: кто маячит в прорези прицела — мирный человек или боевик?
Ее вопросы уже не на шутку раздражали широкоплечего мужчину, да раздражение усмирялось и не выплескивалось наружу по одной странной причине. С каждой минутой разговора со стройной длинноволосой девушкой, Павел все боле утверждался в нежданно пришедшей на ум догадке…
Глава 5
— Сколько их?
— Трое. Два мужика и баба.
— Кто они?
— Журналисты. Один из мужиков похож на оператора.
— Камера?..
— Да, в правой руке. Две сумки на ремнях с какими-то причиндалами, а на левом плече тренога.
— А баба — не та ли журналистка, которой я по просьбе комбрига вчера давал интервью?
— Совершенно верно, Павел Аркадьевич — та самая.
— Вот как?.. Это несколько меняет дело, — нахмурился Белозеров. — И как же они угодили к ним в лапы?
— Более идиотской ситуации не бывает, майор! Чеченцы перехватили переговоры штаба бригады с одним из блокпостов по радио. Ну а потом… Потом дело техники — упредили и устроили засаду на дороге.
Пожилой подполковник какого-то маловлиятельного Департамента ФСБ, по случаю оказавшийся в этот час старшим от «конторы», продолжал обиженно выговаривать, морща лоб и роясь при этом коротким мизинцем в ухе. Он пыхтел сигаретой и нервно расхаживал вдоль длинной лавки, слегка сгорбившись и пригнув голову, чтоб не касаться провисшего «потолка» курилки — пыльной маскировочной сетки. Десятки солнечных пятен самых причудливых форм, прорываясь сквозь полинялую сеть, плясали и стремительно бегали по его обрюзгшему телу, облаченному в наглаженную камуфлированную форму…
— …Уж сколько бьемся с этими армейскими разгильдяями, а воз и ныне там! Ну, непременно отыщется какой-нибудь пехотный умник!.. Двадцать раз воспользуется кодовыми таблицами, а на двадцать первый обязательно попрет в эфир открытым текстом…
Майор Белозеров сидел на другой лавке — той, что была врыта в светлый грунт под прямым углом к первой. В начале беседы он ощутил острое желание стрельнуть у подполковника сигарету да как следует затянуться густым табачным дымком. Затянуться так, чтобы хоть мысленно унестись отсюда подальше…
Он собрался бросить курить и снизил дневную норму сигарет до минимума. Сейчас страдал от отчаянного желания наплевать на табу и, дабы перебить это желание, закинул в рот две подушечки жевательной резинки. Уловка отчасти помогла — он забыл о привычке и стал безмятежно рассматривать светопреставление на комуфляжке фээсбэшника, да изредка вытягивать из него значимые для предстоящей операции детали. Тот обстоятельно отвечал, однако, приглядываясь к визави, все боле убеждался: известный в штабе группировки спецназовец, не питает иллюзий относительно положительного исхода дела.
Не прошло и трех дней после возвращения Белозерова с группой из приграничного с Грузией высокогорного района. Он не успел даже толком отоспаться; не успел насладиться вкусом нормальной, горячей пищи; не успел привести себя в порядок — нижнюю часть лица до сих пор покрывала густая щетина. Какую задачу он выполнял в горах со своими орлами, не знал даже подполковник — секретность, сопровождавшая всю операцию от старта до финиша, была беспрецедентной. Впрочем, таким же беспрецедентным было и равнодушие к судьбе трех журналистов, написанное на усталом лице майора и отчетливо сквозившее в его голосе и жестах.
Однако, узнав, что к боевикам угодила и та въедливая баба, что пытала его в тени граба до идиотизма прямолинейными вопросами, отношение Палермо к происшествию слегка переменилось…
«Как же меня все это достало!.. До блевотины, до желания врезать в челюсть! Каждодневные приказы, директивы, вводные… Ваши покрасневшие от исполнительности сальные рожи; демагогия с кипучим бездельем, — сонно провожал Палермо спину офицера безопасности со стекавшей по ней ярко-желтой рябью; потом наблюдал за его возвращением, за устремлявшейся вверх по груди и плечам солнечной мозаикой… И спрашивал про себя: — А куда ж смотрела твоя доблестная служба, когда журналисты запрашивали разрешение на въезд в зону боевых действий? Почему их не сопровождали твои люди? Почему опасность, нависшая над их головами сейчас, не просчитывалась тобой накануне?..»
