— Разумеется, нет. Чисто преступного типа в природе практически не существует. Невротик с демонстративным выражением подсознательных психических процессов, капризный эгоцентрик, даже пассивный преступник — тот, который поддается давлению своей среды или группировки, не имея при этом личностных дефектов, — редко встречаются в чистом виде. Разумеется, мы не должны недооценивать влияние окружающей среды, неблагоприятную обстановку в школе, даже необразованность многих офицеров полиции как факторы, способствующие развитию преступных наклонностей. И это не просто словоблудие на тему психологии, мистер Белл. Надеюсь, вы так не думаете.
— Эти мальчики, мистер Уолш, убили другого мальчика.
— Да, я знаю.
— Вы станете оправдывать их поступок нарушениями в поведении родителей?
— Могу ли я найти оправдание убийству?
— Да.
— Закон представляете вы, мистер Белл, а не я. Я работаю с людьми, а не с гражданскими правонарушениями. Хэнк кивнул:
— Могу я сейчас увидеть Дипаче?
— Конечно, — разрешил Уолш. Он поднялся из-за стола, и в этот момент снова зазвонил телефон. — Черт! Бетти, ответь, пожалуйста. Пойдемте, мистер Белл.
У мальчика были рыжие волосы матери, карие глаза, тот же овал лица, тот же рот, который казался женственным на лице взрослеющего подростка, и огромные кулаки уличного бойца.
— Если вы легавый, — сразу заявил он, — я не стану с вами разговаривать.
— Я — окружной прокурор, — пояснил Хэнк. — И тебе лучше поговорить со мной. Я представляю обвинение по твоему делу.
— Тем более не стану с вами говорить. Думаете, буду помогать вам отправить меня на электрический стул?
— Я хочу знать, что произошло в ту ночь, когда убили Морреса.
— Да? Ну так спросите его самого! Может, он вам расскажет. А мне нечего вам сказать. Можете поговорить с теми крутыми адвокатами, которых назначил суд. У меня их целых четыре. Вот и говорите с ними.
— Я уже говорил с ними, и они не возражают против моих вопросов к тебе и другим ребятам. Думаю, ты понимаешь, что вляпался в серьезные неприятности. Твои адвокаты должны были тебе об этом сказать.
— Меня будет судить суд по делам несовершеннолетних.
— Нет, Дэнни тебя будут судить вместе с другими ребятами в суде квартальных сессий.
— Да?
— Да. Дело будет рассмотрено в этом округе в следующем месяце. Тебя будет судить справедливый суд, но никто не собирается нянчиться с тобой. Ты убил человека, Дэнни.
— А это еще нужно доказать, мистер. Я невиновен, пока моя вина не доказана — Верно. Ну а теперь, может, расскажешь, что произошло ночью десятого июля?
— Я уже сто раз рассказывал. Мы вышли прогуляться. Испанец бросился на нас, и мы ударили его ножом. Это была самозащита.
— Вы зарезали слепого. Ты же понимаешь, что присяжные не поверят, будто он бросился на вас.
— А мне плевать, поверят они или нет. Все именно так и было. Можете спросить Бэтмена и Амбала. Они скажут вам то же самое.
— Кто такой Бэтмен?
— Апосто. Так они его называют.
— Кто его так называет?
— Ребята из его клуба.
— Что это за банда?
— Вы уже все это знаете. Кого вы пытаетесь провести?
— Я тебя еще раз спрашиваю, — повторил Хэнк, — как называется эта банда?
— Громовержцы, — нехотя ответил Дэнни. — И это не банда, а клуб.
— Понятно. А чем отличается банда от клуба?
— Громовержцы никогда не ищут неприятностей.
— А что же вы тогда делали в Испанском Гарлеме ночью десятого июля, если не искали неприятностей?
— Мы вышли прогуляться.
— Полагаю, ты имеешь в виду себя, Амбала, Рейрдона и Бэтмена. Правильно?
— Правильно, — согласился Дэнни.
— Почему ты называешь его Амбалом?
— Не знаю. Наверное, потому что он высокий. И очень сильный.
— А как называют тебя?
— Дэнни.
— У тебя нет клички?
— А зачем мне кличка? Вообще-то Дэнни и есть кличка. Мое настоящее имя — Дэниел.
— Почему ты вступил в банду, Дэнни?
— Я не состою ни в какой банде.
