Джемми при этом кивал и выглядел настолько понимающим, насколько вообще возможно для мальчика восьми-девяти лет.
Он заключил, что новая знакомица, должно быть, настоящая простачка, раз не смогла лучше приглядывать за вещами.
— Да, — уныло согласилась Кэтрин, — я и в самом деле очень наивна.
— Ага, все эти грабёжники и щипачи могут сбыть носовой платок быстрей, чем вы вытрете нос. Странно ищо, что эта коробка до сих пор при вас.
Кэтрин посмотрела на шляпную картонку и задумалась. Раз для людей, о которых говорил Джемми, носовой платок обладал такой ценностью, то у неё непременно найдётся что-нибудь, что можно заложить, дабы оплатить проезд в дилижансе. Размышляя таким образом, мисс Пеллистон не могла не заметить тоски, с которой её юный кавалер взирал на огромное фруктовое пирожное, поданное толстому джентльмену за соседним столиком.
Открыв шляпную картонку, Кэтрин принялась рыться в содержимом.
— Как думаешь, Джемми, — наконец произнесла она, извлекая на свет божий персикового цвета ленту, — нельзя обменять её на одно из тех пирожных?
Глаза паренька округлились.
— О, ищо бы, мисс… — Но тут он взял себя в руки: — Но вы не должны.
— Ох, ну конечно, должна. Отнеси ленту своей подруге-пекарке и спроси, не согласится ли она взять её вместо денег.
С нежданным сокровищем в руках мальчик стрелой помчался к хозяйке магазина, и между ними произошёл разговор, из которого Кэтрин не удалось разобрать ни слова из-за громких голосов и грохота вокруг. Увидев, что стряпуха вопросительно взглянула на неё, мисс Пеллистон слегка улыбнулась и кивнула в ответ. Пожав плечами, повариха на мгновенье отвернулась, а затем вручила Джемми тарелку, где красовались два пышных фруктовых пирожных, при одном виде которых просто слюнки текли.
— Она сказала, — пояснил Джемми, ставя лакомство на грубо сколоченный стол, — что только попридержит её у себя, покуда вы не сможете заплатить.
Спутница его откусила лишь кусочек десерта, прежде чем заявить, что слишком сыта, чтобы как следует им насладиться. Кэтрин настояла, чтобы Джемми не позволил добру пропадать. Когда она отказалась от своей порции, на круглой мордашке мальчика появилось задумчивое выражение.
Кэтрин подождала, пока он расправится с десертом, прежде чем попросить проводить её до ближайшего ломбарда.
— Зачем? — удивился тот.
— Мне нужны деньги, — покраснев, объяснила она. — Похоже, остался единственный способ для меня раздобыть хоть немного.
К несчастью, Джемми «ничо» не знал о ломбардах, за исключением лишь, может, тех, что располагались поблизости от Петтикоут-лейн [32] — в районе, где, как быстро пояснил он, наивным девушкам вовсе не место. Вместо этого Джемми вызвался проводить новую знакомую к миссиз, которая могла ответить на её вопросы лучше, чем он сам.
Миссиз, судя по всему, уже прекратила
— Ба! Вот это дело! Что вы за умненькая добрая девочка, раз подумали об этом. Сами видите, какое он невежественное создание. В школу ведь, как пить дать, ходить не станет, хотя должен бы, а учить его самой нет времени. И хотя я из кожи вон лезу, чтобы содержать его в чистоте, это такой неугомонный дьяволёнок, что не проходит и получаса, как вновь можно подумать, что он в жизни не видал мыла и воды. А как ему удаётся за столь короткое время порвать свою одежду в клочья, просто ума не приложу. Да чтобы латать его вещи, потребовалось бы еще полдюжины девушек. Ведь так, маленький негодник? — обратилась она к Джемми, в очередной раз крепко обняв его.
— Чё она хочет со мной делать? — переспросил Джемми, недовольный этим объятием, но мужественно сносивший его.
— Ну как же, учить тебя грамоте, невежественное ты дитя. Ты хоть знаешь, что это такое?
Джемми ничё не знал и знать не хотел, особенно если дело касалось воды и мыла. Из восторженной речи
* * *
Поиски мисс Пеллистон не увенчались быстрым успехом, как надеялся лорд Рэнд. Он рассчитывал отыскать её в тот же день, съёжившуюся в углу постоялого двора или же — как представилось ему в какое-то беспечное мгновение — поучающую огромного краснолицего возницу.
И по прошествии трёх дней он не прекращал поисков. Когда расспросы на постоялых дворах ни к чему не привели, он скрепя сердце опустился в те самые злачные окрестности, где впервые встретил её. И даже ворвался в заведение мисс Грендел, где был встречен насмешливым заверением, что якобы «неблагодарная юная особа» согревает постель одной богатой шишки.
