Жак Маржеретп «Состояние Российской империи и великого княжества Московии»
Горный волок
1 сентября 1582 года. Рано утром тридцать четыре казачьих струга, тяжко осевшие, чуть не по самые борта, в воду, отчалили из Чусовых городков. Прощально грохнула городовая пушка. Казаки ответили выстрелом из пищали… И работные люди, высыпавшие из солеварен и литейных изб, так и не разобрали толком, куда же пошли струги. Надо бы на низ, на Каму, а они выгребали против течения.
— Да хрен их разберет, казачню эту! — рассуждали они меж собой, возвращаясь к дымным горнам и вонючим котлам. — Все у них наоборот. Может, замыслили что противу Алея? Где-то перенять его мостятся. А может, сбегли!
— Сбегли навряд ли… возражали другие. — Строгановы бы такой крик подняли!
— Да после того, как казаки все амбары разорили, Строгановы рады-радехоньки, что разбойники эти уходят. Ох и дали же они жару! Жалко, мы не попользовались.
— А вполне могли и сбежать. Хоть бы к тем же татарам. Они сами татары и есть. Которые с атаманом Кольцо, так русские люди, а которые с Ермаком, так поди разбери кто… Промеж себя балаболы… ни одного слова не разберешь. С нашей татарвой моментом снюхались… Даром, что ли, на передних стругах татары вожами сидят? Ажник, целая дюжина.
И верно, на передних стругах рядом с носовыми рулевыми сидели тобольские татары, прибежавшие когда-то из Кучумовых владений, из-за Камня.
Неведомо что творилось в их бритых головах — то ли предвкушение мести ненавистному хану, то ли страх от того, что ведут они в свою страну, в свое отечество неизвестных и чужих людей. А может быть, их и не считали чужими? Хоть и отличался татарский язык Волдыря, Мещеряка да и самого Ермака от их тобольского наречия, но был понятен и все-таки не чужой.
Вольные казаки все говорили с татарами только по-татарски; иное дело — казаки воровские, Ивана Кольца. Эти глядели на татар по-волчьи, не верили ни единому их слову, потому и потребовали, чтобы татары сидели на их стругах, так сказать, под руками…
Старшим среди вожей был Ахмет. Давно ушел он от преследований Кучума, сбежал еще подростком, несколько раз ходил назад и знал дорогу по притоку Чусовой, Межевой Утке — реке с переволокой на Тагил. Вот только опасался, что груженые струги по этой переволоке не пройдут. Он-то сплавлялся и переволакивался на лодке, которую два человека легко поднимали…
— Но пройти можно! — говорил он. — Тут недалеко. Из Межевой Утки через мелкую речку Безымянную в Тагил, там и волока-то верст двадцать… А уж Тагил сам в Туру выведет. Из Туры — в Тобол, а там — на слиянии Тобола и Иртыша — стан Кучумов, Кашлык-город.
— Ну, смотри! — говорил Кольцо. — Ежели не пройдем… Смотри!
И ежился Ахмет, вспоминая не случайное прозвище воровского атамана — Гроза.
Старый же атаман Ермак не ругался, не грозился, а расспрашивал тобольцев на своем ломаном татарском, над которым тобольцы посмеивались между собою, но им нравилось, что атаман по-татарски говорит.
Он все расспрашивал, все выпытывал: нет ли еще какой дороги?
— Есть, — отвечали тобольцы. — Можно еще по Серебрянке-реке повернуть, плыть строго на полночь, а гам через Жеровлю в Баранчук и в Туру, но эта дорога дальше от Кашлыка…
Однако плыли по Чусовой, и, когда Чусовая кончится, было неведомо. Тянулись они вдоль высоких меловых гор, что становились все круче, все темнее и нелюдимее подступала к воде тайга…
— Ну, и как через эти горы переваливать? — спросил Кольцо Ермака. Как раз причалили они к отмели, располагаясь на ночлег. — Надоть нам на восток, а мы на юг плывем! Вроде как в теплые страны собрались. Вот так-то плывем, плывем, да обратно, глядишь, на Яике-реке и окажемся, а уж нас там встренут! Матюша да Барабоша…
— Молодой ты еще… — сказал Ермак, прихлебывая из казана кулеш.
— Ну и что? — окрысился Кольцо.
— Не в очередь в казан суесси… — проворчал Старец. — Невежа!
— Ой дед!..
Сидели вокруг казана плотно, макали ложки в кулеш строго по очереди, по кругу, по солнцу; несли ко рту аккуратно, подставляя хлебный ломоть. Кольцо загорячился и поломал строгую карусель.
