— Тебе не следует изводиться по этому поводу всю оставшуюся жизнь.
— Нет! Конечно нет, — согласился собеседник, — только я по-прежнему торчу здесь, мою стаканы, а она в Голливуде спит со всяким, кто посулит ей рольку. — Он облокотился о стойку и заглянул в лицо своему приятелю и клиенту. — Не упускай эту возможность! — проговорил он. — Если ты твердо веришь, что тебя где-то ждет настоящее сокровище, не позволяй Вирджинии тебя кастрировать.
— Но ведь она моя жена! — напомнил ему Джимми.
— Женщин можно встретить в воздушном цирке, на стадионе или на гонках, — подытожил бармен. — Их там целые толпы. Но твоя судьба в твоих руках, она родилась вместе с тобой и при этом всего одна. Мужчина, который бежит от своей судьбы по вине женщины, сам себя обрекает на неудачу.
— Что-то я раньше не замечал за тобой склонности к философии, — заметил Джимми Эйнджел с почти неуловимой иронической улыбкой. — Я всегда думал, что тебя интересуют лишь бейсбол, гонки и пиво.
— Наверно, потому, что мне не приходилось сталкиваться с таким случаем, как твой, — ответил Дик Карри. — Не каждый же день кто-то приходит и рассказывает, что получил в наследство месторождение алмазов, а жена не разрешает отправиться на его поиски.
— Дело не в этом! — возразил Король Неба. — И все не так просто.
— Почему?
— Потому что гора находится на самом краю света, и если даже я ее отыщу, весьма сомнительно, что вновь сумею приземлиться на ее вершине.
— Если ты боишься, тогда дело другое, — сказал бармен, отстраняясь от собеседника, чтобы налить себе очередную кружку пива. — Признайся себе, что чувствуешь себя старым или тебе просто-напросто неохота, только не сваливай вину на Вирджинию, потому что в дальнейшем крушение надежд приведет тебя к тому, что ты ее возненавидишь. Она лишь выразила свое желание. Теперь осталось выяснить, чего хочешь ты.
— Я? Лететь в Великую Саванну!
— Ну, так лети, черт тебя побери!
— Ты бы так поступил?
— Не колеблясь ни минуты.
— Ты это серьезно?
— В жизни не говорил ничего серьезнее.
— А ты бы полетел со мной?
— Да хоть прямо сейчас.
Король Неба отклонился назад на своем табурете, словно ему нужна была дистанция, чтобы лучше рассмотреть собеседника — долговязого, тощего, бледного, но с твердым и решительным взглядом, — стоявшего по другую сторону прилавка.
— Ты уверен? — наконец спросил он. — Бросил бы все и полетел со мной в Венесуэлу?
— Уверен! — ответил тот без тени сомнения в голосе. — С тех пор как ты рассказал мне про встречу с шотландцем, я все думаю о том, как попросить тебя, чтобы ты взял меня с собой. — Он вновь широко развел руки, чтобы продемонстрировать приятелю полупустой бар, размалеванный кричащими — якобы веселыми — красками. — А чего бросать-то? Какое у меня здесь будущее?
— Спокойное.
— Отвратительное и голодное… — поправил его собеседник. — Всякий раз, когда сюда заглядывают бедолаги — эти, что «месят навоз», — чтобы заправиться бензином, я беру с них вполовину меньше, потому что представляю, как однажды мне придется вот так же скитаться по свету. — Он опять оперся о прилавок, и его голос зазвучал громко и грозно: — Эта страна увязает в трясине, Джимми! Ее душат политики и спекулянты, которые доводят до ручки честных трудящихся. И нам остается одно из двух: либо устроить революцию, в которой прольются реки крови, либо свалить из страны.
— Ты что, заделался коммунистом?
— Ах, оставь, Джимми, не строй из себя дурака! Это жизнь, при чем здесь коммунизм? Это совершенно разные вещи, однако сейчас получается так, что я продаю в четыре раза меньше бензина, чем три года назад, и зачастую совесть меня вынуждает его дарить. Это не имеет никакого отношения ни к коммунизму, ни к фашизму, ни к прочей фигне. Так обстоит дело — и точка!
