Говорить она не могла, и спросить бы у нее не получилось. Она решила подождать, пока они не устанут и не улягутся на ночлег — трогать ее, видимо, не будут.
Подождем, решила она, пока пиршество не утихнет, и горцы не захрапят сладким сном на свежем воздухе.
Она попыталась телепатически связаться с Грегори, сообщить ему, где она (а где она, в самом деле?) — ну, хотя бы сказать, что с ней все в порядке — пускай не мучается, и не сделает с горя и отчаянья какого-нибудь опрометчивого шага. «Бедняжка», — с нежностью подумала она. Но связь на телепатическом уровне оказалась невозможной из-за обострившейся головной боли.
Придется обождать до лучших времен. Тогда она стала пробовать читать мысли тех, кто сидел рядом.
И много узнала об их быте, повседневной жизни и бесхитростных заботах простонародья, обитателей гор и расселин, но не отыскала никаких сведений о колдуне по имени Занплока.
Все. Больше у нее не было сил. Малейшее напряжение причиняло неистовую боль — словно каждый нерв ее был обнажен и воспален.
Она обследовала путы, которые стягивали ее запястья и щиколотки. Да, вязать они умели на славу. Какие изощренные узлы! А ведь народ не имел никакого отношения к мореходству — все их предки жили в горах.
После очередной попытки она обнаружила, что узел слегка ослаб. Наконец ей удалось снять его усилием воли. Она тут же растерла запястья, восстанавливая кровообращение, пока колотье в пальцах не унялось.
Наконец она осторожно приподнялась и села — в лагере все спали, и ее охранник бдительно дремал рядом, клюя носом и кончиком дубины одновременно.
Вставала она медленно, опасаясь, как бы очередной приступ головной боли, сокрушительной и нестерпимой, не поверг бы ее обратно наземь. Наконец ей удалось развязать — уже руками — ремни на лодыжках.
Это заняло значительно больше времени, чем если бы она воспользовалась телекинезом, зато не болела голова.
Усилием воли подавив стон, она выпрямила ноги.
Покрутив онемевшими стопами, она растерла икры.
Наконец встала на ноги, и отползла в сторону от костра, под покров ночи. Теперь главное — скрыться в лесу, где ее не обнаружат, по крайней мере, до рассвета.
Она не собиралась причинить им зла, даже за все, что они с ней сделали…
— Кто там? — вдруг раздался зычный голос. Это был охранник. Проползая мимо него, она задела кончик дубины, свисавшей с колен.
— Кто там ползет, раздери меня горные козлы? — прорычал он.
Алуэтта чертыхнулась и прокляла тот день, когда была изобретена первая дубина: она перебудила поллагеря. И это все из-за одного трезвого часового. Трезвый дозорный — беда для пленного.
— Лови ее, — кричал этот тип. — Хватай! Не выпускайте!
Вот сразу человек десять вскочили и бросились за ней во тьму, точно свора псов, с рычанием и проклятиями.
Алуэтта метнулась к деревьям, едва держась на ногах, которые еще не оправились от пут. Услышав тяжелый топот за спиной, она резко обернулась. Часовой издал торжествующий клич, замахиваясь дубинкой и целя ей в висок. Она тут же нырнула под это оружие, схватила его за руку и полу туники и провела прием: бросок через бедро с падением в папоротник.
Но это задержало ее — и остальная свора успела наброситься следом. Вот какая-то женщина в сером взмахнула дубинкой: Алуэтта блокировала удар, но боль тут же пронзила предплечье. Она поймала оружие другой рукой и выкрутила, одновременно ударив женщину снизу ногой и производя подсечку, и тут же повернулась в сторону, отражая следующий удар нападавших левой Рукой. Вот она съездила по чьей-то макушке, подпрыгнув и ударив ногой вниз, но увидела дубину с железным наконечником, метнувшуюся справа и еще одну Дубину, пролетевшую слева, с отчаянием понимая, даже увернувшись и блокировав удар перехваченной дубинкой, что они одолеют ее не умением, а числом.
И тут два грозных женских голоса прорезали ночь.
Два силуэта в сумерках вносили порядок в эту сутолоку сгрудившихся горцев. Одна женская фигура вертела длинной дубинкой, как ветряная мельница, другая ловко управляясь мечом, нанося удары из-за щита, разбрасывая горцев по сторонам.
