"И Рыбчинский здесь не главный, – уже в который раз подумал Смирнов. – Он, конечно, человек не последний, но не главный. Слишком суетлив, очень уж норовит проявить рвение и лишнюю старательность.
Самый главный не суетится, он говорит лишь «да» и «нет», а Рыбчинский очень много болтает. Но кто же здесь главный, кому принадлежит все хозяйство? И самое главное – узнать, не кому оно принадлежит на бумаге, а кто является реальным хозяином. Рыбчинский ездит на новенькой «Вольво», а хозяин должен передвигаться на «Мерседесе» или на чем-нибудь покруче".
Теперь можно было расслабиться. Машины ушли на загрузку, присматривать не за чем. Смирнов и его люди на двух джипах ехали по узкой асфальтированной дороге. Город не кончался, лишь дома стояли реже. Небольшой лесок, вполне ухоженный, чем-то похожий на парк, только нет лавочек и выложенных плиткой дорожек. За редко стоящими деревьями виднелся небольшой водоем-водохранилище. По нему плавали утки и два гордых лебедя.
«Удивительное дело, – подумал Смирнов, – от границы с Беларусью несколько десятков километров, а все-таки порядки здесь уже другие. Хоть и говорят: „Курица – не птица, баба – не человек, а Польша – не заграница“, но даже невооруженным глазом видно, что это не так».
Джипы проехали неохраняемые ворота и остановились у распластавшегося на берегу водохранилища полутораэтажного дома с мансардой и большой террасой, где стояли три деревянных столика с пластиковыми креслами при них, – не то это дом отдыха, не то гостиница – понять сразу было трудно. Тут всегда останавливались Смирнов и его люди, когда загружались фуры. К самой загрузке их не подпускали, лишь один раз пришлось Смирнову с водителем наведаться на рампу мясного цеха. Тогда тягач сломался, и никто, кроме водителя, не мог его отремонтировать.
Обслуги в доме не было, кровати уже были застланы, в холодильниках стояли спиртное и еда. В доме имелась большая просторная кухня и холл с камином. В первый же приезд, когда Рыбчинский привел Смирнова в дом, он предупредил гостя:
– Мебель не ломать, ничего не портить, с собой ничего не забирать. Если что-нибудь исчезнет или сломается, вычтут в десятикратном размере и в следующий раз никто из тех, кто провинился, сюда не поедет и не будет работать ни в «Новиков и К», ни в каком-нибудь другом месте. У меня руки длинные, даже в Москве вас достану.
Рыбчинский мог и не предупреждать, люди случайные в фирме не работали, парни за работу держались. Мужчины подобрались солидные, никто не позволял себе даже лишнюю пачку сигарет перевезти через границу, не говоря уже о деньгах и другой контрабанде. Да и зачем перевозить, если в фирме платили хорошо, если водитель за четыре рейса имел штуку баксов? Премии раз в квартал набегали в размере зарплаты.
В каждом номере имелся телефонный аппарат, но не городской, позвонить можно было соседу или Рыбчинскому на склад.
Смирнов задернул шторы, чтобы не мешал свет, и устроился подремать. Ему, как главному, полагался одноместный номер, другие жили по двое.
Семен Семенович проснулся, когда уже стемнело, и почувствовал себя на удивление бодрым. Бодрость придавал и голод. В большой кухне уже слышались звяканье посуды и мужской хохот – громкий, так мужчины смеются, когда рядом нет женщин: в бане, на рыбалке и в гаражах.
Прихватив из холодильника литровую бутылку «Абсолюта», Смирнов вышел на кухню. Он был в джинсах и майке.
– Вот и шеф пожаловал.
– Говорите о своем, начнем чуть позже, на меня внимания не обращайте.
– Что сами пить будете, Семен Семенович?
– Чай есть?
– Конечно!
Смирнову по рангу не полагалось заниматься готовкой. Чай ему заварили и поставили большую кружку в торец стола.
– Немного можно и мне выпить, – предложил Смирнов, откупоривая бутылку. Он разлил водку по стаканам, всю без остатка. – Если кто хочет, у меня еще есть, но вторая бутылка – последняя, учтите, мужики.
Еды было много и разной, Смирнов даже не знал, с чего начать. Овощи, грибы, копченые куры, всевозможные колбаски, сортов пять хлеба и дешевое польское сало.
– Хорошая у нас работа, давайте за это и выпьем! – предложил один из водителей, бывший десантник Петраков. Он залпом выпил водку, промокнул губы ладонью и тут же пододвинул к себе полную миску грибов, заправленных луком и маслом.
