А шепоток о том, что не сегодня завтра сибирские вой на Москву пойдут, в избах, где жили иноземцы, давно до откровенных разговоров вырос, тем более что разговоры эти велись на языках, русским непонятных. И пожалуй что половина, считая, что Строгановы — купцы, в воинском деле ничего не смыслят и разбабахают их воинские люди сибирские, как орех, начинали подумывать, как собственную голову в случае набега спасти, и ничего, кроме перехода на татарскую службу, не видали. А тут еще казаки — очень кстати. Вот казаков-то и следует держаться! Они издавна от одного Царя да князя к другому на службу переходят. Вот с ними и гуртоваться!
И шептали, что Ермак — сам татарин, а Строгановы глупы, как все русские схизматы, не видят, кого призвали на службу. И посмеивались втихомолку, все более уверяясь, что Ермак казаков к татарам уведет.
Ермак же никого не разубеждал. И что в душе таил и вынашивал, никому не открывал до атаманского совета.
Каждый день начинал он с поиска известий от людей, приезжавших со всех концов Пермского края. Были тут вестники разные — пришло несколько коренных казаков — поближе к своим. Эти пытались рассказать все, что видели; были здесь и люди торговые — те рассказывали не столько, что видели, а более — что слышали.
И, наконец, пришел Старец! Явился он диковинно. Ермак сидел, как всегда по вечерам, на скамеечке на пригорке, рядом с рыжим литейщиком-немцем да вместе с Черкасом. Откуда возник Старец, они не приметили, увидали уже на тропе, что вела от реки, странную фигуру человека, увешанного ветками.
Батюшки! — ахнул Ермак. — Как есть — древний человек Адам! Не иначе как наши казачки какую шкоду учинили! — Ермак не ошибся.
Старец, которого со всем почтением пригласили на скамеечку, рассказывал, что недалеко от городка решил постирать завшивевшую одежонку, а постиравши, разложил ее на камнях посушиться, а сам по привычке стал на молитву.
«Уснул, небось», — подумал Ермак.
Так или иначе, а Старец одежки своей не нашел.
— Казаки сперли! — убежденно сказал Черкас. — Они тамо рыбу удили и сперли!
— Да на что им моя одежонка истлевшая? — возопил Старец.
— А для смеху! — сказал Ермак.
— Для смеху. Вот я им ужо!
К удивлению атаманов и немца, Старец не стал ругаться, а вдруг захохотал.
Он смеялся долго, а потом долго отмаливал свой невольный грех. Атаманы ему не мешали. Ермак понял, что этот человек явился недаром, что, может быть, его появление есть знак казакам!
Одежонка нашлась. Как и предполагали атаманы, ее стащили два молодых казака, озорства ради! Смущенно они топтались перед Старцем, когда он пенял им, что, мол, негоже над наготою старого человека ругательство чинить, что сие есть грех Хама, который смеялся наготе отца своего.
— Прости, отче, — гудели они.
А собравшиеся казаки и работные люди не могли спрятать веселых улыбок.
— Ну что с вами делать? — спросил виновато Ермак.
— Накажи, батько! — прогудели виновные.
— Вот охальники. Ну, скидавайте шаровары!
Казаки покорно развязали гашники и спустили
штаны.
— Ложитесь, что ли, собачьи дети! — сказал атаман.
Под гогот казаков виноватые легли, выставив тощие зады.
— Эх! — Ермак хлестнул ремнем.
— Еще! — советовали казаки. — Еще, на память!
Ермак махнул еще два раза. После каждого удара
казаки вставали и кланялись атаману в пояс, говоря:
— Прости, батька! Спасибо за науку! — и опять ложились.
— Будет с вас! — сказал атаман. И, повернувшись к Старцу, сказал: — Им по этому месту нужно каленым железом жечь — тамо кость от лавки да от седла! Не проймешь!
— Да пронял уже! — смеясь, возразил Старец. — Вона оне устыдились!
Шутники, почесываясь, смешались с толпой. А Старца Ермак зазвал к себе.
Старик почти ничего не поел, а сразу приступил к делу. Он шел из-за Камня, где жил в срубленной им самим келье.
— Хотел в покое пожить! Грехи замолить. Да вот татары не дали!
