Удар следовал за ударом, но моих эмоций эта женщина не увидит.
— Катись к дьяволу, — прошептала я, решив, что терять уже нечего.
И пусть прихватит сыночка — вдвоем в адской топке не так скучно.
Не смотря на браваду, мне было больно. Хотелось кричать, бить ногами и руками.
Королева едва заметно улыбнулась, пожалуй, даже одобрительно, пошла к двери, а я, собрав силы, бросила ей вслед:
— Он этого не делал!
— Что? — она обернулась, плотно сжимая губы. — Что ты сказала?
— Я знаю, он этого не делал, — совладав с дрожью, прошипела я.
Я не видела ее лица, не знала, какое выражение замерло на нем. Ответом стал оглушительный хлопок дверью.
Надо мной склонились служанки, и я приподнялась, глотая слезы и понимая, что на этот раз встать мне придется без настойки. Однако спустя несколько минут прислуга убедилась, что любое движение для меня подобно подвигу. Несколько раз я теряла сознание и, пожалуй, возвращалась на этот свет лишь из-за дурацкой гордости.
— Вы можете говорить? — лекарь сидел на постели напротив меня, наблюдая сквозь растущее беспокойство за моим состоянием. — Леди Джина, я не могу дать вам настойку еще раз. Это убьет вас. Но вам нужно встать. Самой.
Я не слышала и половины слов, что произносил этот мужчина.
— Вы помните, что было в прошлый раз?
Признаться, нет. Я ничего не помнила, кроме вкуса этого зелья.
— Если королева прикажет, я буду вынужден починиться, вы понимаете? Настойка убьет вас. Вы обязаны подняться, — он обхватил голову руками, понимая, что умирающий человек, вроде меня, просто не способен на такое геройство.
Я снова ухнула в темноту, пробудившись лишь тогда, когда к лицу прикоснулось что-то мягкое, заскользило назойливо. Приоткрыв глаза, захрипела. Мне подали питья — простой воды, хвала небу.
Служанки пытались наложить пудру и румяна, чтобы скрыть бледность моего лица, припухшую губу. Думаю, результат был нулевой, потому что обе недоуменно распрямились, оглядывая свою работу, и их бесцеремонно растолкал лекарь.
— Леди, как вы себя чувствуете?
Я не могла говорить. Казалось, посещение Генриетты отняло у меня все душевные и телесные силы. Снова начала болеть рана. Мое тело горело огнем, горло саднило, в глазах вспыхивали точки.
— Она не встанет. Умрет, — мрачно изрек мужчина, быстро уходя из поля моего зрения.
Мысли путались. Мне показалось, что в комнате был отец, сидел со мной, положив мою голову себе на колени, гладил, убаюкивал. Так бы и спала, но меня резко встряхнули, разжали сведенные челюсти, и мне в горло ворвалась горьковатая жидкость.
— Дышите… дышите, Джина! — приказал лекарь. — Сейчас станет лучше…
Его голос витал в моей голове, на грани между забытьем и реальностью.
Но через несколько минут, как он и обещал, стало лучше: я услышала звуки, окружившие меня со всех сторон — тихие шаги прислуги, шепот, звон колокола в придворной церквушке. Сердце заклокотало так сильно, что на некоторое время заглушило все.
— Вы можете пошевелиться? — все тот же обеспокоенный напряженный голос лекаря.
В подтверждение я приподняла руку, перемещая ее на лоб.
— Говорить? — снова спросил мужчина. — Скажите что-нибудь, Джина.
На ум приходило лишь одно:
— Райт…
— Хорошо. Через пару минут мы с вами попробуем встать.
Я распахнула глаза, глядя на этого человека, который смотрел на меня с искренним состраданием, и удивилась той неизбежности, которую сулил этот взгляд.
— Я умру?
Лекарь растерялся, вздохнул, промокая платком виски. Прочистив горло, он сказал:
— Вы будете жить, если только чудо свершится, леди. Я сделал все, что мог. Рана воспалилась, вы истощены. С помощью валмора я способен подарить вам лишь несколько часов жизни, но затем, когда действие иссякнет, ваши силы растают. Ваш организм не сможет бороться с раной, и вы умрете.
— Я снова буду не в себе?
— У меня есть снадобье, способное оставить ваше сознание ясным, но оно немного снизит эффективность валмора.
— Я хочу понимать, что происходит.