– Ты что, собрался всю миску один съесть?
– Люблю грибы, – Петраков запустил в миску белую пластмассовую ложку.
– Ты хоть нам оставь, отложи.
– На столе, между прочим, вторая миска стоит, я две банки взял: одну – для вас, вторую – для себя.
– Надеюсь, не в Беларуси покупал? – усмехнулся Смирнов. – Поосторожнее, радиации Чернобыльской можешь нажраться.
– Никакие сто рентген не сломают русский хрен, – сказал Петраков, наворачивая грибы.
Петраков ел с завидным аппетитом, ложка стучала по дну большой миски.
– Если ты, Петраков, сдохнешь, – сказал один из водителей, мы не виноваты, тебя Смирнов предупредил, чтобы ты не сильно на грибы налегал.
– Когда грибы покупаю, я всегда на лицо продавца смотрю. Если лицо нравится, то и грибы хорошие, не отравишься.
– Никогда прежде не травился? – поинтересовался Смирнов.
Петраков трижды сплюнул через левое плечо:
– Один только раз в армии, на полигоне. Правда, трудно было понять, грибами я отравился или самогонкой. На следующий день прыгать предстояло, а меня так скрутило, что в воздухе чуть не обделался. Слава Богу, до земли долетел, парашют сбросил, автомат рядом положил, сижу посреди поля. А все стоят рядом и хохочут, будто никогда прежде не видели, как человек нужду справляет. А потом еще год подкалывали, рассказывали, будто у меня парашют не сразу открылся, так я от страха чуть в штаны не наделал.
Все посмеялись. Эту историю Петраков раньше не рассказывал.
– За то, что ты все грибы один сожрал, помоешь посуду, – приказал Смирнов.
– Слушаюсь, товарищ командир. Будет сделано, не вопрос, – дурачась, ответил Петраков и от второго стакана водки почему-то отказался, хотя трезвенником не слыл.
По глазам мужчин Смирнов понял, что им хочется выпить еще, но при нем они пить не рискнут. «Не стану ребятам мешать», – решил Семен Семенович и поднялся.
– Пойду пройдусь, часик погуляю. Водители повеселели – значит, можно выпить припасенное.
Семен Семенович вышел на улицу. «Не знаю, – подумал он, – хорошо я сделал, что перед отъездом с генералом Потапчуком переговорил, или плохо?»
На террасе горел неяркий свет. Смирнов постоял, покурил, затем посмотрел в окно кухни, за которым клубился сигаретный дым. «Так и есть, припасли ребята водку, – усмехнулся Семен, глядя на то, как мужики подставляют стаканы к центру стола, а Петраков разливает. – Себе не налил, смотри ты, исправляется. А раньше больше других пил. С его-то здоровьем можно водку ведрами пить, ничего не сделается. Такой буйвол, как Петраков, даже на снегу спать может, не заболеет», – и Смирнов шагнул с крыльца на мягкую густую траву.
Водка его согрела, потянуло к воде. По узкой тропинке он спустился к водохранилищу, под ногами хрустели сосновые шишки. «Хорошо здесь! Пейзаж, как у нас в Подмосковье. Но чувствуется, что заграница, то ли воздух другой, то ли запахи не те. Кажется, что даже в лесу пахнет дезодорантом».
Над лесом уже взошла луна, ущербная, пронзительно-яркая. Ее свет пронизал редкий сосняк насквозь. От яркого лунного света Смирнову стало не по себе, словно он созерцал свет от бестеневых ламп в операционной. До противоположного берега водохранилища оставалось метров триста пятьдесят – четыреста. Противоположный берег порос кустарником и невысокими деревьями. На берегу, где стоял Семен Семенович, рос сосново-еловый лес.
Смирнов оглянулся, В окнах дома горел яркий свет, силуэты людей читались четко, но голоса мужчин ему не были слышны. От дома его отделяло шагов сто пятьдесят. Дом стоял на пригорке.
Смирнов подошел к мосткам. Доски скрипнули, они были сухие, засыпаны опавшими листьями. Две привязанные лодки с веслами едва заметно покачивались на воде. Кое-где плескалась рыба, крупная, круги разбегались по глади воды и были хорошо различимы в ярком лунном свете. «Красота!» – подумал Смирнов.