Он рассказал, что все русское население, что селилось в землях, пожалованных Царем Строгановым, либо погибло, либо ушло. Кучум приказал всех обращать в ислам. Старца, который лечил местных людей лесных, прятали в чумах и зимовьях. Но по тому, как скакали по стойбищам Кучумовы баскаки, как забирали всех здоровых мужчин в ханское войско, Старец понял, что готовится поход на Русь. И решил предупредить. Его переводили через Камень вогуличи. А дальше он шел-бежал днем и ночью, пока не вышел на русские поселения…
Старец долго молчал, что-то высчитывая про себя, и наконец убежденно сказал:
— Это не то войско, кое Кучум окаянный собирает. Эти раньше ушли…
— Стало быть, там еще войска готовятся? — спросил Ермак.
— Выходит, что так, — подтвердил Старец.
— Назад за Камень дорогу сыщешь? — спросил атаман.
— Я — человек Божий! — ответил Старец. — Мне везде дорога, а вот как ты со стругами пойдешь, не могу сказать! Для этого другой волок нужен, я его не знаю!
— А через чего ж ты решил, что мы через Камень струги потащим? — спросил Ермак.
— А на что вы тута надобны?! — сварливо ответил Старец. — Тута и без вас дураков хватает!
— Чем же мы дураки? — обиделся Черкас.
— Пока еще нет, а дураки будете, как станете татар тут ожидать! Тут ведь вас в любом месте обойти можно!
— А где ж нам их ожидать? — усмехнулся Ермак. — Нешто ты проходы, по которым они идут, знаешь?
— Да тут проходов много — татары где хотят, там и пройдут, и пеши, и конны, это вам со стругами через горы в особливом месте проходить надоть; дураки будете, коли в самый корень татарву не ударите… Сейчас момент упустите, другой раз не воротишь… Сейчас вся конница ихняя тута — в Сибири-городе сильных воев не много. Народцы лесные все разбегутся — они Ку-чуму неволею служат! А возвернется войско, да отдохнет, да с ними сюды как грянет — вот и завертитесь…
Старец долго возился на соломе, что положили ему на полу.
— А Строгановы нас туда отпустят? — спросил, как бы невзначай, Ермак.
— Да они спят и видят, как бы им Сибирь-город взять да Кучумово гнездо разорить!
— Откуда знаешь?
— Да вот уж знаю! — сварливо ответил Старец. — Они сколь годов назад мостились войско за Камнем держать. Там у них вотчина отписана чуть не вдвое больше тутошней!
— Да уж куда больше? — усумнился Черкас. Он лежал на полатях, свесив вниз голову.
— Ан вот можно и больше… Алчность — зверь ненасытной! Испытал сей грех!
— Служил, что ли?
— Я много чего в земной суете принял! — уклонился от ответа Старец. — А только вот что скажу: Строгановы давно поход за Камень замышляют, а ноне пришло такое время, что ежели туды не пойти, так всем здеся головы сложить!
— И я так думаю! — сказал Ермак. — Истинно так!
С этого дня к походу стали готовиться спешно. Вызнавали дороги за Камень, искали толмачей, людей, что ia Камнем бывали… Никто о набеге в открытую не говорил, но о том, что набег будет, догадывались все.
Вызывавший иногда казаков для беседы Строганов прямо ничего не говорил, но на приготовления смотрел как бы сквозь пальцы, а потом стал поминать, как о само собой разумеющемся деле, дескать, сходите, казаки, за Камень, пугнете Кучумку во граде Сибири, глядишь, он свои ковы и оставит!
Казаки чинили амуницию, оружие. Смолили и сушили струги. О том, что готовится набег, догадывались и работные люди.
Рыжий немец как-то позвал Ермака в кузню и торжественно сдернул холст с новенького, только что отлитого ствола пушечки: затинной пищали. На стволе была надпись: «Во граде Каргедане на реке Каме дарю я, Максим Яковлев, сын Строганов, атаману Ермаку лета 7090».
— Вона как! — сказал атаман. — Ну что ж, благодарствуйте, господа честные купцы! Стало быть, идем за Камень…
Кольцо-Гроза
Максим Яковлевич Строганов по горнице похаживал в кафтане бархатном, в портках плисовых, в сапожках сафьяновых, в тафье шелковой, словно великого посла дожидался. И стол за его спиною ломился всяким яством. Поглядывал купец хитро, как мышка из норки. А Ермак к разговору его не неволил. Сидел, как думный дьяк — степенно, здоровенные свои кулаки расправил да на колени ладони положил. Глядел на купца глазами круглыми, вроде бы даже не мигая. Со стороны могло показаться — совсем глупый человек сидит, потому что в глазах ничего не отражается. И сидеть он так может сколь угодно.
И Ермак Максима Строганова «пересидел», тот заговорил первым. Исподволь, умело повел он разговор о том о сем… Ермак молчал, водя за купцом круглыми, вроде бессмысленными глазами.
