Женщины возбуждены и толпятся возле пинцета, чтобы лучше видеть, хлопают меня по спине и что то говорят, наверняка хотят сказать: «Видишь, у тебя получилось!».
Я ошеломлена больше них. Принимаюсь снова шарить в ране — кто его знает — но, к большому разочарованию моих старушек, на этот раз ничего нет и можно дезинфицировать и перевязывать. Снова накладываю мазь, стерильную марлю и забинтовываю колено безупречной повязкой.
Когда женщины поднимают матерчатый полог, открывая мне выход, ослепительное солнце бьёт в глаза. Должно быть уже полдень, потому что оно стоит высоко. Карло со стариком идут к нам.
— Наконец-то, мы уже дошли до двадцати чашек. Ещё одна и мой желудок лопнет.
— С моим тоже были кое какие проблемы!
Женщины рассказывают о том что произошло и гордо показывают осколок стекла, извлечённый из раны. Мужчина держит руку перед лицом, защищаясь от солнца. Подходит ко мне убирает руку и показывает глаза покрытые катарактой. Показывает на солнце, ветер и мои очки: ему нужно что-нибудь наподобие. Показывает также на глаза своих подруг, которые, в свою очередь укрываются от света рукой и куском покрывала. У всех у них катаракта и всем им грозит слепота. Причина тому солнце, ветер и отсутствие лечения.
Пытаюсь объяснить, что тут мы не можем ничего сделать, что необходима операция.
«Hospital, hospital.»
Конечно, я осознаю бесполезность своих слов. Эти старики никогда не покидали берегов своего залива. Самое дальнее место, где они были — верблюжье пастбище. Естественно они не знают как найти клинику, как вести себя после выздоровления, и даже если бы знали, у них нет денег не на дорогу не на операцию.
Ограничиваюсь тем, что достаю из сумки пузырёк глазных капель и рекомендую закапывать несколько капель каждое утро. Они уходят довольные, но это только обман. Не знаю сколько ещё жителей деревни в таком состоянии, но этим трём пузырька капель не хватит даже на неделю и их действие будет мало чем отличаться от действия чистой воды в их глазах сожжённых пустыней.
Акулы
Спускаюсь в воду у внешнего края рифа, где колонии кораллов неожиданно обрываются в глубину. Лодка стоит вдалеке и я вижу только её мачты, возвышающиеся за коричневой песчаной косой. Берег всего в двухстах метрах. Оставляю тендер, который доставил меня сюда, долго и глубоко дышу и ныряю, плавно погружаясь ко дну. Спускаюсь на несколько метров, хватаюсь за валун и останавливаюсь задержав дыхание.
Море полно рыб. Увидев меня они сразу пускаются наутёк, но когда я останавливаюсь, останавливаются и они. Потом, убедившись в моей неподвижности, возвращаются. Сначала медленно, но с каждой секундой становятся всё более любопытными; расстояние сокращается, в то время как окружающая тишина наполняется ожиданием чего-то.
Мир кораллового рифа на самом деле не похож на тот, каким он видится на экране цветного телевизора. На первый взгляд он кажется идиллическим местом полным фантастических созданий, грациозно двигающихся между коралловых ветвей без всякой видимой цели, кроме как покрасоваться. На самом деле в этом мире господствует страх. И все эти цвета, которые нам кажутся такими красивыми, предназначены только для борьбы за выживание, которая не прекращается ни на секунду. Пёстрые ливреи служат для того, чтобы привлечь добычу или ввести в заблуждение агрессора или даже являются предупредительным сигналом, как в случае с рыбами — бабочками, которые спокойно держатся на виду, потому что вызывающими цветами своего тела и плавников, как условным кодом, предупреждают всех о своей ядовитости.
Под водой каждая щель скрывает какое-нибудь существо в засаде. Идеально закамуфлированные осьминоги осторожно высовываются из скальных трещин, собрав щупальца под телом и готовые наброситься на первое же существо, которое приблизится слишком близко. Мурены проводят целые дни карауля добычу. Их желтоватое тело скрыто в норе и только голова высовывается из отверстия. И даже разноцветные морские анемоны, что раскачиваются от течения как цветы на ветру, совсем не то, чем кажутся. Их стрекающие щупальца способны парализовать жертву простым прикосновением. И наконец есть крупные хищники, такие как барракуды, которые ходят стаями по несколько сотен и атакуют все одновременно, или огромные груперы у которых пасть больше человеческой головы и акулы, патрулирующие дно и всем своим видом показывающие, что им некого бояться.