— Ну и что, что молодой?! — Он с досады даже ложку кинул. — Есть и моложее атаманы. Вона Черкас ваш — навовсе сопля. А туда же — атаман!
— Не Царь прислал, Круг избрал, — наставительно сказал Старец.
— Вот и есть ты молодой! — облизывая ложку и пряча ее за голенище, сказал Ермак. — Ждать и терпеть не умеешь. Погоди! — сказал он, вставая и крестясь. — Явят горы проход! Здеся он гдей-то…
— Ты чо, татарве обрезанной веришь? — закричал Кольцо.
— А что ж не верить?
— Татарве? Басурманам?
— Их что, не матери рожали?! — сказал Ермак. Умел он сказать так, что перед говорившим стена вырастала, навроде этих Чусовских гор.
— Что? — закричал, вскакивая, Кольцо. — Разлюбезных братьев твоих обидел? Не зря, видать, ты с ними роднишься да милуешься! Кто вас там в степу разберет, чьи вы люди?
— Люди все Божьи! — сказал Старец. — И сядь ровно! Не мельтеши! Скочет тута, как блоха! Сядь, я тебе сказал! И ешь! Когда еще горячего хлебать придется! А нам силы потребны. Вона через какие горы переволакиваться надоть.
Кольцо покорно притулился на прежнее место.
Ермак усмехнулся, прошелся вдоль берега. Казаки расставляли пологи у бортов лодий, только пушкари недремно меняли караулы у пушек да отошли подальше в лес дозорные, чтобы, случись что, успеть дать тревогу.
«Здесь ли, в другом месте, а Камень перевалим, — думал Ермак. — А вот за Камнем каково придется? Самое главное — не завязнуть, не затянуть набег. Успеть вернуться по паводку».
Осень подступала на Уральские горы. Пыхнули золотом березы. На темной хвое хмурых чащоб посветлели лиственнички, зажелтели… Остыла, потемнела речная гладь. Осень скоро. Поспеть бы…
Прошли Серебрянку. Через два ночлега свернули в Межевую Утку.
— Поспешай, ребятушки! Поспешай! — покрикивали атаманы. Но людей через силу не гнали. Знали: самая тягота впереди, когда придется на себе струги переволакивать.
По Утке пришлось идти бечевой. Привычные бурлачить, казаки споро приладили лямки и поволокли суда по мелководной реке, которая наконец-то круто повернула на восток.
Экономя силы, тянули все по очереди, не делая различия между казаками и атаманами, вожами-тата-рами, литваками, что были взяты в ватагу в строгановских вотчинах, и даже немец-пушкарь тянул бечеву вместе со всеми в очередь.
Через два дня река резко повернула на полночь и стала вовсе не проходна. Струги сели на днища.
— Волочить надо, волочить, — колготился Ахмет. — День, два, три волочить! А там через Камень па Тагил волок пойдет.
— Где он, волок? — кричал Кольцо. — Где следы? Нет тута ничего!
Непроходимый лес подступал к мелководной протоке, где завязли струги.
Караван растянулся верст на десять. Задние струги еще тянули бечевой, а передние уже сели в каменных россыпях…
Ночевали двумя лагерями, стянув струги поближе друг к другу.
— А ну-ка!. — сказал Кольцо, — слетайте-ка, казачки, поглядите, что там дальше. А то ведь татарва эта упрет нас в каменную стену. Не верю я их рожам! Обманут, басурмане! Непременно обманут! Нехристи.
Десяток казаков пошли вверх по реке. Еще пятеро полезли прямо через горы и тайгу на восток.
Отряд стоял целый день. Ермак, Мещеряк, Черкас метались со струга на струг, помогали тянуть суда вверх по реке. Но настроение, которым воровские казаки заразили всех, быстро овладело и ермаковцами.
— Чего идти, — сказал Пан. — Може, там и проходу нет. Надоть разведать спервоначалу.
Ермак приказал держать караулы у каждого струга, выслал дозорных на горы. Тоскливо поглядывал на хмурящееся небо, на застрявшие струги, чуял сердцем общее настроение…
— Не пойдут казаки!
Не было того настроя, который позволял этим людям лезть на отвесные кручи, ломиться сквозь ряды врагов… То ли разленились, то ли духа рабского понабрались в солеварных, где все работали только из-под палки.
Сильно мешали воровские казаки.