— …Вот этот фофел из штаба бригады и выложил все до единой карты, — приглушенно, с оглядкой по сторонам сокрушался подполковник, — обстоятельно обрисовал детали такому же трепачу как и сам: маршрут, время, состав… Ну да я разберусь с обоими мерзавцами! Это уж я обещаю!..
— На чем уехали писаки? — монотонно интересовался майор.
— На «уазике». Трех журналистов сопровождали водила и старлей…
«И «прослушка» гроша ломанного не стоит! Чем занимался отдел «Л», призванный следить за эфиром и пресекать открытые переговоры? — слегка прищурив серые глаза, невозмутимо рассматривал он возрастного служаку.
— Один из абонентов сидел в командно-штабной машине, стоящей в пяти метрах от вашей конторы. Сидел и преспокойно бакланил в эфир на хорошем русском языке! А теперь вот ты прибежал ко мне; жалуешься на «фофелов»; просишь срочной помощи…»
— Когда, по вашим расчетам их перехватили?
— Где-то часик назад… — потерянно остановился посреди курилки подполковник; застыли на его камуфлированной куртке и солнечные пятна.
«Какая прелесть. Хорошо, что не вчера… — усмехнулся Белозеров. — Твоих журналистов, уважаемый чекист, за этот часик могли затрамбовать живьем под метровым слоем земли. Могли связать и, распоров брюхо, понемногу и не торопясь скармливать внутренности собакам — так, чтоб работники средств массовой информации самолично лицезрели процесс животной трапезы. Могли просто и незатейливо раскрошить им головы камнями иль прикладами — вариаций на данную тему существует множество. Гуманностью местный социум отнюдь не страдает. И ты это знаешь, подполковник. Знаешь, а приезжаешь ко мне спустя целый час!»
— Каким образом к вам поступила информация о захвате? — ровным тоном спросил он.
— Девка… То есть… журналистка успела связаться по мобильнику со своим редактором. А уж тот перезвонил в нашу структуру.
С минуту Белозеров сидел в задумчивости. Отныне его не интересовала игра ярких всполохов на одежде подполковника, не интересовал и сам подполковник. Лишь нижняя челюсть иногда машинально совершала плавное движение вниз и вверх. Вниз и вверх…
— О чем еще происходил базар? — наконец очнулся он от раздумий.
— Что? — не понял пожилой офицер.
— У вас есть распечатка переговоров двух связистов?
— Э-э… Со мной нет. Но я помню их короткий разговор едва ли не дословно. Они болтали о журналистах… о маршруте их движения… А потом… — он снова наморщил лоб, ладонь пару раз ширкнула вдоль глубоких борозд, — потом наш связист проговорился об артистах…
— Каких артистов? — медленно поднял бровь майор.
— Так шантрапа ж понаехала из столицы! Как их, господи?.. А, вспомнил: фабрика звезд! В нормальных-то городах их, видать, не особо жалуют, так здесь несколько концертов намерены дать.
— Где именно?
— Э-э… В Ханкале. На аэродроме и в комендатуре.
Спецназовец улыбнулся. Впервые за всю беседу с фээсбэшником в его глазах появился азартный блеск; обрадовался нежданной перемене и подполковник…
— Так вы поможете? — с оттенком надежды спросил он.
— У журналистов остается один шанс. И тот мизерный, — резко поднялся майор и направился к выходу из курилки. — Едем в штаб бригады.
— Едем… — пожал плечами специалист в области безопасности и торопливо зашагал за молодым человеком.
По их спинам желтыми ручьями потекли вниз игривые лучи, а когда маскировочная сеть осталась позади, на плечи обоих обрушился водопад яркого света…
* * *
— Понимаем ваше беспокойство, понимаем!.. Не волнуйтесь — скоро поедете дальше. Вас, наверное, уже заждались поклонники и на аэродроме, и в комендатуре… — широко улыбнулся подполковник ФСБ, проходя мимо группы молодых людей, обосновавшейся вместе с вещами на территории штаба бригады.
Он был не прочь поболтать, поддержать упавший дух «фабрикантов», да майор, слегка сбавивший темп возле артистического «табора», настойчиво потянул за рукав — к стоявшим за углом здания двум командно-штабным машинам с вознесшимися высоко в небо телескопическими антеннами…
— Вы уж извините нас, мы скоро все уладим, — раскланялся фээсбэшник и кинулся догонять молчаливого спутника.