Алуэтта замерла — еще секунду сомневаясь в происходящем и не веря собственным глазам, но наконец поняла, что ей пришли на помощь. Вот уже второй раз.
Через несколько минут три женщины стояли спина к спине, обороняясь, тесным кругом. Горцы навалились на них скопом, одновременно со всех сторон. Алуэтта трахнула одного дубиной, но тут же получила кулаком в лицо.
Ночь внезапно вспыхнула искрами, но сквозь рев в ушах она продолжала слышать крики фурий. Когда ее зрение прояснилось, она увидела перед собой женщину, ударившую ее. Теперь она бесчувственно лежала на земле.
Вот заревел еще один горец. Алуэтта вскинула глаза, атакующий уже шел на нее справа. Хватило короткого взгляда — и его череп треснул — дикарь рухнул, хотя она даже не прикоснулась к нему дубиной. Теперь Алуэтта была уверена в себе: она двигалась в сумерках; проворная и почти неуловимая. Ее дубина сокрушила кому-то плечо, пришлась по голове, размозжила голень, раздробила колено, отбила поясницу, — но вот еще двое, а за ними еще. На нее набросились со всех сторон — но вот и они уже попятились с помятыми щитами.
И вдруг воцарилась тишина. Окружившие со всех сторон горцы уставились на женщин с ненавистью. Алуэтта тяжело дышала, она еще не оправилась от удара, которым ее оглушили, а тот же дюжий горец-стражник злобно посверкивал глазами в ответ.
Дубина слева! Пролетела мимо, задев по щеке заехав в челюсть его соседу.
— 0-воу! — провыл мужик. — Ты чего это, Кастья?
— Я тут не при чем, — запротестовала женщина-горянка, — это я только…
Тут и другой взвыл — его огрели дубиной по плечу, и третий присоединился, получив от своих по колену.
— Это ведьмины проделки! — завопила женщина, выпучив глаза от страха. — Бежим!
Все разом развернулись — и бросились врассыпную.
Только один имел несчастье задержаться перед тремя женщинами, замахиваясь дубиной. Произошла следующая сцена: дубина взлетела вверх — и ну охаживать его то одним, то другим концом! Она вращалась у него перед глазами со скоростью пропеллера. Наконец он взвыл дурным голосом и дал деру, схватившись за побитые бока. А его собственная дубинка — за ним вдогонку, не уставая награждать хозяина новыми тычками и подзатыльниками.
— Ну хватит, сестрицы, — сказала одна из спасительниц Алуэтты. — Этот уже не вернется.
Алуэтта узнала голос. Заранее предчувствуя, она повернулась лицом к своим нежданным помощникам.
— Я… должна поблагодарить вас…
— Да уж! — отозвалась Ртуть. — А почему «должна»? Раз такое дело, можно было просто начать с благодарности.
— Ну что ты набросилась на бедную девушку, — вмешалась Корделия. — Ей и так уже досталось со всех сторон. Видишь, какая шишка вскочила на голове? И рука у нее болтается — точно плеть. Так недолго остаться на всю жизнь калекой, не правда ли? — участливо говорила Корделия. — Кто ж потом возьмет такую замуж?
Это была месть. Тонкая, расчетливая женская месть, которая может надевать маску жалости, участливости, чего угодно. Женщины веками оттачивали свое оружие, и оно у них куда острее и пронзительнее, чем обычное, которым пользуются в бою мужчины.
— Дай-ка я посмотрю, что у тебя с рукой…
Алуэтта только вздохнула.
— Похоже на растяжение, — заметила Корделия, — немного разбухла локтевая связка… Держись, Алуэтта. Постой-ка! — она стала рассматривать локоть.
Интересно получается, Корделия назвала ее по имени, а вот Ртуть — только «сестрицей». Видимо, не простила. Впрочем, бывших киллеров-ассасинов никогда не жаловали в их новых семьях.
Выпустив ее руку, Корделия отступила назад.
— Ничего, до свадьбы заживет.
— С-спасибо, — выдавила Алуэтта. — Какими судьбами вы оказались здесь? Неужели… вы шли меня спасать… — она не выговорила: «после всего, что случилось» — всем и так было понятно.
— Скоро мы станем членами одной семьи, — изрекла Ртуть, дернув плечом. — А это значит «один за всех — и все за одного».
— Когда-нибудь и я надеюсь оказать вам эту услугу, — пылко сказала Алуэтта. — Подарить жизнь.