— А что мне делать с Вирджинией?
— Ничего! Ты уедешь, и если, когда вернешься, она будет тебя ждать — прекрасно. А не будет… скатертью дорога!
— Но ведь я ее люблю!
— Ну и что? Сейчас важно не то, как сильно ты ее любишь, а насколько она тебя любит. И если она любит тебя по-настоящему, дождется.
— Ты так думаешь?
Дик Карри пожал плечами и скорчил гримасу, показывая, что абсолютно ни в чем не уверен, поэтому Король Неба, спустя час покинув его заведение, чувствовал такую же, если не большую растерянность, чем когда входил в него.
Он отправился назад по темной тропинке, на этот раз не вполне уверенным шагом, и, остановившись на полпути, чтобы помочиться, спрашивал себя, глядя в небо, с которого словно стерли все звезды, как сложится его судьба, если он упустит возможность, которую сама же судьба ему и послала. Он никогда не выказывал себя таким пессимистом в отношении будущего, как Дик Карри, и лелеял надежду, что очень скоро жизнь вернется в нормальное русло и Соединенные Штаты вновь станут могущественной страной, где все возможно, какой они привыкли гордиться.
Они допустили серьезные промахи и позволили себе увлечься. Он и сам угодил в глупую ловушку: вложил большую часть своих денег в акции биржи, которые с каждым днем взлетали все выше и выше. Казалось, этому не будет предела, хотя уж он-то, как никто другой, должен был бы знать, что все, что взмывает слишком быстро, рано или поздно упадет.
Ему как летчику-испытателю не раз приходилось сталкиваться с тем, что аппараты, которые в чертежах казались верхом совершенства, терпели аварию. Однако то обстоятельство, что какие-то из них взорвались в воздухе или рухнули на землю, вовсе не означало, что авиация в целом обречена на неудачу.
Приходилось устранять дефекты и предпринимать новые попытки, и в глубине души он верил, что страна тоже скоро исправит те грубые ошибки, которые в одночасье привели ее к разрухе.
Тем не менее он понимал, что одно дело — страна, которой необходимо собраться с силами, чтобы выправить крен и найти людей, способных вывести ее из кризиса, и совсем другое — он, Джимми Эйнджел, которому надо выпутываться самому.
Ему уже тридцать два, а значит, скоро ему наверняка не хватит сил в руках для выполнения сложных цирковых пируэтов, перестанут срабатывать рефлексы (и тогда во время сцены воздушного боя можно будет запросто улететь в тартарары) или недостанет хладнокровия, чтобы перевозить нитроглицерин на уже отслуживших свое самолетах.
Он сознавал, что Вирджиния так и будет на него давить, а стало быть, рано или поздно ему придется согласиться осесть в какой-нибудь конторе или довольствоваться работой почтового летчика, который курсирует по одному и тому же маршруту, словно прошедший переподготовку водитель автобуса.
А тем временем гора МакКрэкена — отныне его гора — так и будет стоять где-то там, в Великой Саванне, пряча среди камней золотое и алмазное сокровище, в ожидании того дня, когда какой-нибудь настоящий мужчина наберется достаточно смелости, чтобы взобраться по отвесным стенам и в конце концов вырвать его у нее.
Тяжело дыша, он дошел до дома и, опустившись на ступеньки крыльца, сидел неподвижно, глядя в темноту.
Вскоре на пороге появилась Вирджиния и спросила грозным голосом, в котором одновременно звучал страх:
— Что с тобой?
— Я уезжаю! — хрипло ответил он. — Отправляюсь в Венесуэлу.
Дик Карри где-то за месяц с грехом пополам продал свое заведение, чтобы вложить деньги в предприятие и стать партнером Джимми Эйнджела. Тот не мог себе позволить лишних расходов, учитывая лежавшее на нем моральное обязательство оставить приличную сумму Вирджинии, чтобы она могла прожить какое-то время, ни в чем не нуждаясь.
Они надеялись, что скоро вернутся, однако прекрасно понимали, что им предстоит приключение, начало которого известно, а вот конец будет зависеть от плотности облаков, скрывающих Священную гору.