Вначале он увидел на противоположном берегу какое-то движение, а потом и услышал крики, собачий лай. Над озером вспыхивали фонарики, лучи скользили то в одну сторону, то в другую. «Неужели охотники?» – подумал Семен Семенович, приседая на корточки и прислушиваясь к звукам, летящим над водой. Он услышал всплеск. И тут темная туча, хотя ветра почти не было, медленно, как в кино, закрыла луну, весь мир погрузился во тьму, лишь окна дома за спиной Смирнова пылали ярким электрическим светом. Сразу же стали видны звезды, высокие, прямо над головой.
«Что же там случилось?» – Смирнов даже приложил ладони к ушам, пытаясь различить, разобрать слова, узнать, что же творится на противоположном берегу.
Собаки исступленно лаяли, на них зло кричали. Прогремел выстрел, затем другой.
«Точно, охотники», – решил Смирнов, когда у него над головой пронеслись четыре утки. Они летели так низко, что Семену Семеновичу показалось, захоти он, подпрыгни, и смог бы рукой сбить птицу.
Смирнов закурил, пряча огонек сигареты в ракушке ладони – привычка, оставшаяся с армии, привезенная в Россию из далекого Афганистана. Там, если закуришь неосмотрительно, не присядешь в окопе, не спрячешь огонек сигареты в ладони, можешь схлопотать пулю – даже сигарету не успеешь докурить до половины. Так погибли многие. Привычка вошла в плоть и кровь, даже дома на балконе Смирнов всегда прятал зажженную сигарету в руке, а прикуривал, отворачиваясь к стене.
Он двинулся вдоль берега по узкой тропинке. Странный звук доносился с водохранилища – то ли рыба плескалась, то ли плыла большая птица. «Но какие птицы плавают по ночам? Хотя, возможно, это те лебеди, которых я видел: два гордых лебедя с шеями, изогнутыми, как носики старинных чайников».
Смирнов подошел поближе к воде, оставляя следы на мокром песке. Под ногами хрустели мелкие камешки и ракушки. И тут он услышал несколько резких ударов по воде и наконец увидел голову плывущего человека. Погода для купания была абсолютно неподходящая, даже летом в озере вода была ледяной, а сейчас, осенью, и подавно.
– Эй! – крикнул Смирнов.
Голова тут же исчезла под водой. Секунд через десять голова вновь возникла, но на этот раз человек уже плыл от берега. С другой стороны озера вновь зазвучал собачий лай, прогремел выстрел. Звук, дробясь, полетел над водой. Пловец заметался, не зная, куда теперь направиться.
– Сюда давай! – негромко позвал Семен Семенович, боясь испугать.
Короткое раздумье – и пловец нырнул Не выныривал он довольно долго. Смирнов уже хотел броситься в воду, как увидел метрах в десяти от себя барахтающегося человека. Семен не стал его звать, а побежал к тонущему по колено в воде. Зашуршали камыши. Семен пытался выбраться из воды, но ноги вязли в илистом дне.
Смирнов схватил длинную палку и протянул ее:
– Держись! Хватай!
Он с трудом вытащил дрожащую, стучащую от холода зубами девушку лет двадцати. С джинсов, перепачканных илом, текла вода, майка прилипла к телу. Девушка с ужасом смотрела на мужчину в кожаной куртке.
– Ты чего в воду полезла? – спросил Смирнов.
– Русский, что ли? – испуганно спросила мокрая девушка.
– Конечно, русский, – не без гордости подтвердил Смирнов. – Поляк бы тебя спасать не полез, стал бы он ноги из-за тебя мочить!
Девушка испуганно обернулась, заметила мелькание фонариков на противоположном берегу и тут же пригнулась.
– Тебя ищут? – спросил Смирнов.
– Меня, сволочи!
– Пошли отсюда.
Он сбросил куртку, укрыл ею дрожащие плечи девушки и, обняв ее, повел к дому. Та чуть волочила ноги, спотыкалась через каждый шаг. Если бы Смирнов ее не поддерживал, она бы вообще не могла идти.
– Хорошо плаваешь. Я бы не рискнул лезть в воду в такую погоду.
– Выбора не оставалось. Они бы меня убили.
Они и так меня убьют, – обреченно добавила она, – отыщут и убьют.
– Кто они?
– Сволочи! Поляки вонючие! Уже у самого крыльца девушка отпрянула от Смирнова и резко спросила:
– А ты кто такой?
– Свой.
– Здесь своих не бывает, либо рабы, либо надзиратели, – затем она обреченно махнула рукой. – Черт с ним, водка у тебя есть?
