— Вивиан, иди спать. Мы поговорим завтра.
— Почему ты не сказала мне, что это был его ребенок?
— Что бы это изменило?
— Это ничего бы не изменило. Я хочу знать, почему ты мне солгала.
Она подошла к столу, взяла стакан с водой и сделала пару глотков.
— Потому что это прозвучало бы по-идиотски. Я замужем, но беременна от другого, и сейчас я потеряла и ребенка, и мужа, но до сих пор люблю своего любовника. Тебе не кажется, что это напоминает мелодраму?
— Ты права. Почему ты не сказала мне про своего любовника, которого ты до сих пор любишь? И почему ты четыре года спала с ним, живя со мной в одной квартире, но и словом не обмолвилось о том, как на самом деле обстоят дела? Тебя волнуют только мои деньги? Машина, кредитная карточка, одежда, косметика, университет, ночные клубы, наркотики, закрытые вечеринки. Если тебя волнует что-то еще, то почему бы тебе не выбрать кого-то одного, его или меня, и никого не обманывать?
Афродита смотрела на него, но заговаривать не торопилась.
— Правильно, помолчи. Хотя… знаешь, что? Уходи, Дита. Я не хочу тебя видеть.
— Я не верю своим ушам. Ты выгоняешь меня из дома?
— Я прошу тебя, Дита. Просто уходи. Возвращайся тогда, когда примешь решение. Но я не гарантирую, что тебе здесь будут рады так же, как сейчас.
***
Адам поднялся из-за стола и потянулся, расправляя спину. Встреча с редактором была перенесена на конец недели, и свободный вечер он посвятил новой рукописи. Результат четырехчасовой работы был сохранен и отправлен в надлежащую папку на компьютере. Теперь на экране мелькал чудной узор на темном фоне, в колонках негромко играли «Deep Purple», а на часах было начало второго. Адам сел на подоконник и посмотрел в открытое окно. Ночь выдалась холодной. Недавно закончившаяся гроза оставила после себя только шелест дождя — идеальный аккомпанемент для ночных посиделок с чашкой чая и хорошей книгой, особенно если есть любимое кресло и теплый плед.
Адам бросил взгляд вниз, на темную мостовую. Он жил в спокойном районе, который находился в отдалении от центра, и, если в центре редко бывало по-настоящему шумно, то на этих улочках постоянно царило спокойствие. В этой квартире Адам жил давно — он снял ее еще тогда, когда вернулся из Англии. Тогда он временно жил у друзей и подыскивал подходящее жилье. В средствах он ограничен не был, и поэтому квартиру мог выбрать любую, но выбирал придирчиво. Когда один из приятелей Адама познакомил его с хозяйкой его теперешнего дома, и он впервые вошел в квартиру, его будто ударило током. До этого он никогда не испытывал подобных ощущений — каждый уголок этой квартиры казался ему таким родным, будто он прожил тут всю жизнь. Хозяйка, увидев хорошо одетого джентльмена, попросила приличную плату, но Адаму было все равно, и он согласился. Приятель многозначительно покрутил пальцем у виска, а хозяйка осталась довольна. То же самое можно было сказать и про Адама.
В квартире был сделан ремонт, старую мебель сменили на новую (в последний момент хозяйку замучила совесть, и она предложила разделить расходы, но Адам отказался), а большую комнату разделили пополам. Теперь в квартире, помимо небольшой спальни, гостиной, кухни и ванной, был еще и кабинет. На балконе (непропорционально большом относительно площади квартиры, всегда думал Адам) появился столик с двумя стульями, где было очень уютно пить кофе по утрам и беседовать с друзьями по вечерам. Ванная была вычищена и теперь не напоминала ванну из рассказов про дома с привидениями. Из кладовки достали старый хлам, и теперь в ней хранились зимние вещи летом и, соответственно, летние вещи зимой.
Особой достопримечательностью квартиры были окна. Точнее, даже не окна, а подоконники. На них было удобно сидеть и изучать то, что происходит внизу. Адаму пришлись по душе такие посиделки. Особой прелестью они отличались по ночам. Ночью мостовая не отличалась от тех мостовых, которые описывают в романах про вампиров. Порой Адаму казалось, что он даже видит их тени — вон они, в темных плащах, бродят по улицам и ищут жертв… чтобы поужинать. Точнее, позавтракать, если принять во внимание их режим дня.