— Ну, в клуб.
— Я не состою ни в каком клубе.
— Тогда что же ты делал с двумя членами Громовержцев ночью десятого июля?
— Они спросили, не хочу ли я прогуляться, и я согласился. Ну и пошел с ними. Это же не преступление.
— А убийство — преступление.
— Да, но это была самозащита.
— Дэнни, ты несешь полнейшую чепуху и прекрасно об этом знаешь. Мальчик был слепым!
— Ну и что?
— Вот что я тебе скажу. Если ты будешь придерживаться этой версии, я могу гарантировать тебе с полной уверенностью только одно: ты кончишь электрическим стулом.
Немного помолчав, Дэнни спросил:
— Вы ведь именно этого хотите, да?
— Я хочу знать правду.
— Я сказал вам правду. Амбал, Бэтмен и я вышли прогуляться. На нас набросился сумасшедший испашка, и мы зарезали его. Это правда.
— Ты ударил его ножом?
— Конечно, ударил! Этот псих бросился на нас. И я ударил его четыре раза.
— Зачем?
— Я хотел ударить его. В чем дело? Думаете, я боюсь пустить в ход нож? Я ударю ножом любого, кто посмеет дотронуться до меня.
— И слепого?
— Слушайте, бросьте вы все эти байки про слепого! Говорю вам, он бросился на нас.
— Как он мог броситься на вас, если не мог даже вас увидеть?
— А вы у него спросите. Может, он нас услышал. Может, он и слепым-то не был. Может, он только притворялся слепым, чтобы…
— Дэнни, Дэнни.
— Откуда мне знать, почему он бросился на нас? Но он бросился. И получил свое. Уж что-что, а храбрости у Громовержцев хватает. Они не ищут неприятностей, но в случае опасности не убегают.
— Хорошо, Дэнни. Вы втроем сочинили эту историю. Может, она и была бы хороша, но не выдерживает никакой критики. Факты — упрямая вещь. И, надеюсь, у тебя хватит ума внести в нее изменения, когда тебе стали известны факты. В противном случае у тебя нет никаких шансов.
— Я рассказал вам все, как было. Вы хотите, чтобы я соврал?
— Чего ты боишься, Дэнни? Кого ты боишься?
— Я не боюсь ничего и никого на этой земле. Не забывайте об этом. И вот что я вам скажу. Вы считаете, что я отправлюсь на электрический стул, но вы ошибаетесь. Потому что ничего подобного со мной не произойдет. А на вашем месте я бы вел себя поосторожнее, мистер. Я бы не советовал вам ходить ночью по темным улицам.
— Ты угрожаешь мне, Дэнни?
— Я только советую.
— Думаешь, я испугаюсь горстки каких-то малолетних хулиганов?
— Понятия не имею, чего вы испугаетесь, а чего — нет. Знаю только одно: пятьдесят разозленных парней — это страшно, и лично я не стал бы с ними связываться.
— Ты говоришь о Громовержцах?
— Я не называю никаких имен. Просто будьте осторожнее, мистер.
— Спасибо за предупреждение, — сухо ответил Хэнк.
— Только между нами, — усмехнулся Дэнни. — Похоже, вам не справиться и с худосочной дамочкой, а уж про пятьдесят парней и говорить нечего.
— Знаешь, у тебя настоящий талант, Дэнни, — сказал Хэнк.
— Да? Какой же?
— Я пришел сюда, потому что твоя мать сказала мне…
— Моя мать? А она здесь при чем? Зачем вы ее вызывали?
— Я ее не вызывал. Она сама пришла ко мне. Она сказала, что ты не являешься членом банды Громовержцев и что ты не принимал участия в резне. Когда я объяснил это твоим адвокатам, они разрешили мне встретиться с тобой. Поэтому я и пришел. Но теперь я больше чем когда-либо убежден, что ты состоишь в банде и что ты убил этого мальчика хладнокровно и преднамеренно. Вот в чем твой талант, Дэнни». Не сомневайся он произведет впечатление на присяжных.
— Я не убивал его хладнокровно и… как там еще. Я ударил его ножом, защищаясь, и не хотел его убивать. Я только пытался помешать ему сделать мне больно.
— Он был слепой! — разозлился Хэнк.
— Я ничего про это не знаю, и мне наплевать. Знаю только, что он встал со ступенек, как безумный, и у него в руках был нож, а когда он бросился на нас…
— Ты лжешь!