— Я не должен вам его давать, — зашептал лекарь, склонившись надо мной, — если королева узнает…
Я глядела в его глаза, он — в мои. Может быть, нам обоим уже мало что осталось в этой жизни, а может сострадание в душе лекаря взяло вверх, но он заговорил:
— Хорошо, леди, я дам вам снадобье. Но пообещайте, бороться. Когда валмор прекратит действие, не засыпайте, главное, не засыпайте.
Я кивнула. Мужчина подошел к столу, перетер в ступке какой-то травы, плеснул туда жидкость из нескольких пузырьков. Прислуга вряд ли понимала, что делает этот человек, поэтому он снова беспрепятственно склонился ко мне, давая выпить получившуюся смесь.
Дальше вмешались служанки — стащили меня с постели и принялись одевать. Эта мука была бесконечно долгой, я норовила упасть, все время шаталась, пока во мне росли пробужденные настойкой силы. Второе снадобье лишь слегка притупило действие дурмана, мне слышались звуки, которых не было, перед газами мелькали тени и тут же растворялись в воздухе. На мне было столько драгоценностей, что, казалось, ступи я шаг, по дворцу разольется перезвон.
А потом меня усадили в кресло, где я смогла окончательно прийти в себя, если такое, вообще, можно сказать о раненом человеке.
Когда в дверь постучали, услужливый лекарь подхватил меня на руки, и мы вышли в коридор, где дожидалась стража. В самый разгар дня — ослепительного, солнечного — коридор был пуст и до самого тронного залы мы не встретили ни одного человека, кроме расставленных по периметру гвардейцев и воинов гарнизона в доспехах. Перед дверьми лекарь поставил меня на ноги, шепнул: «Только не усните» и быстрым шагом пошел прочь, нервно теребя ворот рубашки. Служанки старательно поправили мое темно-зеленое шелковое платье, и двери в тронный зал распахнулись, приглашая войти.
— А вот и наша драгоценная леди Джина! — Эдмунд мерил шагами тронную площадку, в центре которой расположился тот самый пресловутый трон, на который все примерили свои задницы. А рядом с ним стоял трон поменьше, в котором восседала Генриетта.
Все мои силы были направлены на то, чтобы подойти к ним, поэтому я проигнорировала приветствие.
— На колени, дрянь, когда с тобой говорит король! — рявкнул Эдмунд, но я продолжила идти, бросив чуть слышно:
— Ты не король.
Эдмунд, наверно, был в бешенстве. Однако его мать мягко проговорила:
— Оставь ее, она едва дышит. Бедняга должна дожить до появления Райта.
Райт. Это имя, как сильный шкальный ветер, врезалось в меня. Сердце замолотило, кружа голову.
— Пусть сядет у моих ног! — потребовал принц. — Пусть жмется ко мне, как собака!
О, как же он хотел произвести впечатление на Райта, заставить последнего страдать и мучиться.
Меня усадили у трона, на который через секунду водрузился принц, свесил руку с подлокотника и вцепился мне в волосы, заставляя приблизиться.
Тронный зал был полон солдат, советников и духовных лиц. Мне оставалось лишь гадать, для чего Райту появляться здесь. Неужели из-за меня? Неужели он рискнет всем, даже собственной жизнью, вторгаясь в логово змей?
Я с трепетом ждала, когда откроются высокие створчатые двери, и сквозь льющийся мне навстречу свет я увижу высокую широкоплечую фигуру. Кажется, это давало мне силы дышать, говорить… жить.
— Ваше величество и ваше высочество, — объявил старший канцлер, покуда пред нами предстали четыре человека, — прибыл лорд Берингер и его спутники… эм… — озадаченно пожал плечами, угадав лишь одного знакомца в этой разношерстной свите.
Впрочем, сопровождающие регента остались стоять у дверей в то время, как надменный, яростный, мрачный хищник двигался к нам. Белоснежная рубашка с воротником-стойкой, угольно-черный дублет, смоляной плащ с застежкой на плече, меч на поясе — Райт шел к нам уверенно и спокойно. Может, и было что-то благородное и милосердное в нем, но сейчас все это мирно дремало. Из его темных глаз глядело кровожадное чудовище, способное на единственное — хладнокровное, жестокое убийство.
Я любовалась им. Пожалуй, в момент полный отчаяния, страха и тревоги, у меня нашлись силы на то, чтобы с восхищением глядеть на этого мужчину. Смотреть, возможно, последний раз в жизни.