Истеричные, куражливые, они быстро падали духом и постоянно искали виноватых.
— Лезем тута к черту в зубы… Зараз всех на переволоке перебьют! Вот как налетит Алей, тута мы и завертимся!
Еще день-два — крикнут воровские «измену». А здесь не бранное поле, здесь к ответу быстро не призовешь. «А может, зря забрали эту пеструю голутву с Яика», — думал Ермак, предчувствуя зреющую беду…
Спал тревожно. Не снимая тегиляя, держа под руками рушницу и саблю. Родовые казаки — качалинцы — подтянулись незаметно к его стругу и стали так, чтобы в любой момент прикрыть собою атамана.
— Зря мы воровских наперед пустили! — сказал, словно читая мысли атамана, Ясырь. — Мы бы тянули и тянули, а они, вишь ты, стали, и нам пути нет…
— Это верно! — согласился Ермак.
Под утро прибежал Окул из первого струга:
— Атаман! Кольцо Ахметку зарубил!
Ермак кинулся в голову каравана.
— Вечером Брязга с казаками воротился! — толковал, поспевая за атаманом, Окул. — Тот, что по реке ходил. Говорит — дороги нет! Не пройти. Ах-метка стал кричать, что нужно не по реке идти, а на восход поворачивать… Кольцо его сразу саблей и махнул.
Казаки толпились у стругов. Окул, поспешая к Ермаку, вестей не скрывал.
— Потому все татары сбежали в лес!
Больше у казаков проводников не было.
У переднего струга гомонила толпа.
— Ну! — закричал, увидев Ермака, расхристанный Кольцо. — Что я говорил! Измена! Вот оно как, татарве потрафлять! Ворочаться надо скореича, покуда нас тут в теснине басурманы не перебили всех.
— Ты зачем вожа убил? — сказал как можно спокойнее Ермак.
— Вожа? — зашелся Кольцо. — Кучумкиного лазутчика, а не вожа! Вона куды он нас завел.
— Кровь его на тебе! — сказал Ермак. — На тебе, Кольцо!
— А наша на ком? — ощерился голутвенный атаман. — Все вы, половцы, одним миром мазаны! На погибель нас ведешь!
Ермак двинул плечом тех, кто стоял рядом с Кольцом, схватившись за сабли, лапнул страшной своею пятерней ворот кольцовского чекменя и заворотил его так, что у заполошного атамана язык вывалился…
— Я перед казаками весь на виду! — сказал Ермак. — А ты нас вожей лишил! Ты из вожей наших — Кучумовых доносчиков сделал. Они теперь по лесам, им ведомым, к нему поспешают! Ты поход загубил!
— Не тебе с меня спрашивать! — просипел Кольцо. — Уже виноватого ищешь?
— С тебя Бог спросит! — сказал Ермак, швыряя Кольцо через борт струга.
— Станишники, казаков бьют! — заполошно крикнул тощий есаул Разя, выхватывая саблю.
— Какой ты казак! — Ермак пихнул ладонью его рожу. — Голутва лапотная! Шалупонь московская!
Голутвенные схватились за ножи.
От ближайших стругов бежали казаки с бердышами и рушницами.
— Вы чо, вы чо?
Лихой свист заставил всех оглянуться. Прямо с горы спускались те, что пошли напролом на восход.
— Ну что, — сразу переключаясь на них, начали спрашивать казаки, — есть проход?
— Проход-то есть, — сказал старший, казак Ля-пун. — И не больно далеко. Тобол энтот отседа верстах в тридцати. Тамо озеро и протока. Пройтить можно. Особливо ежели на лодке. Но струги в гору поднять сумнительно. Струги у нас больно чижолые.
- А чего у вас тут? — спросил казак Скуня, показывая на плавающего у берега зарубленного Ахмета.
Ермак вложил саблю в ножны.
— Вот тебе мой сказ, — повернулся он к Кольцу. — Вздумаешь самовольничать — повешу! Не посмотрю, что ты атаман. Так что — не гневи Бога! Либо ты в полной моей власти и в полной покорности, либо — ступай со своими ушкуйниками на все четыре стороны!
Струги вытянули бечевой назад в Чусовую, быстро сплавились до Серебрянки и повернули на новую дорогу.
— А энти-то, воровские, за нами плывут, — сказал Ясырь.
— Куды они денутся! — сказал Старец. — Ох, хватанем мы с ними лиха…
— Авось, перемелется — мука будет, — сказал Ермак. — Ахметку жалко.