— Успеешь, с-сестрица… Если не жизнь, то, по крайней мере, свободу, — ехидно прошипела Ртуть.
— Я обязана тебе большим.
— Не сомневаюсь, мы собрались в добрый час и вовремя подоспели, — Ртуть хмуро оглядела лагерь. — Как ты оказалась здесь, в такой компании?
— Мы с Грегори узнали от одной крестьянской семьи, что три огра при невыясненных обстоятельствах вынырнули из странного тумана, — объяснила Алуэтта.
— Надеюсь, это были всего лишь кочки ведьминого лишайника? — поинтересовалась Корделия.
— Да, мы обратили их в слизь, из которой они и возникли.
Ртуть брезгливо хмыкнула:
— И это называется поединком? С кем? С какой-то неодушевленной слякотью?
— Ну и что? — перебила ее Корделия. — Удалось вам выследить, где они там прячутся в тумане и откуда приходят?
— Да, но при этом мы залезли по уши в болото.
Ртуть осклабилась.
Алуэтта зарделась:
— Ваши женихи вытащили нас оттуда.
Ртуть и Корделия обменялись удивленными взорами.
— Значит, мы их опередили?
— Если с ними чего-нибудь не стряслось, — нахмурилась снова Ртуть. — Они же умеют следить мыслью?
— Меня им было не выследить, — сказала Алуэтта. — Горцы стукнули меня по голове, завязали челюсти узлом, вбили кляп в горло — так что я не могла подать им сигнала. Горцы лишили меня сил и способностей.
Ртуть вскинула брови.
— Может они просто отволокли тебя в сторону, слишком далеко от торной дороги, — предположила Корделия. — Так ты, говоришь, была без сознания?
— Да, несколько часов я пролежала сама не своя.
— Порядочное время, — сухо сказала Ртуть. И тут лицо ее помрачнело:
— Что они с тобой сделали?
— Всего лишь взяли в заложницы, — поспешила уверить ее Алуэтта. — Потом они напились так, что сомневаюсь, что были на что-то способны.
— Ну и, — озорно блеснули глаза молодой разбойницы, — за кубком ведь чего только не выболтаешь — может, они рассказали тебе поподробнее о своих планах?
— Похоже, их кто-то нанял для этого дела. — Отозвалась Алуэтта. — Какой-то колдун по имени Занплока.
Ртуть прищурилась на Корделию, которая отвечала таким же задумчивым взором.
— Никогда не слышала такого имени.
— Я тоже, — призналась Корделия.
— Странно, — подала голос Алуэтта, — но кто бы это ни был — он или она, этот человек использует горцев в своих интересах" Они считают, что делают это ради спасения собственного народа. Судя по разговорам налетчиков, я поняла, что они хотят очистить земли от равнинных жителей и жить, как в прошлом, вольным горным племенем.
— Очистить от равнинных жителей? — изумилась Ртуть.
Ей, разбойнице, не могли даже прийти в голову такие глобальные перспективы вольной жизни.
— Да. Оттуда начнет свое движение армия колдуна, — отозвалась Алуэтта. — И когда она уйдет на завоевание остальных земель, равнина останется горцам — так им обещал колдун. А они говорят, что издревле этой землей владели их предки.
Ртуть пожала плечами:
— Может оно и так — не в первый раз мирные поселяне бунтуют и готовы встать под любые знамена, когда речь заходит о таких вопросах, как отцовские земли.
— Возможно, — откликнулась Корделия, — но они глупцы, если думают, что армия победителя вернет им эту территорию. Не для того начинаются войны, чтобы потом раздавать завоеванные земли направо и налево.
Все новое подгребет под себя новый властитель края.
Так уж повелось.
— Это уж точно, — Ртуть обернулась к Алуэтте и вкрадчиво спросила:
— Но ты же была атаманшей этой шпионской организации убийц — как же ты могла этим не воспользоваться? Такой случай упустила!
Гнев закипел в груди Алуэтты:
— Я больше не имею с ними ничего общего. И кем бы я ни была, простолюдином или родственницей дворянина, я буду сражаться за то, что принадлежит мне по праву!
— Верно сказано! — одобрила Ртуть. — А что, если собственность, которую ты так горячо отстаиваешь, украдена?
— Что если в самом деле", — парировала Алуэтта, — ты к тому же бывшая атаманша разбойников?
