Александр Васильевич озяб в дороге и порядком проголодался. Сейчас в благодатном тепле он вспомнил об этом. Растерев окоченевшие руки, гость достал из кармана солдатской куртки черный сухарь и с большим усердием стал его грызть.
Коренастый доменщик, заросший до глаз бородищей, посмотрел на гостя и лукаво ухмыльнулся:
— Ишь ты, голод — не тетка. Солдату и работному — одна пища. Сухари да вода!
— Верно, помилуй бог, как верно! — откликнулся Суворов. Но тут доменщик помрачнел и бросился к укладу. Александр Васильевич поразился: «Что за быстрая перемена, помилуй бог?»
Он оглянулся: в литейную входил увешанный регалиями в пышном мундире господин-генерал Тутолмин, а рядом с ним спешил сухой и проворный Гаскоин.
Александр Васильевич засунул недоеденный сухарь в карман, сдвинул брови…
Он весьма сухо выслушал генерал-губернатора и очень оживился, когда стал рапортовать начальник заводов. Глаза полководца снова засияли, и он с удовлетворением повторил несколько раз на рапорт Гаскоина:
— Помилуй бог, как хорошо! Помилуй бог, как хорошо!
Но заслушав рапорты эти, Александр Васильевич вновь замкнулся в себя, посуровел и сказал начальникам:
— Спасибо. Отвлекать от дел — не мыслю. Прошу вас, господин генерал-губернатор, возвратиться к службе! Гаскоина ж Суворов придержал за рукав:
— Покажи все, да с толком!
Гаскоин хорошо понял намерение гостя; он без дальнейших слов повел Александра Васильевича по заводу, показывая литые болванки и огромные станы. Суворов с глубоким вниманием слушал объяснения Гаскоина.
Однако работные не стерпели. При выходе гостя из литейной лохматый доменщик моргнул товарищам:
— Говорили — солдат, а то сам Александр Васильевич Суворов. Поглядеть бы толком, да боязно.
Чуткое ухо гостя уловило эти слова; он быстро оглянулся и окрикнул весело:
— Чего боязно? Солдат, помилуй бог, солдат — я. Мало что — Суворов!
Не ожидая ответа, Александр Васильевич быстро и решительно подошел к работному и крепко обнял его:
— Помилуй бог, как знатно работаешь. Спасибо! За отечество спасибо!
— Александра Васильевич! — заревели десятки здоровых глоток в литейной. Гость и глазом не моргнул, как его подхватили могучие руки работных и понесли.
Они несли его — крепкие бородачи, а кругом кричали и просили:
— Александра Васильевич, родной наш. Ерой наш! Ты получше взгляни на работенку нашу!
Работные бережно вынесли полководца на заводский двор и поставили на землю:
— Гляди, батюшка!
Суворов зорко оглядел двор и скорым шагом побежал по дорожке. Влево, вдоль нее, на деревянных помостах были разложены ножи, вилки, ножницы, посуда, чугунные мелкие изделия. Александр Васильевич морщился и охал:
— Упаси бог, чашки, ложки плошки, уполовники. Неужель ухватом, помилуй бог, драться?
Он повернулся вправо и пошел обратно вдоль той же дорожки. По краю возвышались пирамиды ядер, бомб, картечи. Александр Васильевич остановился у артиллерийских снарядов и стал их внимательно рассматривать. Он то и дело приговаривал:
— Помилуй бог, как хорошо. Помилуй бог, какой славный гостинец шведам.
Суворов ласково поглядывал на Гаскоина.
Осмотр окончился. Александр Васильевич вышел за ворота, но тут его поджидали петрозаводские купцы. Дородный, голубоглазый купчина на подносе, покрытом расшитым полотенцем, держал хлеб и соль.
Суворов обрадовался как малое дитя.
— Помилуй бог, хлеб-то какой! И народ здоровый!
Он выслушал нескладную речь купца и с благодарностью принял хлеб и соль.
Крепко пожав Гаскоину руки, он вскочил в тележку.
Гаскоин огорченно закричал:
— Ваше сиятельство, куда вы? Обед ждет!
— Помилуй бог, — откликнулся Суворов. — Петербург ждет. Поспешать надо. Пошли.
И тележка загремела по дороге.
Александр Васильевич, не отдохнув, ускакал в столицу.
Вспоминая Петрозаводск, полководец немного отошел, успокоился и стал мечтать о походах…
Прискакав в столицу, Суворов, не откладывая дела, написал донесение государыне Екатерине Алексеевне. Оно было кратко и просто. Александр Васильевич писал:
«Слава наместнику! Работные — молодцы. Гаскоин велик. Составные его лафеты отнюдь не подозрительны. Петрозаводск знаменит. Ближайшая на него операция из Лапландии. В последнюю войну предохранение той страны было достаточно и мудро».