Судя по тому, что им удалось узнать, к югу от Ориноко мало что изменилось, разве что теперь они могли рассчитывать на неоценимую помощь достоверных карт, поскольку венесуэльская армия наконец-то завершила столь долгожданную топографическую съемку.
Все прочее — сельва, ветры, грозы, проливные дожди, бандиты и индейцы-людоеды — осталось на прежнем месте. Кроме того, вряд ли можно было рассчитывать на то, что где-нибудь в округе, в радиусе сотен километров, найдется нормальная заправка.
Приходилось полагаться на везение, интуицию и легендарную способность Короля Неба ориентироваться в любых условиях.
Тепуй высотой чуть больше тысячи метров, который находится в трехстах километрах южнее реки Ориноко и в пятидесяти — восточнее Карони.
Вот, собственно, и все, что им было известно.
После долгих поисков на рынке подержанных самолетов, взвесив все «за» и «против» и приняв во внимание сложные условия, в которых им придется летать, Джимми Эйнджел остановил свой выбор на «Джипси Моз» («Цыганском мотыльке»), одномоторном биплане, построенном четыре года назад Де Хэвилендом[45] и принадлежавшем нефтяной компании, которая использовала его для перевозки нитроглицерина.
Впоследствии Дик Карри переименовал его в «Цыганского клеща» из-за бесконечных проблем, которые он им доставил с тех пор, как в первый раз потерпел аварию. Однако в тот день, когда он приземлился в Спрингфилде, вид у него был то что надо, просто великолепный.
Действительно, «Джипси Моз» был изначально очень хорошо спроектирован: двигатель мощностью в сто двадцать лошадиных сил давал возможность развивать крейсерскую скорость — почти сто пятьдесят километров в час, а вместительный топливный бак несколько лет назад позволил леди Мэри Бейли[46] побить рекорд, поднявшись на высоту больше пяти тысяч метров.
Его аэродинамические, тщательно отполированные деревянные крылья, заостренный нос, изящное, но крепкое и надежное шасси и два просторных посадочных места, оборудованных удобными креслами, делали его в глазах Джимми Эйнджела идеальной машиной для предстоящей операции, поскольку, помимо прочего, он мог приземляться и взлетать в ограниченном пространстве.
И что в тот момент казалось особенно важным, его цена была им по карману.
Тем не менее, прежде чем взять курс на юг, они перебрали двигатель три раза, подталкиваемые желанием знать в нем все до мельчайших деталей, как свои пять пальцев.
Дик Карри ни разу не поднимался на борт самолета, однако как бывший автогонщик был опытным механиком, и оба компаньона хорошо понимали, что от правильной работы двигателя будет зависеть успех их операции.
Предстояло проделать шесть с лишним тысяч километров в один конец и еще столько же обратно, а это слишком много часов работы для машины, которую целых четыре года использовали на всю катушку, да вдобавок с тех пор, как покинула завод — там, в далекой Англии, — она прошла через многие руки.
Тринадцать тысяч километров по воздуху, не считая того, что придется вести поиски или по ходу дела менять маршрут! И правда, слишком уж большое расстояние, когда размышляешь об этом, видя перед собой хрупкого «Цыганского клеща», внутренности которого сейчас были разложены на полу ангара.
Примерно так должна была думать Вирджиния Эйнджел в тот день, когда она вошла в ангар и остановилась перед голым скелетом из дерева и металла, который, судя по виду, не смог бы продвинуться вперед и на метр, если только его не толкать вчетвером.
— Ты и правда думаешь, что эта штука продержится в воздухе больше ста часов? — поинтересовалась она. — Что она перенесет ветры в тех горах или проливные дожди в джунглях? Действительно считаешь, что мне следует сидеть здесь и молиться каждую минуту, чтобы этот драндулет продолжал работать?
— Он же для этого и предназначен.
— Нет! — сказала жена с явным вызовом. — Этот самолет был предназначен, чтобы учить людей летному делу в спокойных небесах Европы, и должен был регулярно проходить тщательный техосмотр в специальных мастерских, получающих запчасти с завода-изготовителя. Разве не так?
Ответа не последовало, поэтому она подошла ближе и положила руку на решетку радиатора, лежавшего на деревянной скамье.