Но и на лондонском «дне» ему удалось выяснить не больше, чем на постоялых дворах. Единственную за все три дня новость сообщил хозяин таверны, который хоть и не видел юной леди, но слышал, как о ней говорил другой «благородный тип». В описании этого человека — высокий, тощий, рыжий, средних лет — не было ни малейшего сходства ни с одним из знакомых Макса или лорда Эндовера.
— Это не её отец, — сообщил лорд Рэнд своему камердинеру. Дело было на закате четвертого дня поисков, и его сиятельство как раз нанёс очередной краткий визит домой, дабы принять ванну, часок отдохнуть и переодеться. — Эндовер говорит, что старая скотина не вышел ростом и сложён, как груша. Да к тому же сейчас наслаждается медовым месяцем в Озерном крае[34]. Должно быть, сюда пожаловал одураченный жених.
— Из чего можно заключить, что юная леди не вернулась к семье, — ответил Блэквуд.
— Хотел бы я, чтоб она это сделала, чёрт бы её побрал. По меньшей мере тогда бы мы знали, что она в безопасности, и могли бы спокойно забыть о глупой девчонке.
Блэквуд, знавший о пропавшей леди чуть больше, нежели хозяин намеревался ему рассказать, принялся строить собственные предположения. И, пока виконт прилёг ненадолго вздремнуть, бесшумно выскользнул из комнаты и, прихватив шляпу и перчатки, отправился в Эндовер-Хаус.
В той спокойной, но действенной манере, какую перенял у своего господина, Блэквуд проложил себе путь в самое сердце дома Эндоверов, вытянув из Джефферса, графского дворецкого, приглашение задержаться внизу и перекусить с остальными.
Как и надеялся Блэквуд, та самая Молли, которую милорд описал — хоть и в более красочных выражениях, — как неспособную к разумной речи, в это время наслаждалась ранней трапезой с другими слугами. Откровенно оценивающий взгляд камердинера завоевал ему место рядом с девицей и хмурый взор Тома, лакея. А шарм мистера Блэквуда довершил дело. Лорд Рэнд был бы весьма удивлён, узнав, каким занятным парнем может быть его загадочный слуга. Просто его милость не подозревал о том, что быстро уяснил камердинер: помимо собственного обаяния у него, Блэквуда, имелось ещё одно неоспоримое преимущество — он был личным слугой кумира Молли.
Страстное увлечение Молли лордом Рэндом служило излюбленной шуткой всем домашним слугам, которые пользовались ею ещё и для того, чтобы беспощадно подначивать Тома, в свою очередь не менее пылко влюблённого в розовощёкую горничную.
— Господи, да стоит ему лишь глянуть на Молли иль где-то рядом, как у ней напрочь пропадает дар речи. Так ведь? — набросился лакей на возлюбленную. — И ведь никакого от неё проку — кузину его сиятельства так и не нашли, хоть его милость все ноги сбил, часами напролёт разыскивая её.
— Уверен, мисс Джонс исправно рассказала всё, что могла, — сказал мистер Блэквуд, награждая горничную сочувствующей улыбкой. — Хотя, должно быть, и вправду нелегко отвечать на вопросы двух джентльменов одновременно.
— Ох, не то слово, мистер Блэквуд. Хозяин мой расспрашивал меня о сотне разных мелочей, а мистер Макс… его милость, то бишь… хмурился и ворчал, будто это я её украла. А ведь я ничего не делала, только объяснила, что его милорд долго пропадал и похвалила её волосы. Ты ведь и сам об этом толковал, Том Феттерс, да ещё столько болтал о её глазах: любой бы смекнул, что там у тебя на уме.
Блэквуд мягко встрял, упредив сердитый ответ, готовый сорваться с губ Тома:
— О да, даже знатные дамы не возражают, чтобы им время о времени напоминали об их достоинствах.
— Ну, об этом я не думала, — искренне ответила Молли. — А она выглядела так, словно не поверила ни единому слову… будто я из тех, кто льстит в надежде что-нибудь за это выгадать, — презрительно добавила она.
— По мне, так вы сама честность, — успокоил служанку Блэквуд. — Она просто обязана была поверить.
— Ещё бы. Мне ли не знать, что леди Литтлуэйт заплатила за кудри не меньше, чем за бальное платье? Не сказать, что они ей больно-то шли, но мусье Франсува не сумел раздобыть ничего лучше по первому требованию, когда другой ейный парик свалился в черепаховый суп. Чего бы не случилось, говорит он ей, не кокетничай она и не верти головой, как подобает скорее восемнадцатилетней девушке, а не старушке.