Звонок в дверь не только вывел его из задумчивого состояния, но и напугал — он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Тени в темных плащах тут же куда-то испарились, и Адаму не оставалось ничего другого, кроме как слезть с подоконника и пойти в прихожую для того, чтобы открыть дверь.
Афродита положила руку на дверной косяк и улыбнулась.
— Добрый вечер, — сказала она. — Надеюсь, я не слишком поздно? И я тебя не отвлекаю? Если ты не один, то я могу зайти в другой раз…
— Что-то случилось?
— Ничего не случилось, но я буду рада, если ты меня впустишь.
Адам пропустил ночную гостью в квартиру. Афродита была в белом плаще, а на ее плече висела уже знакомая ему дорожная сумка.
— Спасибо, — поблагодарила она. — У меня к тебе есть просьба. Это, конечно, будет нагло с моей стороны. Я могу пожить у тебя пару дней?
— Конечно. Надеюсь, с доктором все в порядке?
— Не знаю. — Она пожала плечами и кивнула на компьютер. — Ты работал? Я тебя отвлекла?
— Уже закончил. Ты голодна?
— Нет. Но я бы с удовольствием выпила чаю. — Афродита с улыбкой покачала головой, видя, что Адам делает шаг по направлению к кухне. — Я сама приготовлю. И для себя, и для тебя. Если уж сегодня мне не удалось побыть твоей музой, должна же я сделать что-то полезное?
Глава одиннадцатая
— Вы все-таки откажетесь от обеда? Даже если я скажу, что угощаю?
— Большое спасибо. Я не голоден.
Профессор Монтгомери взял нож и вилку и в очередной раз посмотрел на своего соседа по столу. Доктор Мори улыбнулся и одобрительно кивнул.
— Приятного аппетита.
— Вы выглядите совсем больным. Похоже, два дня отпуска не пошли вам на пользу?
— Я заканчиваю научную работу, так что отпуском это можно было назвать с трудом.
Профессор Монтгомери покачал головой.
— Мне не нравится ваше состояние. И еще меньше мне нравится ваше упрямство, которому я не вижу причин. Я знаю отличного онколога, и я хочу, чтобы вы побеседовали с ним. Это вас ни к чему не обязывает. Просто консультация.
— Вы знаете мое мнение на этот счет.
— Тогда возьмите пару недель отпуска и слетайте куда-нибудь к морю. Мне кажется, что климат этого города усугубляет ваше состояние. И возьмите свою красавицу-женщину с собой.
Доктор Мори перебирал в руках стакан с кофе и смотрел на часы на стене больничного кафетерия. Профессор Монтгомери оторвался от еды.
— Я сказал что-то не очень уместное? — спросил он. — Надеюсь, в личной жизни у вас все хорошо?
— В личной жизни у меня всегда все хорошо. Почти всегда.
Профессор Монтгомери отложил вилку.
— Послушайте, Вивиан, — сказал он. — Вы знаете, что я отношусь к вам как к сыну, и не только потому, что вы — самый младший из моих врачей, но и потому, что я симпатизирую вам как человеку. Когда вы пришли ко мне на собеседование — это было давно, но вы, конечно, помните тот день — я сразу понял, что не пожалею о том, что взял вас на работу. Вы знаете, что есть пациенты, которые не соглашаются, чтобы их оперировали другие врачи и ждут, что вы их прооперируете?
— Пока что я слышал такое только о докторе Миллере.
— Кстати, о докторе Миллере. Он через месяц переезжает в другой город. Я думаю, что вы сможете заменить его на должности руководителя онкологического отделения.
Вивиан поднял на него глаза. Профессор Монтгомери налил себе стакан воды и продолжил.
— Но у меня есть одно условие. Я хочу, чтобы вы задумались о своей жизни. Ваша склонность к саморазрушению не принесет ничего хорошего ни вам, ни окружающим. Вокруг вас есть много людей, которые ценят вас и хотят, чтобы вы вели себя благоразумно. Ваша женщина согласилась бы со мной, если бы она здесь присутствовала. — Он достал сотовый телефон. — Я дам вам номер моего друга — того, о ком я вам говорил. Даже если вы не узнаете ничего нового, просто побеседуйте с ним.
Доктор Мори снова кивнул и, тоже взяв со стола сотовый телефон, записал продиктованный профессором Монтгомери номер.
— В чем-то вы правы, профессор, — сказал он.
— Прошу прощения, что прерываю вас. Приятного аппетита, профессор.
Анжелика Гентингтон положила в карман халата пейджер.