— Что ты будешь делать, когда самолет начнет барахлить посреди Великой Саванны? — спросила она. — Ждать, что тебе пришлют из Лондона другой, или попытаешься приземлиться на вершине своей чертовой горы, даже зная о том, что у тебя может расплавиться двигатель?
— Пока мне всегда удавалось справляться с подобными затруднениями, — невозмутимо изрек ее муж. — Как-никак это моя работа.
Женщина, похудевшая за последние две недели на шесть килограммов, что явно было перебором для и без того худощавого создания, села рядом с радиатором и покачала головой.
— Ты ошибаешься! — проговорила она. — На самом деле твоя работа — разбиваться снова и снова, пока окончательно не сломаешь себе шею. Твоя настоящая работа — это самоубийство, хуже ее нет, потому что это настоящее оскорбление Господа. — Она обвиняюще ткнула пальцем в Дика Карри, который, опустив голову, молча смазывал колесную ось: — А теперь твоя работа — угробить еще и этого кретина, а ведь он мог бы встретить другую женщину, которая бы чуть меньше шлялась, обзавестись детьми и дожить до старости.
На этот раз она тоже не получила ответа: оба приятеля, казалось, отдавали должное ее правоте, однако вовсе не собирались отказываться от своего намерения.
Вирджиния Эйнджел подождала-подождала, потом, по-видимому поняв, что раз нет никакой возможности вступить в дискуссию, значит, нет и шансов одержать хоть какую-то победу, с усталым видом поднялась и направилась к выходу. Она выглядела крайне подавленной, как человек, осознавший, что потерпел поражение и десять лет жизни потрачены впустую.
— Ладно! — сказала она уже на пороге огромной двери. — Я поеду к сестре. Если ты вернешься через два месяца, богатым ли, бедным — не имеет значения, я буду считать эту историю твоей последней безумной выходкой. — Она прочертила указательным пальцем крест на груди со стороны сердца. — Однако, если через два месяца ты не вернешься, клянусь детьми, которые, надеюсь, когда-то у меня будут и которых ты так и не захотел со мной зачать, я подам на развод.
Она вышла. Лишь спустя несколько минут Дик Карри решился поднять голову и невозмутимо произнес:
— Она вроде бы говорит серьезно.
— Очень серьезно.
— Ну и?…
— Придется поторопиться.
— Думаешь, нам удастся уложиться в два месяца?
— Кто его знает…
— А сколько этих чертовых тепуев — или как там они называются — может находиться к югу от Ориноко и к востоку от Карони?
— Тоже без понятия.
— А ты сможешь узнать тот, который нам нужен, с воздуха или же придется садиться на каждый?
— Откуда я знаю? — Король Неба начал терять терпение. — В тот день он был покрыт облаками, очертания едва просматривались, а сельва там, внизу, была всего лишь зеленым пятном. — Он пожал плечами. — МакКрэкен пытался меня запутать, заставляя все время кружить, и, надо сказать, это ему удалось. — Он тяжело вздохнул, словно признавая свое бессилие. — Может, узнаю, а может, и нет.
— Обалдеть! Вот это и называется «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что».
— Еще не поздно отказаться, — заметил его друг без тени укора в голосе. — Легче будет лететь с меньшим весом, к тому же я обязательно поделюсь с тобой добычей… — Он кивнул в сторону самолета. — Если бы не твои деньги, я бы еще несколько лет не смог бы предпринять попытку.
Товарищ, казалось, был готов испепелить его взглядом.
— И лишиться возможности запустить руки в эту дыру и достать пригоршни алмазов? — сказал он. — Даже не мечтай! Я влез в это дело не ради того, чтобы разбогатеть. Я влез потому, что всякий раз, когда ты мне рассказывал, как ты приземлился на эту чертову гору и как этот тип вышел из тумана, неся сокровища, меня пробирала дрожь и переполняла черная зависть.
— Вирджиния права… ты чокнутый.
— Разве тебе эта история не кажется чудесной?
— Еще какой!
Они вновь принялись за работу, и спустя три дня Джимми Эйнджел решил, что пора отравляться в путь. Он и не подозревал, что это путешествие откроет перед ним узкие — не протиснуться — двери в бессмертие.