В этом чужом нам мире, красивом и безжалостном, каждое существо проводит свою жизнь в шатком равновесии между охотой на более мелких животных и страхом быть съеденным более крупными.
Остаюсь неподвижным на дне, задержав дыхание, и через несколько десятков секунд меня уже окружают рыбы. Первыми, как всегда, появляются барракуды. Веретенообразное тело покрыто светлыми полосами, в приоткрытой пасти видны ряды острых зубов.
Останавливаются в паре метрах, рассматривая меня настороженно. Потом появляются рыбы — попугаи, зеленушки, дорадо, пагеллы и в конце концов я оказываюсь в центре карусели любопытных рыб. Они медленно кружат перед маской в абсолютной тишине, в то время как мои лёгкие начинают требовать воздуха.
Десятка два каранксов с телом испещрённом люминесцентными искорками вместе с другими плавают вокруг меня. Сжимаю челюсти, превозмогая желание вдохнуть воздуха и заставляю себя оставаться неподвижным, пока не выбираю одного из них подходящего размера. Жду пока он окажется перед остриём гарпуна и нажимаю на курок подводного ружья. Стрела срывается, летит в воде и вонзается рыбе точно в бок, у самой головы, где тело расширяется и легче прицеливаться. Каранкс вздрагивает, взмывает свечой, яростно отчаянно бьётся в воде. Его тело пробито гарпуном, который привязан к моему ружью коротким чёрным линьком.
И в этот момент происходит нечто. Серебристо-серая молния. Неистовый рывок. Ещё рывок… Акула появилась из ниоткуда. Может быть она пришла снизу, может быть сзади, не знаю. Схватила мою рыбу своими челюстями и вырывает у меня. С одной стороны акула тянет рыбу с гарпуном, с другой стороны я, совсем без воздуха, совершенно непроизвольно и неистово вцепился в ружьё и тяну изо всех сил. Линь натягивается как струна, вижу как гарпун начинает изгибаться под нагрузкой. Несколько мгновений осмысливаю опасность, в то время как акула тянет и дёргает чудовищными рывками, в облаке крови и чешуи.
Появляются другие акулы и бросаются на первую с распахнутыми пастями.
— К чёрту!. — Бросаю ружьё и сматываюсь, гребя назад. Лёгкие сжимаются от недостатка воздуха. Знаю, что не должен выныривать из воды, знаю, что не должен терять из виду акул, я много раз читал это в руководствах по погружению и в историях аналогичных встреч произошедших с другими. Вынырнув я не смогу больше контролировать пространство вокруг себя, в то время, как очень важно держать акул под присмотром и отражать любую их попытку приблизиться. Они то попадают то исчезают из поля зрения маски, бешено мечутся в дикой карусели, резкими бросками и неожиданными сменами направления. Вода становится мутной от крови моей рыбы и, наверное, крови раненой акулы.
Добравшись до рифовой стенки я становлюсь спиной к кораллам. Легкие разрываются, сердце бешено колотится. Три акулы увязались за мной и теперь выписывают нервные полукружья вокруг. Стараюсь оставаться спиной как можно ближе к вертикальной стенке, чтобы избежать атаки сзади.
— Если бы хоть было ружьё… — Даже незаряженное ружьё, это уже что-то. Некоторым удавалось отбиться стукнув акулу по морде простой палкой.
— Если ещё приблизишься, я тебе врежу. — вытягиваю руку со сжатым кулаком в сторону ближайшей твари, в то же время, стараясь не терять из виду остальных, медленно поднимаюсь к поверхности. Лёгкие уже горят.
Это самый опасный момент. Многие ныряльщики подверглись нападению как раз в момент выхода, когда голова уже на поверхности, а тело ещё в воде. Поэтому высовываю из воды только затылок, чтобы трубка была на поверхности а маска в воде и можно продолжать наблюдать.
Воздух из пластиковой трубки булькая наполняет мои лёгкие словно живительной водой из горного ручья. Тяжело дыша с бешено бьющимся сердцем смотрю на акул, которые остались несколькими метрами ниже, словно им не нравится слишком яркий солнечный свет. Кажется они успокаиваются. начинают описывать всё более широкие круги и двигаются медленнее.
Сражение под водой закончено. Ружьё валяется на песке в тридцати метрах от меня.
Гарпун чист и зверюга, которая украла у меня рыбу, исчезла. Другие акулы спускаются ко дну в нереальной тишине и только барракуды, величиной с меня, проплывают рядом направляясь неизвестно куда, поглядывая неблагосклонным взглядом.