Ртуть показала ей все свои белоснежные зубы.
— Но тебе и в тысячу лет не нажить того, чего добилась я!
— Всего-то в тысячу? — откликнулась Алуэтта. — Я надеюсь прожить гораздо больше. Когда на свете не станет уже многих… — тут у нее заныл низ живота, она почувствовала, что теряет самообладание, и их хрупкое перемирие под угрозой — но гордость не позволяла идти на попятный.
Ртуть только плечами пожала.
— Сотню — может быть. Я не доживу, чтобы увидеть это. Пусть мои дети сражаются за то, что завоевала их мать!
Алуэтта уставилась на нее, как завороженная. Как хорошо эта Ртуть умела держать себя в руках!
— А что если у них не будет прав — отстаивать свое? — вмешалась Корделия.
— Да ну? — фыркнула Ртуть. — Мы же говорим об армии завоевателей, леди! Зачем им ваши права?
Алуэтта кивнула.
— Права определяют завоеватели. Они оставляют их тем, кто не принял участия в сражении или слишком поздно пришел к дележу.
Корделия поежилась:
— Увы — бедная земля и несчастные горцы, которых так жестоко подставляют! Надо найти этого злодея Занплоку. Хотя бы узнать, кто это!
— И где мы будем искать этого коварного волшебника? — спросила Алуэтта.
— Наверняка где-то в тумане, порождающем монстров, — ответила Ртуть. — Пока не было в наших землях этого пришлого колдуна, не было и тумана. Как только мы услышали о Занплоке — тут же возникли и огры.
Ей такая логическая связь представлялась вполне убедительной.
— Но где его искать? — развела руками Корделия. — Туман может быть везде: и на земле, и на воде, и, если хотите, в горах.
— Может этот туман появляется там, где появляется колдунья? — Корделия показала на Алуэтту.
Та вспыхнула, ибо не любила, когда ее так называли.
— Если они несли Алуэтту прямиком в эти туманы…
— Тогда мы можем их выследить, — закончила за нее Ртуть. — Надо только поймать одного и допросить как следует.
— Прекрасно!
Ртуть похлопала по ножнам.
— Давайте нападем на след этих горцев, леди, и в пути подумаем над доводами, которые могли бы убедить их рассказать нам все, что им известно.
Корделия желчно посмотрела на ее ножны.
— Мы так и сделаем, если ты перестанешь постоянно навязывать свое мнение.
— А просто останешься с нами, — закончила Алуэтта с улыбкой, в уголках которой притаилась змея.
— Наши вопросы будут поубедительнее твоего меча, — торопливо пояснила Корделия.
Алуэтта оглянулась по сторонам, на пики гор и указала на одинокое приземистое деревце.
— Вон оттуда они пришли.
Ртуть, посмотрев под ноги, кивнула:
— Память у тебя работает исправно. Передай ей от меня спасибо. Следы налицо.
Сложив ладони у рта, она издала звук, походивший на ржание. Окрестности отозвались эхом — и пара лошадей вышла из-за деревьев.
— Отчего же вы пешими бросились в бой? — удивилась Алуэтта.
— Главное — неожиданность, — пояснила Ртуть. — А наши кони привлекли бы ненужное внимание раньше времени, и атака могла сорваться. Садись вперед, леди.
Забирайся в седло — и за ними!
Алуэтта пригорюнилась. Не очень-то ей хотелось скакать на одном коне с той, что постоянно в ней сомневалась, изводя подковырками и намеками, но ничего не возразишь — со стороны Ртути было мудрым посадить ее вперед, не допуская врага за спину.
Тихое доверчивое ржание, подкрепленное уверенным стуком копыт, послужили ей ответом на все сомнения.
Затем и ее собственная лошадь, сминая траву, поскакала ей навстречу, издалека безошибочно опознав хозяйку.
— Она потеряла мой след среди горских запахов, — радостно объяснила Алуэтта, — и потому только сейчас смогла отыскать меня.
— Да и тебе было не до того, — сухо заметила Ртуть. — Ну, дамы, в таком случае, по седлам.
Они пустились вниз по склону холма, причем Алуэтта заметила, что остальные стараются держаться поодаль — и за ней. Никто не хотел пускать ее себе за спину. Вздохнув, она решила, что они боятся, как бы из-за слабости после плена она не свалилась с лошади.