— Нет, не лгу. У него был в руках нож. Я видел. Господи, я видел его! Думаете, мне хотелось, чтобы меня зарезали? Поэтому когда Амбал и Бэтмен кинулись на него, я сделал то же самое. Я не трус, мистер. У меня достаточно смелости, чтобы вступить в бой.
— Да, конечно, требуется немалое мужество, чтобы зарезать мальчика, который ничего не видит.
— Чтобы пырнуть кого-нибудь ножом, не обязательно видеть. Одного парня зарезали на совершенно темной улице. Нужно только почувствовать, куда бить, и можешь втыкать нож. Да какого черта вы понимаете? Вы слабак, выросли небось в большом доме…
— Замолчи, Дэнни!
— Не затыкайте мне рот. Вам повезло, что мои адвокаты разрешили вам поговорить со мной. Никто вас не звал, вы пришли по собственной воле. Хорошо, вы здесь, и вот что я вам скажу.
Мы гуляли по улице, этот испашка вскочил, как безумный, и бросился на нас с ножом в кулаке. Мы ударили его в ответ ножом, потому что вопрос стоял так: или мы, или он. Если он умер, значит, ему не повезло. Нечего было лезть к нам. Хэнк встал.
— Хорошо, Дэнни. Я выслушал тебя. Желаю удачи.
— И держитесь подальше от моей матери, мистер! — пригрозил Дэнни. — Держитесь от нее подальше. Слышите?
— Я слышу тебя.
— Значит, так и делайте.
— Я собираюсь сделать только одно, Дэнни. Я собираюсь отправить тебя и твоих друзей на электрический стул за убийство невинного мальчика.
* * *
В кабинете его ждало письмо. Адресованное мистеру окружному прокурору Генри Беллу. Буквы были нацарапаны на конверте от руки. Он надорвал конверт и достал один Лист бумаги. Та же рука нацарапала всего несколько слов:
Глава 4
На другое утро он отправился на ту улицу и сразу же понял, что того Гарлема, который он когда-то знал, больше нет. Он стоял на углу Сто двадцатой улицы и Первой авеню, глядя на запад, и пытался представить себя мальчишкой. Но все изменилось до неузнаваемости, и в его воображении не возникало никаких образов.
На северной стороне улицы стояли бульдозеры; они перекопали почти весь квартал, начиная от Второй авеню, где когда-то стояла бакалейная лавка, где жаркими летними днями он рассматривал цветные картинки. Дом, в котором он родился и вырос — при родах помогала его тетя Серри, — по-прежнему стоял в центре квартала на южной стороне улицы, но при-, мыкавшая к нему кондитерская лавка была заколочена досками, а на соседних домах лежал налет разрушения.
— Ребята живут не здесь, — подсказал детектив первого класса Майкл Ларсен. — Они собираются в четырех кварталах отсюда.
— Знаю, — кивнул Хэнк.
Он смотрел на улицу и думал, правда ли, что географические перемены являются синонимом прогресса. Ведь если изменились улицы Гарлема, если здесь появились чистенькие дома новой постройки из красного кирпича и современные квартиры, значит, и жители Гарлема тоже изменились. Раньше он четко делил Гарлем по территориальному признаку:
Итальянский, Испанский и Негритянский. В своем воображении он даже поставил пограничные столбы. Теперь он понял, что никаких границ между тремя Гарлемами быть не может. Гарлем есть Гарлем. На улицах Итальянского Гарлема то и дело встречались смуглые и светлые лица пуэрториканцев, темные лица негров. По Гарлему можно изучать схему потока иммиграции в Нью-Йорк: ирландцы и итальянцы первыми попали под процесс интеграции; негры — иммигрировавшие позже — незаметно влились в респектабельные круги белых протестантов; пуэрториканцы оказались последними, они отчаянно продирались сквозь культурные и языковые барьеры к протянутой руке помощи. Но, как выяснилось, в этой руке был спрятан нож.