Он пришел за мной. Он жаждал забрать меня, свою собственность, свою женщину. И покарать тех, кто противился этому. Он пришел убивать.
— Поклонись мне, как подобает, — потребовал Эдмунд, находясь под надежной охраной своих стражников и телохранителей. Его пальцы, свисающие с подлокотника, зарылись мне в волосы. — На колени!
Райт остановился, и будто остановилось время, даже мое сердце замерло в предвкушении. Он проследил за движением руки принца, взглянул на меня. Рассматривал неторопливо, вдумчиво, и видел каждый уголок моей души, каждую эмоцию, ловил каждый мой вдох. Его взор проникал под покровы кожи, изучал, оценивал, обжигал.
А затем мужчина двинулся вперед — сделал шаг, поставил ногу на первую ступень тронной площадки.
— Отпусти мою женщину. Сейчас, — опять этот притворно мягкий голос, от которого по спине пробежал холодок.
Эдмунд дрогнул, сильнее стягивая узел моих волос.
— Сын мой, — неожиданно произнесла королева, понимая, что принц слишком взвинчен, чтобы осознать простую вещь — не стоит играть со львом, когда они оба в положении беззащитных ягнят, — лорд Берингер должен присягнуть тебе в верности. Он, конечно, встанет на колени. Он и сам это понимает.
Эдмунд недовольно поморщился.
— Пусть сделает это сейчас, — капризно заявил он. — Немедленно.
Его пальцы переместились мне на затылок, замерли у основания шеи, сдавливая и принося боль.
— На колени, Райт! На колени!
Вторая ступень минула — Райт хищно двигался к трону.
— Хочешь, чтобы я встал на колени, ублюдок? — по его губам скользнула дьявольская усмешка. — Или, быть может, еще хочешь спастись?
Думаю, эти слова заставили маску сдержанности упасть с лица королевы, которая поддалась вперед, выпалив:
— Берингер, твои угрозы наследнику престола недопустимы. Ты пришел сюда, чтобы присягнуть в верности и отречься от притязаний на трон, так сделай это.
Последняя ступень. Райт оказался перед самым троном королевы, спросив затаенно:
— А с чего ты взяла, что я пришел именно за этим?
Оставалось лишь несколько шагов до престола, на котором заерзал растерявшийся Эдмунд. Генриетта тихо застонала, будто все, чего она боялась, что снилось ей в страшных кошмарах, теперь воплощалось в реальность. Она взглянула на невозмутимо стоящих стражников, затем на де Хога, сопоставляя что-то в своем воспаленном уставшем мозгу. К ее лицу бросилась кровь, вены на шее вздулись от напряжения.
— Предательство… — прошептала она хрипло, — снова предательство…
— Возмездие, — равнодушно поправил ее Райт.
— Что ж, — ее грудь быстро взымалась, — я проиграла… что теперь будешь делать, Райт? Убьешь меня?
— Я? — он изломил бровь. — Нет. Я не убиваю женщин, — его взгляд скользнул на меня. — Джина! — протягивая ладонь.
Рука Эдмунда отдернулась от меня, будто он обжегся. Королева сидела неподвижно, ее взгляд опустел, лицо за мгновение осунулось. Ей владела лишь одна эмоция: «все кончено».
А я глядела на приглашающий жест Райта… на этот властный характерный жест, который мне не забыть.
Я медленно поднимаюсь, на слабых, дрожащих ногах иду к мужчине. Даже не верю, что сейчас прикоснусь к нему. Расстояние между нами сокращается… и когда мои пальцы касаются его ладони, Райт притягивает меня к себе, обхватывает подбородок, приподнимает голову. Его пальцы касаются щеки, стирая толстый слой пудры, очерчивают рот, исследуя каждый дюйм. Он оглядывает мое платье, а я шепчу:
— Мне нельзя спать… нельзя спать…
Он целует меня в лоб, прикрыв веки, а затем приказывает кому-то:
— Филис! Позаботься о ней.
Понимаю, что сейчас меня уведут, и цепляюсь за его рукав, заглядывая в глаза:
— Не отпускай меня… мне нельзя спать… не надо, — плачу посреди тронного зала, среди хмурых мужчин, во всеуслышание признаваясь в том, что без Райта Берингера не могу даже дышать. Плевать, ведь это правда.