– Найду.
Услышав голоса в доме, девушка вновь шарахнулась в сторону:
– Кто там?
– Тоже свои. Мои ребята, я у них главный.
– Главный? – подозрительно спросила продрогшая девушка. – Это ваши машины загружают?
– Мои.
– Все, я пропала.
– Ты о водке спрашивала, так пошли. Девушка еще колебалась, но она обессилела до такой степени, что ей уже было все равно, поймают ее, убьют или станут мучить, лишь бы согреться перед этим и прийти в себя.
Глава 4
Смирнов провел девушку в свою комнату так, что никто не заметил их появления. Сразу же задернул шторы, закрыл дверь на ключ.
– Вот тебе водка, – он вытащил из холодильника бутылку, – учти, она холодная.
Девушка застучала зубами, озябшие пальцы не слушались, она не могла отвернуть пробку.
– Сейчас сделаю.
– В стакан лить не надо, я из горлышка.
– Тебе бы чаю выпить, я к ребятам схожу.
– Не надо, – девушка, завладев бутылкой, принялась жадно глотать из горлышка.
Смирнов отобрал бутылку, когда в ней поубавилось граммов на двести.
– Хватит с тебя!
– Сигарета есть?
– Сперва переоденься, – Смирнов вытащил из сумки запасную одежду – спортивные штаны с лампасами, майку и свитер. Бросил их на кровать. – Надевай, – и отвернулся.
Он слышал, как, чертыхаясь, стягивает с себя одежду его гостья. Он смотрел на ее силуэт, отраженный в полированной дверце шкафа.
– Готово, – дрожа, сказала девушка. Она сидела на кровати, укутавшись в одеяло, высунув из-под него только мокрую голову. – Сволочи! Думали, что им легко будет меня ухлопать! Спрячь меня, увези отсюда.
– Я не знаю, кто ты, не знаю, что натворила, не знаю, почему за тобой гонятся. Может, ты убила кого-нибудь?
– Я бы с удовольствием прикончила кого-нибудь из них, а еще лучше – всех скопом.
Смирнов брезгливо отодвинул ногой мокрую одежду гостьи и присел на кровать.
– Как тебя зовут?
– Маша Пирогова, – словно вспоминая собственное имя, медленно проговорила девушка.
– Меня – Семен Семенович. Откуда ты взялась ночью в ледяной воде?
– Я уже здесь полгода. Я из Смоленска.
– За что тебя ищут?
– Они меня вернуть хотят.
– Кто – они?
– Все. Рыбчинский у них главный.
– Зачем ты им, украла что-нибудь?
– Они меня украли. Документы забрали, я уже два месяца дневного света не видела.
Маша немного согрелась, сбросила одеяло и трясущимися руками принялась приглаживать давно не мытые волосы.
«На проститутку не похожа, – решил Смирнов, разглядывая гостью, – у баб, промышляющих сексом, взгляд не такой». Глянул на руки девушки – ногти короткие, неухоженные, пальцы исцарапаны. Взял Машу за руку, та не стала сопротивляться, посмотрел на локтевой изгиб, следов уколов не нашел.
– Я не ширяюсь, если ты, Семен Семенович, на предмет наркоты меня проверяешь. Я и курю-то редко.
– Здоровье бережешь? Девушка криво усмехнулась:
– Нам не давали сигарет. Хорошо еще, если покормят вовремя.
Только сейчас Смирнов обратил внимание на ее худобу.
– Вас шить заставляют?
– Нет, – Маша Пирогова – захихикала. – Можно подумать, ты не знаешь! Ты же один из них.
– Был бы одним из них – знал бы. Я же Рыбчинскому сейчас не звоню, не сообщаю, что тебя поймал.
Маша задумалась. Постепенно к ней возвращалась ясность мысли.
– Я убежала оттуда, случайно выбралась. Меня внизу держали, – сказала она и тут же спросила:
– Сколько до Варшавы?
– Далеко, девочка, пешком не дойдешь.
– Где мы?
– Под Белостоком. Ты в самом деле не знаешь или придуриваешься? Маша присвистнула:
– Я думала, мы по ту сторону от Варшавы. В будке везли, как скот.
Маша жадно курила, а Смирнов прикидывал, пытаясь понять, что же происходит по ту сторону водохранилища, ведь его машины пошли туда. Самые хреновые подозрения начинали оправдываться. С одной стороны, это радовало, ведь перед отъездом он все-таки решился подойти к Потапчуку, а с другой – пугало.