Интересно, что знает город о Гарлеме, размышлял он. Он знал, что ученые мужи проводили исследования, бесчисленные исследования жилищных условий, транспортных проблем, школ, восстановительных центров, проблем занятости. Эти мужи считали себя специалистами по иммиграции. Однако в недалеком будущем — через двадцать, двадцать пять лет — город представлялся ему гигантским механизмом. Сердцевиной этого механизма будет центральная часть, где работают поставщики идей, сочиняя лозунги для всей нации: «Ешьте хрустящие палочки», «Стирайте порошком „Уэдли“, „Курите сигареты «Сахара“, формируя вкусы и мировоззрение страны. А вокруг лагеря поставщиков идей соберутся бездомные кочевые племена, которые будут драться между собой за неплодородные земли городских улиц и бродить в поисках все той же руки помощи. На крышу Эмпайр-Стейт-Билдинга в центре поставщиков идей водрузят огромный громкоговоритель. И каждый час из громкоговорителя будет раздаваться одно-единственное слово, которое разнесется по всему городу, достигая слуха варварских племен, скитающихся на окраинах города.
И этим словом будет: «Терпение!»
А Рафаэль Моррес, плывя в море слов, утонул, потому что слова не умеют плавать.
— Вы хоть немного знакомы с Гарлемом, сэр? — поинтересовался Ларсен.
— Я здесь родился, — ответил Хэнк. — На этой улице.
— Правда? — Ларсен с любопытством посмотрел на него. — Полагаю, он сильно изменился с тех пор.
— Да.
— Вообще-то, — сказал Ларсен, — мы могли привести девушку к вам в кабинет. И вам не нужно было самому ехать в Гарлем.
— Мне хотелось побывать здесь.
Теперь, шагая рядом с детективом, он думал, почему ему захотелось приехать сюда. «Может быть, дело в этой записке с угрозами, — размышлял он. — Может, я решил испытать свое мужество. А может быть, я хотел понять, как из Гарлема могли выйти окружной прокурор и трое юных убийц».
— Мы пришли, — остановился Ларсен. — Все трое жили в этом квартале. А пуэрто-риканский мальчик жил на этой же улице, только немного подальше.
Хэнк осмотрелся вокруг. Асфальт плавился от жары. В центре улицы несколько мальчишек включили пожарный гидрант и прямо в одежде бегали под струей воды. Вода била вверх через прикрученную к наконечнику консервную банку и каскадом падала на землю, образуя ручей, за который будет расплачиваться город. Чуть дальше играли в стикбол[5]. У обочины выстроились мешки с мусором в ожидании мусорных грузовиков. На ступеньках домов сидели женщины в домашних платьях. Рядом с кондитерской стояли несколько подростков и разговаривали.
— Если вам интересно, как выглядят Громовержцы на досуге, то вы смотрите прямо на них, — заметил Ларсен.
У ребят был совершенно безобидный вид. Оперевшись на газетный киоск, они мирно беседовали и негромко смеялись.
— Девушка живет в доме рядом с кондитерской, — сказал Ларсен. — Я позвонил ей из участка, так что она знает о нашем, приходе. Не обращайте внимания на нахальные взгляды этих бандитов. Они знают, что я полицейский. Я столько гонял их, что уже сбился со счета.
При приближении Хэнка и Ларсена разговор стих. Сжав губы, парни проводили их взглядом ко входу в дом. В подъезде было темно. В ноздри сразу ударил застоявшийся запах пота и испражнений, запах готовящейся пищи, запах сна и бодрствования — запах жизни.
— Не представляю, как здесь можно обитать, — поморщился Ларсен. — А ведь некоторые из них получают неплохое жалованье. Трудно в это поверить, правда? Люди не должны так жить. Если живешь, как свинья, начинаешь чувствовать себя свиньей… Девушка — на третьем этаже.
Они поднялись по узкой лестнице. Он помнил, как в детстве поднимался точно по такой же. Фасад Гарлема, может, и изменился, но содержание осталось прежним. Мальчиком он мочился на первом этаже под лестницей, добавляя свой запах к устоявшейся вони. «Если живешь, как свинья, начинаешь чувствовать себя свиньей…»
— Это здесь. — Ларсен остановился перед квартирой 3Б. — Родители работают, так что она должна быть одна. Ей шестнадцать, но выглядит намного старше. Хотя, похоже, это неплохая девочка. — Он постучал в дверь.
Дверь сразу распахнулась, словно она стояла за ней в ожидании стука. Девушка оказалась темноволосой, с большими карими глазами и открытым лицом. Из косметики пользовалась только помадой. На ней была широкая красная юбка и белая блузка. Волосы собраны на затылке и перевязаны красным бантом.