— Так что же дале делать подумываете? — не выдержал Максим Яковлевич. Не уследил он, как искра чертом метнулась в глазах старого атамана. «Умен ты, Максим Яковлевич! Умен, тароват! Да молод! Не объехать тебе старого казака, не вывести на свой лад, но так будет, как нужно».
— Так ведь расчета ждем, — сказал, как о само собой разумеющемся, атаман.
— Какого расчета? — так и ахнул Максим.
— А как же! — сказал Ермак. — Али ты не слышал, что мы Алея, сына Кучумова, на Чусовой разбили? Стало быть, нам за победу расчет требуется!
— Постой-постой! — закудахтал молодой купец. — Об этом уговора не было!
— Как не было? Мы когда даве рядились, сказывали: пропитание, содержание деньгами и за каждую победу сверх того!.. Аль ты запамятовал? Тут ведь и брат твой был! И руку на том били! Все атаманы подтвердят!
А про себя подумал: «Ведь ты, Максим Яковлевич, меня сюда позвал, чтобы свои резоны выставить да расчет потребовать, а вот к тому, что я сам расчета потребую, ты не готов!»
Не сразу, наболтав много лишнего, сообразил Максим Яковлевич, что Ермак специально его на такой разговор вызвал. А опомнившись, не мог хитрости атамановой не подивиться. А подивившись, понял, что разговаривать с этим человеком как с нанятым работником не следует. Был атаман чуть не вдвое Максима Яковлевича старше… Ну, а казак… так ведь казаки — они разные бывают! Этот, сразу видать, не голутвенный! Не воровской. Сидит как хан.
«Да он хан и есть истинный!» — искоса глянув на Ермака, решил Максим. И сразу же перешел к самому главному, обращаясь теперь к атаману со всем уважением, величая, как боярина, «с вичем».
— А что, Ермак Тимофеевич, ежели я тайную свою думку скажу? Но только промеж двух пар глаз.
— Слушаю, — спокойно сказал Ермак, который именно этого разговора и ждал.
— Ведомо ли тебе, что Государь Иван Васильевич пожаловал нам владение за Камнем? — Ермак молчал. — И батюшка мой там деревни держал и промыслы ставил, а безбожный Кучум все разорил и людей побил. — Ермак молчал. — Так вот я, с братьями вкупе, и призвал вас, тайную думу имея, что вы в те места наведаетесь и обратно их в наше владение вернете.
Ермак выдержал долгое молчание и сказал просто:
— Снаряжай поход.
— Вот и хорошо, вот и ладно! — совсем не по-купечески, а как-то по-ребячьи засуетился Максим Яковлевич. Кликнул приказчика.
Немолодой, худой приказчик, видом и важностью не уступавший московским думным дьякам, пришел с толстой книгой, где было все давно сосчитано, сколько стоит поход за Камень. Прикинул, для надежности, на абаке, сколько всего на шесть сотен казаков примерно будет, и спросил:
— Государь Максим Яковлевич, а на ком кабалы брать станем?
— Какие кабалы? — спросил Ермак.
— А как же, — округлил глаза Максим. — Наше дело купеческое — мы вас ссужаем на поход, а и с похода свой барыш иметь должны. Приказчик правильно говорит: «Егда возвратитися, на ком те припасы по цене взяти?»
— И взяти точно или с лихвой? — присовокупил приказчик.
— А много ли будете лишку брать? — скрывая гнев, спросил Ермак.
— Дело сумнительное! — откровенно сказал приказчик. — Дело опасное, ох какое опасное… И на возвращение благополучное расчет невелик, потому, я думаю, лишку следует втрое положить.
— Стало быть, на каждую деньгу по три взыщете? — уточнил Ермак. — Так ли?
— Убытки больно велики быть могут! — сказал, уже почуя недоброе, Максим. Потому и отвел глаза.