Он не выдерживает, целует меня в губы, а затем жестко отрывает от себя, передавая в объятия какой-то девушки, и та уводит меня. Двери тронного зала закрываются за нашими спинами.
* * *
Где-то в глубине души она всегда знала, что так и будет. Железная королева пала.
Она не хотела смотреть на сына и не могла притворяться, что ей жаль его.
Спокойно и даже отрешенно она положила кисти на подлокотники трона, подняв усталый взгляд на пришедшего за ней зверя.
— Не хотел, чтобы это произошло на глазах у твоей шлюхи?
— Здесь только одна шлюха, — совершенно равнодушно отозвался мужчина, — и эта скулящая шлюха — твой сын.
Эдмунд сжался на троне, пытаясь удержать рвущиеся из горла стоны.
— Он не при чем, — усмехнулась Генриетта, — он всего лишь эгоистичный, трусливый мальчишка, загоревшийся идеей безграничной власти и вседозволенности. Вспомни, Райт, ты когда-то обещал отцу, что будешь заботиться о нем, оберегать и никогда не причинишь ему зло.
— Не хочешь же ты упрекнуть меня в отсутствии милосердия? — его губы насмешливо изогнулись. — Я ведь проявлял колоссальное терпение ко всем его выходкам. И даже теперь я готов дать ему шанс, если он, конечно, им воспользуется.
Королева скривила губы в усмешке, оглядев присутствующих мужчин — своих советников, стражу, духовника. Как же так? Когда они успели продать душу этому дьяволу?
— Думаешь, кто-то из них рискнет жизнью ради тебя? — вымолвил Райт.
— Де Хог, — пустая улыбка не покидала губ королевы, — ты сделал это ради сына. Я прощаю тебя. Слышишь? Ты смог сделать ради Атера то, на что я была не способна… Люби его, — она обвела взглядом советников и тихо нервно рассмеялась, — а вы, милорды, горите в аду…
— Это все, что ты хотела сказать? — спросил Райт.
— Пожалуй, кое-что я скажу тебе, Берингер, — ее голос осип, превратился в тихий едва уловимый шепот: — ты настоящий сын своего отца.
— Видимо, это не комплимент, — бросил мужчина. — Аарон, меч!
Наемник шелохнулся у дверей с благоговейным: «мой господин», сорвался с места, расталкивая собравшихся.
— Что ж, братец, — Берингер взглянул на Эдмунда, заставив принца разрыдаться в голос, — уже не хочешь видеть меня на коленях? Аарон, дай ему меч!
Когда принцу поднесли оружие и заставили слезть с трона, он дрожал всем телом, напугано глядя в глаза брату.
— Ты можешь сейчас сразиться со мной, Эдмунд, — чеканя слова, говорил регент, — и убить в честном поединке, тогда мои люди уберутся восвояси, поняв, какой бесценный у них король. Если боишься, а я вижу по твоим глазам, что так оно и есть, просто признай это. Тогда тебя оскопят и поместят в монастырь, ибо ты не мужчина… — под взглядом Райта, Эдмунд сжался в комок, — есть и другой вариант. Я потребую твоего отречения и изгоню, но ты должен доказать мне, что сожалеешь обо всем, что сотворил.
— Что? — Эдмунд неуверенно держал меч, растерянно переводя взгляд с Райта на королеву. — Но как? Я не понимаю…
— Ты многого не понимаешь, — усмехнулся Райт, — но то, что должен сделать сейчас, прекрасно понял. Ты знаешь, как надо поступить, так ведь?
Дрожь в руках принца лишь усилилась. Он взглянул на свою мать, крепче сжал меч.
— Я должен убить ее? — тихо спросил он, шмыгая носом.
— А сможешь? — регент изогнул бровь.
— Это слишком жестоко, Райт, даже для тебя, — вымолвила королева, впиваясь ногтями в подлокотники и обреченно откидываясь на спинку трона. — Ты будешь помнить об этом до конца своих дней, ты никогда не сможешь забы… — ее зрачки расширились, из горла выбилась струйка крови. Опустив стекленеющий взгляд, она увидела меч, торчащий из груди, затем взглянула на сына, который отпустил рукоять, отпрянул, горько рыдая: — Живи, — умирая, проговорила она Эдмунду, — живи с этим…
Он рухнул на колени, беззвучно рыдая. Он не спускал глаз с матери, которая сделала еще несколько мучительных вдохов и затихла.