— Присоединяйтесь. — Профессор Монтгомери кивнул на свободный стул. — Мясо очень вкусное. А ваш коллега, похоже, решил объявить голодовку — уже второй день за обедом он ничего не ест и позволяет себе только стакан черного кофе без сахара.
— Благодарю, я не голодна. — Анжелика посмотрела на Вивиана. — Мне нужна ваша консультация, доктор Мори. Но, если вы еще не закончили вашу беседу, я могу подождать.
— Все в порядке, доктор Гентингтон. — Вивиан поднялся и кивнул на прощание профессору Монтгомери. — Я обязательно созвонюсь с вашим знакомым.
— Не забудьте сообщить мне о результатах.
***
Прикрыв дверь своего кабинета, Анжелика подошла к столу и принялась приводить в порядок лежавшие на нем папки.
— Садитесь, — пригласила она. — Надеюсь, я не отвлекаю вас от важных дел? Операций у вас сегодня нет, а первый пациент будет через час. Единственный пациент после обеда, если я не ошибаюсь?
— Нет, потом ко мне заглянут еще двое. — Вивиан наблюдал за тем, как она раскладывает бумаги и прячет папки в ящик стола. — Признаться, я удивлен таким вниманием к моей работе. Насчет операционной я еще могу что-то предположить: может, вам срочно что-то понадобилось, а расписание не позволяет… но пациенты? Вы таким никогда не интересовались.
— Все случается впервые, доктор Мори. Вы часто повторяете эту фразу.
— Так что вы хотели у меня спросить?
Анжелика отложила папки и посмотрела на него.
— Вы оставляете впечатление умного человека, — сказала она. — Или, по крайней мере, такого, который быстро понимает, что к чему.
— Если вам нужна моя консультация как онколога, вы можете сказать об этом прямо. Или вам нужна моя консультация как психоаналитика?
— Мне нужна ваша консультация как человека, которому не дает покоя моя личная жизнь.
Анжелика подошла ближе к гостю и присела на стол — прямо напротив него. Вивиан поборол инстинктивное желание слегка отодвинуться, вежливо подчеркивая дистанцию.
— Видите ли, — заговорила она, — я подумала о нашем с вами разговоре тогда, в кабинете дежурного врача. А потом подумала о нашем с вами разговоре на вечеринке. Конечно, в том, как вы выражаете свои мысли, есть что-то отвратительное. Но это еще не значит, что в этом нет рационального звена.
Пауза затягивалась. Доктор Мори задумчиво потер висок. Анжелика наклонилась к нему.
— Я чем-то отличаюсь от остальных женщин-врачей, с которыми вы работаете?
— На свете нет ни одной похожей женщины, и вы об этом прекрасно знаете.
— Для вас все женщины одинаковы, потому что они женщины. В этом плане я отличаюсь от них?
— Разве что тем, что вы — очень красивая женщина, которая боится самой себя…
— Тогда что вас во мне не устраивает?
Вивиан поднялся и отошел от стола на пару шагов — теперь между ним и Анжеликой находилось кресло.
— Послушайте, доктор Гентингтон. Если вы таким образом решили еще раз подчеркнуть мою аморальность, не стоит. Это перестает быть забавным.
— Мне что, раздеться, чтобы вы поняли, о чем я говорю? Предложить вам заняться любовью в церкви? На кладбище?
Вивиан положил руку на спинку кресла и улыбнулся.
— А если я попрошу вас раздеться, вы это сделаете?
Анжелика легко пожала плечами и принялась расстегивать верхние пуговицы халата.
— Почему бы и нет? Сегодня здесь жарковато.
— Не надо. Доктор Гентингтон, что на вас нашло? Не подумайте, что я хочу вас обидеть…
— А мне кажется, что хотите. Меня нервирует тот факт, что наше общение ограничивается вашими монологами о прелести греха и моими репликами о том, что вас надо сжечь на костре.
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула секретарь.
— Прошу прощения, доктор Гентингтон, — сказала она, — к вам пациенты.
Анжелика бросила взгляд на наручные часы.
— Как всегда, на пять минут раньше, — констатировала она.
— Пожалуй, мне пора. — Вивиан подвинул кресло к столу. — Меня пациенты не ждут, но было бы неплохо последовать вашему примеру и разобрать бумаги. И, так как мы не закончили разговор, предлагаю продолжить его вечером.
— Отличная мысль. Приходите в гости. Джеральд уехал на пару недель, так что я буду одна.