Вместе с докладной запиской Суворов представил государыне планы постройки приграничных крепостей.
Вскоре вслед за этим последовала высочайшая аудиенция.
Отправляясь во дворец, Александр Васильевич вновь зажегся надеждой. Однако матушка царица совсем безразлично встретила измаильского героя. На его вопрос:
— А теперь как, государыня-матушка?
Императрица изволила величественно и холодно ответить Суворову:
— Теперь, Александр Васильевич, вы отправитесь обратно и будете возводить по сим планам крепости.
Полководец печально опустил голову.
Уходя из дворца, он с горечью думал:
«Помилуй бог, как рассудила! Лопата, известь и пирамида кирпича неужто мне лучше баталии?»
Так же, как и в первый раз, он сел в тележку и немедленно уехал в Выборг.
И на душе у него было тяжело и грустно от незаслуженной обиды.
— Ты куда идешь? — закричал он по-фински.
Старик учтиво поклонился и сказал:
— Допустите, я к господину бургомистру по весьма важному делу.
— Ступай, ступай прочь! Какие теперь дела! — проворчал еще строже ленсман.
— Послушайте, господин ленсман, по закону каждый человек может видеть и говорить с бургомистром! — Старик серыми глазами упрямо посмотрел на ленсмана, нахмурился.
— Это верно, — согласился ленсман. — Но сегодня здесь ждут большого царского генерала, и ему не до тебя. Убирайся подобру-поздорову…
Старик склонил голову и медленно выбрался из толпы. В эту минуту говор в народе стал громче.
— Мчит! Мчит! — загомонили в толпе, указывая на скачущего всадника. На резвом сером коньке он быстро подвигался вперед, ожесточенно размахивая руками. Сразу все пришло в движение. Из городского дома торопливо вышли бургомистр, комендант, чиновники, депутаты. На широкой улице впереди всех встал дородный представительный бургомистр с хлебом-солью в руках. Взоры всех устремились вперед. Это было своевременно, так как вдали в облачке пыли показалась карета. Народ восторженно снял шапки, готовясь торжественно кричать встречу. Бургомистр и комендант двинулись навстречу подъехавшей коляске. Из нее вышли трое военных. Суворова между ними не было.
— Как, разве его сиятельство господин фельдмаршал не приехал? — вскричал огорченно бургомистр.
Комендант огорченно пожал плечами.
— Не извольте беспокоиться, — отозвался на огорченные восклицания прибывший полковник. — Он сейчас будет, так как раньше нас выбыл сюда водою…
Озабоченность не сошла с лиц встречавших. Бургомистр и депутация вместе с прибывшими отправились на пристань. Все уселись в разукрашенный катер и поплыли на озеро, откуда должна была выплыть ладья фельдмаршала. Народ взбирался на окрестные холмы и скалы, откуда открывался широкий вид на зеркальные воды Саймы.
По-прежнему ярко светило солнце. Тишина застыла над озерными просторами.
И вдруг совершенно неожиданно за крепостными стенами раздался стройный гул солдатских голосов и, откликаясь многоголосым эхом, тихо покатился по озерной глади.
— Я так полагаю, граф изволил уже проследовать в крепость, — в раздумье сказал прибывший генерал.
— Не может того быть! У меня порядок, ваше превосходительство. Всюду расставлены часовые, — муха не пролетит незамеченной, — несколько обидчиво отозвался комендант, седовласый полковник.
Но тут с верхов крепости раскатился гром пушечного выстрела, синеватый дымок взвился и постепенно растаял над валами. Следом грянул второй выстрел.
— Видите! — поднял плечи генерал. — Фельдмаршал уже в крепости.
В это время от крепостной пристани отвалила лодка с офицером. Минуту спустя он докладывал коменданту:
— Граф Суворов изволил осмотреть крепость. Он просит вас к себе. Будет рад видеть всех желающих представиться.
Все были обескуражены. Слегка побледневший комендант хмурился, пожимал плечами и не мог успокоиться:
— Помилуйте, как же так?
Бургомистр и депутаты торопливо разместились в катере и поспешили к крепости. Им было очень досадно. Народ бросился к проливу, усеивая берег.
На крепостной площади был выстроен гарнизон, при орудиях стояли канониры, а Суворов со священником и старшими офицерами уже проследовал в одну из крепостных башен.
К коменданту подбежал унтер-офицер и попросил прибывших наверх.
— Послушай, голубчик, как же так получилось? — сконфуженно допытывался старик. — Кто просмотрел?