— Ну, наконец-то, нашего дядю прошибло на позитив! — надменно процедила юная темноволосая фурия, проводив косым взглядом удалявшихся офицеров. Висевшая на фурии красно-черная футболка превосходила ее миниатюрную фигурку размеров на десять-двенадцать…
— А по мне хоть все три дня, указанные в договоре, на этой лужайке просидеть… — лениво потянулась симпатичная длинноволосая блондинка, привалившись спиной к объемной, мягкой сумке.
— Мы концерты должны отрабатывать, а не на травке задницы плющить! — зло сплюнул на ухоженный солдатами газон высокий длинноволосый юноша в светлых джинсах с множеством узких горизонтальных дыр. Поправив модные солнцезащитные очки, ехидно добавил: — Иначе плакали ваши бабосы, забитые в этих договорах!..
А майор через пару минут уже нависал мускулистым торсом над поникшим моложавым сержантом срочной службы, сидевшим у рации в душном, металлическом кунге автомобиля.
— И запомни, — говорил он быстро и отчетливо, — ты должен бакланить со своим корешком с блокпоста с той же непринужденностью и беззаботностью, с которыми выдавал информацию о следовании по этой трассе журналистов. Усек?
Испуганный сержант, поначалу решивший, что командир особой группы спецназа прямо сейчас изобьет его до полусмерти за выход в эфир открытым текстом, быстро кивал и был согласен на все.
— Где, по-вашему, произошел захват? — обернулся спецназовец к подполковнику.
Тот наклонился над картой, поелозил пальцем по значительному участку извилистой красной линии:
— С абсолютной точностью на этот вопрос не ответишь… Вот где-то тут.
Майор щелкнул авторучкой, отсек искомый участок двумя маленькими крестиками и спрятал карту в набедренный карман. И вновь его колючий и требовательный взгляд уперся в затылок молодого связиста, затем скользнул по его мелко дрожащим пальцам…
— Успокойся, сержант. Тебя, разумеется, накажут за допущенное нарушение. Однако жизни не лишат, не кастрируют и из страны не вышлют. Соберись и выходи на связь — мы понапрасну теряем время.
— Понял… Понял, товарищ майор!.. — прошептал бледный срочник и дважды кашлянул в кулак. Водрузив на голову гарнитуру и немного приободрившись, поднес микрофон к губам: — «Кефаль», ответьте «чинаре». «Кефаль», вас вызывает «чинара»…
* * *
Челюсти спецназовца перемалывали жвачку нехотя и лениво, но действия были легки и стремительны — время здорово поджимало. С той же решительной поспешностью после разговора сержанта с далеким блокпостом он вызвал к штабу двенадцать человек из своей команды. Лишь после этого покинул ГАЗ-66, щурясь от яркого солнца, обошел стоявшие рядком легкобронированные тягачи МТЛБ и напомнил подполковнику:
— Только теперь уж будьте любезны, обеспечить надлежащий режим секретности переговоров по радио.
— Обещаю, Павел Аркадьевич — приму все меры! — тряс головой и промокал платком шею служака из ФСБ. — Поверьте: вариант быстрого освобождения живых и здоровых журналистов меня устраивает в тысячу раз больше, чем зуботычины от столичных комиссий и взыскания от начальства. Обеспечу полную скрытность действий!
— Ну, положим, живых и здоровых я вам не обещал, — остудил его пыл спецназовец. — Гарантированно могу привезти остывшие тела. Хотя… было бы жаль ее.
Подполковник нервно сглотнул и просипел:
— Чем еще могу быть полезным?
— Когда подойдем к эстрадной шпане, сделайте испуганное лицо…
Команда «фабрикантов» уже нервничала. Незапланированная задержка в крохотном городке по дороге к двум войсковым соединениям, где планировалось дать концерты, затягивалась. Пожилой подполковник предложил переждать заминку под пологом большой квадратной палатки. Длинноволосый юноша в драных джинсах и фурия в платье-футболке прошлись до предложенного пристанища, да тут же воротились, морща конопатые, без грима носы — в палатке кисло пахло резиной, было пыльно и душно. Потому и парились на южном солнце второй час кряду. А палатку «оккупировали» звукооператоры, гримеры, костюмеры и прочий, не болеющий звездным недугом люд.
— Иде-ет, наше пузатое сокровище!.. — протянула фурия, завидев подполковника, семенящего за молодым майором.