***
Афродита стояла напротив витрины книжного магазина и изучала яркие обложки новинок.
— Почти ничего хорошего, — уведомила она Адама. — Когда ты закончишь роман? У меня целая куча друзей-писателей, но они так медленно пишут, что хочется выть в голос.
Ночные улицы города освещали фонари, но их молочный свет был слишком слабым, и создавалось впечатление, что темнота намеревается их проглотить. Немногочисленные прохожие торопливо проходили по мостовой, поднимая воротники и кутаясь в шарфы. Дождя не было, но от этого теплее не становилось — дыхание превращалось в пар, который исчезал во мгле и становился частью сумрака.
Афродита достала из кармана плаща бархатные перчатки.
— Тебе не холодно? — спросил Адам.
— Я люблю холодную погоду. И ночь тоже люблю. Я часто гуляю ночью.
— В одиночестве?
Она пожала плечами.
— Кого мне бояться? Вампиров? Маньяков? Серийных убийц? — Она достала сигареты и, прикрыв огонек зажигалки рукой, закурила. — Кроме того, все вещи не от мира сего вызывают во мне любопытство.
Адам понимающе кивнул.
— Не могу с тобой согласиться, но о вкусах не спорят.
— А почему бы тебе для разнообразия не поспорить? Или ты думаешь, что маньяк или серийный убийца — это что-то, что должно вызывать любопытство?
— У меня это любопытства не вызывает, но ведь все люди разные.
— Иногда мне хочется сказать, что ты скучен. Ты когда-нибудь задумывался о том, что в тебе интересного? — Заметив, что Адам собирается ответить, она остановила его жестом. — Нет, не для меня. Для самого себя. Другим наплевать, что ты о себе думаешь. Для себя ты когда-нибудь пытался ответить на этот вопрос? Не думая о том, какое впечатление ты произведешь на других людей?
— Нет, — честно ответил Адам.
— Вот тебе и ответ на твой давний вопрос о том, что меня связывает с доктором.
Они снова двинулись по тротуару в неопределенном направлении. Легкий ветерок шевелил волосы Афродиты — не собранные и не прикрытые беретом, они свободно лежали на плечах.
— Он производит такое впечатление не потому, что у него какие-то особенные взгляды на жизнь, а потому, что он хорошо осведомлен о самом себе. И каждый день задает себе новые вопросы на этот счет. Просто для других это зачастую не заметно. Да и не важно. Кому какое дело, что ты о себе думаешь? Когда мы с ним познакомились, он тоже у меня спросил: «Как ты думаешь, что в тебе интересного?». И я так же, как и ты, промолчала, потому что ответа на этот вопрос у меня не было.
— А потом ты на него ответила?
— Да. Но потом появились другие вопросы. — Афродита посмотрела на звездное небо и затянулась сигаретой. — Вначале мне было любопытно. Мне нравилось с ним разговаривать, в его обществе я чувствовала себя уверенно и спокойно. У меня было ощущение, что я могу спать с ним в одной постели обнаженной, но он и пальцем ко мне не прикоснется — настолько я ему доверяла. Ну, это, конечно, образное сравнение. — Она рассмеялась и посмотрела на Адама. — В то время я не могла думать о чем-то большем. Его предложение собрать вещи и переехать к нему оказалось для меня полной неожиданностью…
Афродита замолчала, разглядывая подвыпивших подростков, которые прогуливались по другой стороне улицы.
— Если честно, не знаю, чем я его так зацепила. У меня не такая уж чтобы выдающаяся внешность — я всегда считала себя симпатичной, но не более. Я не была тогда опытной и искусной любовницей. Наверное, в этом мире есть что-то, чего мы не понимаем. То есть, я в этом уверена — есть, и это что-то сводит незнакомых людей. И не стоит пытаться понять логику. Мы занимались любовью, потом сидели на балконе и смотрели на звезды, потом снова занимались любовью… наверное, он подумал, что зря со мной связался. Впрочем, мне он этого не говорил. С другой стороны, если бы не я, он бы не решился на вторую диссертацию. Так что в какой-то мере мы повлияли друг на друга. Хорошо или плохо — это другой вопрос. — Афродита выбросила недокуренную сигарету и потушила ее каблуком сапога. — Однажды он дал мне попробовать тот кофе, который ты недавно пил. И потом сказал: «Мне нравится, что ты начинаешь понимать». Я не знала, что это значит. Но потом поняла.