— Стало быть, — сказал Ермак, поднимая и кладя руку на саблю, — ты мне, купец, за каждую голову, ради твоей вотчины сложенную, три головы купеческих, родаков своих, отдашь? А? Теперь вот что я скажу! — грохнул Ермак. — А ты послушай и запомни! Казаки не пуды соляные, не чушки железные -на нас барыша, как на рабах твоих, не будет! А грузиться мы уже начали по запросу! И возьмем сколько надо! И нам лучше видно, как воевать! — И, надевая шапку свою атаманскую, с тумаком на сторону, при-банил: — Ты, купец, чаял воровских людей понаймовать, чтобы с них спросу не было. А ведь я — казак служилый, за мою голову с тебя в Москве спрос будет! Гак что ты нам не препятствуй! Мы сюды воевать пришли, а не торговать! А препятствовать будешь — наплачешься! И не по твоей воле мы за Камень пойдем, а врага в гнезде его разбить, так нам воинский опыт подсказывает! Прощай пока! Прости, коли чего…
Тяжко ступая подкованными сапогами, Ермак прошел мимо оторопевшего Строганова и белого, как мел, приказчика. Вышел во двор. Кликнул казаков — Мещеряка да Пана.
— Что купец? — спросили они в один голос.
— Да что купец! Купец, он купец и есть! Чего на него смотреть! Ему торговать, а нам воевать! Ему барыши всласть, а нам головы класть! Пущай казаки берут по запросу, а станут приказчики упираться — тряхните их маленько. Где Кольцо?
— На пристани. Струги грузит.
— Вот и ладно! Он у нас как фитиль будет! — усмехнулся Ермак.
— Чего? — не понял Мещеряк.
— Это я так, к слову. Пан, у тебя, я знаю, пластуны есть изрядные.
— Имеются, — не без гордости сказал Пан.
— Дело им будет секретное. Слушай. А ты, Мещеряк, подними по-тихому казаков оружно, чтобы в любой момент бунт пресечь.
— Ладно.
Мещеряк заторопился к избам, где стояли постоем его татары.
— Слушай, Пан. Пока шум да дело — давай-ко вот этих на распыл…
И, наклонившись к уху атамана, прошептал пять имен, мол, в драке порешить.
— Ой, и затеваешь ты что-то, батька! — весело сказал Пан.
— Не я! — вздохнул Ермак. — Они.
— Ну и ладно!
Пан быстро исчез, словно его и не было рядом.
Ермак пришел на берег, где из амбаров шла погрузка и отпуск припасов. Потные, веселые казаки таскали на широченных спинах мешки с сухарями, с солью, катили бочонки с крупой и солониной. Осторожно выносили пороховое зелье, по счету принимали ядра и свинец катаный.
Ермак терпеливо ждал, когда приказчики перестанут отпускать припасы и начнется спор. Он позвал Ивана Кольца.
Крепкий атаман таскал мешки наравне со всеми и явился все еще разгоряченный работой.
— Чего? — спросил он, выбивая пыль из кафтана.
— Да вот посиди со мной!
— Да когда сидеть? Грузиться надо!
— Посиди! — придержал его за полу Ермак.
— Да чего тебе?!
— А ведомо ли тебе, Иван, — мягко начал Ермак, — какой нам купцы урок положили?
— Какой урок?
— Обыкновенный! Они же нам все припасы в долг дают!
— Как в долг? — не понял простодушный Иван Кольцо.
— А так! С каждого пуда припаса нам придется в прибыток купцам чуть не по три пуда отдать!
— Стой-стой! — туго соображая, но чувствуя недоброе, насторожился молодой атаман. — А где ж мы возьмем?
— С ясака! С мягкой рухляди, что из набега принесем!
— Стой-стой! — уже закипая гневом, замотал кудрявой головой атаман. — Что-то не пойму я! Мы же на службе! Мы же не на гулянку, а на бой! Какие с нас могут быть барыши?
— Купец копейку к копейке бережет…
— За кровь? — мгновенно наливаясь яростью, закричал Кольцо. — За кровь нашу. А может, мы там головы сложим?
— Купцам убыток.
— Ах ты, крапивное семя! — не помня себя, взвыл Кольцо. — Аршинники!
— Охолонь, охолонь… — останавливал его Ермак.
Но Кольцо уже рвал на груди рубаху.
— Мы головы кладем, а они с нашей крови барыши иметь хотят? А что будет, когда Кучумка сюды придет?
К ним подбежал верткий есаул Окул.
— Атаман! — обратился он к Кольцу. — Приказчики припас отпускать перестали!
— Что? — белея от ярости, прохрипел Кольцо.
— Сказывают, Строгановы боле выдавать не велели — хватит с вас!
— Чей голос? Кто сказал?
— Жигмонт, — сказал Ермак. — Жигмонт всем верховодит!
— Где? Подать сюды! — закричал Кольцо, кидаясь бегом к казакам, что стояли у сложенного в кучу оружия. — Сполох! — закричал он и уже с обнаженной саблей в руке: — Станишники! Ломай амбары! Бери сколь надобно! Где Жигмонт? Herad! Herad!