На первой стоянке приказал казакам вместе с Кольцом идти вперед, вызнать дорогу не меньше чем на тридцать верст в округе и по возможности захватить языка.
Приказывал Ермак тоном, не допускающим возражений, но так, будто ничего не произошло, — не корил, не попрекал…
Кольцовцы безропотно полезли по горам. Вольные казаки поплевывали под ноги, глядя им вслед…
— И без них нельзя! — словно читая мысли товарищей, по-татарски сказал Ясырь.
— Да, — подтвердил старый казак Сусар. — Без голутвы воевать будет некем. Оскудеем людьми в момент.
Тем временем река вроде бы сошла на нет. Струги ползли по дну, благо дно было песчаным. Так протащили за сутки версты три. Теперь струги тянули близко друг к другу.
Исхитрились на ночь заваливать реку позади стругов, ставить паруса поперек течения. Вода подымалась, и тянули вверх саженей на сто.
К исходу второго дня вернулся Кольцо. Исцарапанный, опухший от гнуса и комаров, но веселый.
— Ну, батька, — сказал он Ермаку. — Есть волок! Можно пройти недалеко! Наверх версты три, опосля в речушку — должно, это Баранчук и есть, а уж оттуда на спуск пойдет — сток, значит.
Струги волокли днем и ночью. Сильно донимала мошка. Поэтому жгли гнилье, мазались дегтем. Грязные, черные, тянули из последних сил. Валки не помогали — вязли в песке. А как пошло в гору, так от них только вред стал.
— Ну что, ребятушки, — сказал Ермак, когда струги встали окончательно. — Разгружайте да все на волокушах перетаскивайте. А струги на плечи брать надо!
Адская была работа. Подведя канаты под днища стругов, впрягались в лямки на их концах и, валясь набок, приподнимали струги на аршин над землей. Так и волокли, облепив струг, будто муравьи. Тащили вроде пять дней. А может, семь… Сбились со счету.
Когда принялись за последние грузовые струги, то и сдвинуть их не смогли.
— Шабаш! — решили в один голос. — Бросаем их тута. Время не терпит. А силов тащить их нету.
Разгрузили. Потянули грузы под гору. Стругам под днища валили лапник, а уж как в исток Туры вышли, вроде совсем легко стало. На одном дыхании дотянули суда до воды в пол-аршина, когда закачались они на мелких волнах.
День отлеживались. Спали вповалку.
Один только неугомонный Старец со старыми казаками вернулся и за день срубил часовню не часовню, башенку не башенку… Знак.
— Коккен, — сказал немногословный немец-пушкарь. — Смотреть.
— Кукуй! — подтвердили казаки. — Память и польза. Внизу струги, а наверху Кукуй. Как обратно с добычей пойдем, так на него и выйдем, а струги-то пустые пригодятся. Вот как набьем их рухлядью мягкой да как разбогатеем! Будем не в степях, а в селах жить. На печи с бабами жартоваться. А которые постарше и это им без интереса, вклад в монастыри сделают да и поживут на старости лет в покое, при Боге.
Отмылись с песочком, горячим кулешом отъелись. Стали посмеиваться…
— Проворонил нас Кучумка.
Кольцо так и ляпнул: «Проворонил!» — когда собрались атаманы малый совет держать.
— Нет! — сказал Ермак. — Это вряд ли! Алей за Камнем. Взять ему нас нечем.
— Верно! — согласился Мещеряк. — Ежели, скажем, татары наши до него добежали и про нас донесли, то от Кучума вестник никак до Чердыни добраться не мог, хоть бы и на крыльях летел. А уж даже если ветром каким его туды перенесло, так рать быстро не возвернешь.
— Нет у Кучума здеся войска! — сказал Ермак. — Мы его покамест перехитрили и обманули. Но это — пока что. Поспешать надоть, ребятушки. Ты через Дон по первому льду никогда не бегал? — спросил он Мещеряка. — Помнишь, как там? Бежишь, а за тобой лед проваливается… Кто стал — пропал! Вот и мы так-то! Поспешай, ребятушки!
Потому и гребли без отдыха! Спали, сидя на стругах, благо река становилась все шире и полноводней. Да и сплавлялись теперь вниз по течению.
Только удивительно было, что еще не попалось пока что ни людей, ни жилья… Будто места были совсем людьми незнаемые.
Совпало сказочное бабье лето и с выходом стругов из волока. Теплое, почти летнее солнце осветило такую красоту, такие дали, что казаки на стругах перестали даже говорить о походе, о боях…