Я в нерешительности, не выныриваю и не двигаюсь. Сердце успокаивается и вместе с ним мир кораллового рифа, который принимает обычный вид. Рыбки пощипывают медленно колеблющиеся кораллы. Восстанавливаю дыхание, долго дышу и ныряю. Хочу подобрать ружьё с горки белоснежного песка, куда оно улеглось, упав в щель между кораллами.
Хватаю его и поднимаюсь наверх нервно осматриваясь. В несколько гребков добираюсь до надувного борта тендера, где (не знаю почему) мне кажется более безопасно. Держусь за чёрный баллон и через маску продолжаю осматривать пространство под собой. Всё спокойно. Рыбы снова плавают безмятежно.
Мои нервы вибрируют от страха, хочу немедленно вернуться на лодку. Но кто-то внутри меня не согласен.
— Не хочешь же ты вернуться на борт с пустыми руками? — говорит мне этот другой голос.
— Ну и что. Всегда можно поесть консервированного тунца. — отвечаю я. На самом деле, вместе со страхом и инстинктивным желанием убраться отсюда, я испытываю также непреодолимое желание попробовать ещё раз. Непонятное желание поднимается из неизвестно каких глубин моего сознания и заставляет меня вернуться к охоте. Наверное это осталось от инстинктов, которые в своё время позволяли людям ежедневно сражаться за выживание в лесу. Восстанавливаю дыхание и ныряю, хоть внутри меня всё дрожит и вибрирует.
Держась вплотную к стенке рифа, опускаюсь всего на несколько метров и останавливаюсь.
Выжидаю. Стреляю первую же рыбу которая оказывается на расстоянии выстрела. Она маленькая, и я даже не знаю, что это за рыба, но на ужин сгодится.
Военный флот
— Sail boat, sail boat, this is Egyptian Navy — парусная лодка, парусная лодка, здесь египетский военно-морской флот.
— Отвечу?
— Нет, подожди, если ответим уже не выкрутимся.
— Sail boat, sail boat, this is Egyptian Navy.
Всё более настойчиво звучит голос из динамика радиостанции. Один раз, два, три, десять раз продолжает повторять тот же вызов с терпеливой и немного тупой настойчивостью, которую мы уже не раз встречали у людей в этих местах.
Однако до сих пор нам всегда везло. Военные гарнизоны на египетских берегах Красного моря очень маленькие и редкие, это единственный признак человеческого присутствия в бесконечной пустыне. Несколько желтоватых палаток стоящих на песке вдоль берега, несколько верблюдов, ржавые бочки с питьевой водой разбросаны вокруг. Военные, неизвестно зачем, заброшены сюда каким то далёким стратегическим командыванием. С какой целью, непонятно. Может быть охранять пустыню. Или может охранять море, которое ещё более пустынно чем пустыня. Естественно им скучно, и каждый раз, когда из лагеря видят что мы появляемся у берега, начинают свистеть, жестикулировать и кричать, чтобы мы остановились. Но даже при желании мы не могли бы остановиться. Вдоль пляжей здесь разбросаны подводные скалы и рифы, мели с обрушивающимися валами и о берега постоянно бьётся прибой. Потом все эти истории, которые мы слышали о других лодках, которые остановились и остались блокированы на недели с арестованными паспортами в ожидании контроля и проверки.
Так, до сегодняшнего дня мы позволяли им свистеть, делая вид, что не слышим и не понимаем. Мы продолжали идти своим курсом, рассчитывая на то, что у них нет лодки, чтобы подойти к нам. С нашей стороны мы приветствовали их широкими жестами, пока не скрывались за горизонтом.
Сегодня, однако, всё не так. Слишком поздно мы заметили огромный гарнизон, растянувшийся вдоль берега на несколько километров. В бинокль вижу сотни палаток, множество верблюдов, грузовик, металлические бараки и два огромных резервуара. И, что самое плохое, вижу серый сторожевой катер стоящий на якоре у пляжа.
— Small boat, small boat, this is Egyptian Navy, this is Egyptian Navy.
Лодка идёт под полными парусами, и лёгкий ветерок толкает её в корму. Нашим пунктом прибытия сегодня должен бы был стать небольшой залив в нескольких милях отсюда, крохотная зарубка на береговой линии, где мы собирались провести ночь на якоре.
Но присутствие военных всё меняет, спускаемся в каюту, чтобы изучить карту. Что бы я хотел сделать, так это повернуть нос на восток и бежать в открытое море. К сожалению это невозможно. Карта показывает в миле от суши длинный коралловый риф, который тянется вдоль берега и закрывает путь в море.