— Ваше высокоблагородие, — тихо отозвался солдат, — батюшка Суворов уже с час, как в крепости. А прибыли они в крестьянском челне, да с одним гребцом. А одеты в чухонский плохонький кафтанишко, да настрого приказали молчать о своем приезде. Он прошел прямо в церковь, помолился, осмотрел казармы, лазарет, а теперь, вишь, на стены взобрался и приказал палить из пушек…
Комендант не дослушал, торопливо и взволнованно бросился к башне. За ним гуськом стали подниматься бургомистр и гости. Каменные ступеньки лестницы были узки и круто поднимались вверх. Теснясь и волнуясь от предстоящей встречи, все терпеливо поднимались в высокую старинную башню. На площадке самого верхнего яруса, едва переводя дух, все увидели бодрого худощавого старика в сером финском балахоне и широкополой шляпе. Балахон был распахнут, и под ним виднелся мундир Преображенского полка с георгиевскою лентою через плечо.
В остроносом лице и в повадке старика было что-то смешное, простоватое. Но всем далеко было не до улыбок. Перед ними стоял Суворов.
Фельдмаршал приставил к левому глазу сложенные один на другой кулаки и, прищурив правый глаз, внимательно обозревал окрестности крепости. Не шелохнувшись при появлении коменданта и бургомистра, он, словно не замечая их, насмешливым бойким голоском выкрикивал:
— Знатная крепость. Рвы глубоки, валы высоки, через стены и лягушке не перепрыгнуть… Сильна, очень сильна! С одним взводом не возьмешь… Был бы хлеб да вода — сиди да отсиживайся. Пули не долетят, ядра отскочат… Гуляй, играй, пой песни, бей в барабан!.. Помилуй бог, хорошая крепость!..
Тут он опустил руки, проворно повернулся на одной ноге к прибывшим и с важным видом предстал перед нейшлотскими властями.
Комендант быстро выступил вперед и подал рапорт. Суворов не стал его читать, спросил просто:
— Сколько гарнизона?
— Семьсот двадцать человек, — кратко ответил полковник.
— Больные есть?
— Шестеро.
— Муки много? Крысы не голодны?
— Разжирели все.
— Хорошо. Помилуй бог, хорошо! А я успел у вас помолиться, и крепость просмотрел, и солдатиков поучил. Все хорошо. Аминь. Пора обедать… Есть чухонская похлебка?..
— Ваше сиятельство! — выступил вперед бургомистр. — Обед приготовлен для вас в городском доме. Мы будем очень счастливы видеть у себя…
— Хорошо. Благодарствую. Иду…
Суворов повернулся и легкими шагами стал спускаться с башни. Гости еле поспевали за ним. Выбежав из башни, полководец обошел ряды солдат, внимательно вглядываясь в лицо каждого.
— Помилуй бог, хороши. Добры вояки! Выдать каждому по чарке.
Он слегка на ходу подпрыгивал, веселая улыбка блуждала на морщинистом лице.
— Что ж, пора и обедать. Едем! — сказал он коменданту и пошел к пристани.
В доме уж все было готово к приему дорогого гостя. Стол был накрыт, в хрустальном графинчике поблескивала водочка.
Суворов со свитой переплыл пролив и пошел пешком к дому бургомистра. Он наотрез отказался сесть в приготовленную для него коляску.
— Помилуй бог, мал поход. Ни к чему.
От пристани до самой ратуши толпился оживленный народ, громко и восторженно приветствуя престарелого полководца. Суворов то и дело приподнимал свою широкополую шляпу, на ходу размахивая ею и приветствуя в свою очередь народ. Его серый финский балахон как нельзя больше пришелся по душе финнам. Они улыбались, заглядывали ему в серые глаза…
Пройдя вдоль узкого людского коридора, Суворов подошел к порогу ратуши. У дверей он увидел знакомого ленсмана, который утром не хотел пропустить его к бургомистру. Суворов весело подмигнул ему и сказал по-фински:
— А нельзя ли увидеть бургомистра, господин ленсман?
Ленсман застыл ни жив ни мертв.
Полководец кивнул свите головой на ленсмана:
— Помилуй бог, какой строгий! Не пустил бедного чухонца, да и только… А…
Служака, вытянувшись в струнку, не сводил испуганных глаз с полководца. У него не хватило смелости сказать что-либо. Суворов хитро подмигнул ему, на ходу пошарил в кармане и, вынув рубль, отдал солдату.
— Бери! От меня не стыдно взять. За верную службу, бери…
Он вприпрыжку легко проскользнул в горницу. Здесь он сбросил с себя кафтан и, пройдя в угол, где для него поставили образ, стал вслух читать молитву.
Все с удивлением рассматривали этого знаменитого и вместе с тем такого простого человека.