— Увы! Просто я всё никак не могу определиться с мотивацией его поступка. Все ж таки старик был его благодетелем, родственником в конце концов…
— В первую очередь Самвел-ага был стариком вздорным, с безумно скверным характером. О чем мною уже собрано немало свидетельств… Вы в курсе, что именно старик первым напал на моего подзащитного, после чего тому ничего не оставалось как защищаться? — обозначил свою немудреную линию защиты Ставраки.
В ответ Сергей лишь равнодушно пожал плечами. Дескать, темна вода во облацех.
Завершив явно неприятную для себя процедуру, Ставраки еще какое-то время рассыпался в велеречивых греческих благодарностях, вертелся ужом, тряс руки и лез целоваться. Странное дело, но никаких угрызений совести Габузов при этом почему-то не испытывал. Полученные не самым честным способом деньги он расценивал как боевой трофей. К тому же это были деньги дурака Рюпоса. А дураков, как известно, надо учить…
Расставшись с Ангелосом, Габузов вышел на площадь Омония. Да, ничего больше сделать здесь ему уже не удастся. Он, увы и ах, вовсе не вездесущий посланец неумолимых богов. Более, того он даже не успеет заехать попрощаться с Евтифроном и остальными — а ведь что бы он делал без них? Кстати, итальянская тачка от портовых грузчиков ему теперь также не светит. Отмажут господина Кристионеса, это уж к гадалке не ходи.
«А, может, плюнуть на все, да и прожить весь век нелегалом в порту? — подумалось вдруг Габузову. — Да куда там! Греческая полиция — это вам не европейская. Разбирается она круто, как уже не раз доводилось слышать от своих соратников по Пирею». И по привычке, забыв, что у него в карманах отныне водятся деньги, Сергей Эдуардович побрел пешком на остановку троллейбуса до аэропорта.
«Стоп, Серега! А как же Самсут?… Нет, ни фига! Настоящая одиссея заканчивается только тогда, когда главный герой все-таки добирается до своей Пенелопы. А уж теперь сам Бог велел повстречаться. Чай, отныне Габузов ей не чужой человек — можно сказать из греческих застенков вытащил… Сколько там у нас до отлета?… Пять с половиной часов?… Так отсюда до Кифисии на тачке минут двадцать, не дольше. Так что успею. А если нет, то и ладно — полечу следующим рейсом. Вполне могу себе позволить, я теперь человек состоятельный. И вообще, как говорит Толян, дайте же человеку раз в жизни спокойно!»
* * *
Первые часы, проведенные в Париже, промелькнули для Самсут, как картинки в калейдоскопе. Толпы народа, бешеные огни реклам, чехарда особняков и дворцов, слепящие струи фонтанов. Про последние она, правда, с торжеством отметила, что Петергофские-то будут явно побогаче.
Прогуляв и прокутив всю ночь и всё утро, они лишь к полудню добрались до дома Габриэль на фешенебельной авеню Ваграм, в двух шагах от площади Звезды.
— Родители где-то в Ираке, в командировке, места много.
— А все-таки правильнее было бы, если бы Самсут поехала ко мне, ведь как-никак это дело Дереника, — вздохнула Ануш.
— А я вообще-то учу русский, — неожиданно ни к тому ни к сему вставила Берта.
— Ваши доказательства ничего не стоят! — победно парировала Габриэль. — Зато у меня никого нет, кроме приходящей горничной, — заключила она, и все признали этот довод неоспоримым, ибо в семнадцать лет он действительно перевешивает все остальные за и против.
Тут раздалась трель телефонного звонка, Габриэль вышла в другую комнату и сняла трубку.
— А на завтра перенести нельзя? — услышала Самсут ее капризный голос и почувствовала некоторую гордость: все-таки не совсем забыла французский язык, бывший у нее в «Герцовнике» вторым после английского…
— …Самсут, дорогая, наши планы на вечер, к сожалению, меняются, — доложилась Габриэль, возвратясь в гостиную. — Сейчас вы примете душ и ляжете отдохнуть. Вам обязательно нужно поспать, хотя бы часика три-четыре. Потом мы попьем чая, а после чая нам предстоит еще одна прогулка — Мэтр Шарен ждет вас в своей конторе на Фобур-Сент-Оноре, пять.
— А кто этот господин?
— О, это известный в Париже адвокат, бывший однокашник Дереника по Сорбонне, он ведет все громкие дела парижской армянской общины… Конечно, лучше бы вами занимался сам Дереник, он просто душка и умница, но почему-то не любит Парижа. Он с самого детства так и бредил Элладой, и сразу по окончании туда и подался. Благо, у нас есть связи по всему миру. Теперь его оттуда и медом не выманишь, приезжает только на дни рождения родителей и своей дорогой сестренки Ануш… Ох, а ведь мы в детстве все в него были безумно влюблены! Правда, девочки?…
* * *
В полдень у ворот виллы Тер-Петросянов остановилось такси, из которого выскочил высокий, худой молодой человек. Он подбежал к воротам, нажал на кнопку звонка и в ответ в коробке динамика зазвучал недовольный голос охранника.
Габузов не понял ни слова, но как можно медленнее и четче произнес:
— Кирья Самсут Головина, параколо…
Динамик разразился совсем уж неразборчивой тирадой.
— Дэн каталавэно… — в отчаянии произнес Сергей. — Speak English, please.
— Дэн каталавэно, — эхом отозвался динамик и заглох.
Габузов в отчаянии забарабанил в ворота, но никакой реакции не последовало.
Сергей Эдуардович постоял минутку-другую, плюнул и понуро направился к терпеливо ожидающему такси.
Но тут в самом центре ворот бесшумно отворилась калитка, и показался низкорослый человек в высокой феске. Коротышку сопровождал, поигрывая желваками и резиновой дубинкой, хмурый амбал в черном. Амбал ткнул дубинкой в направлении Габузова, после чего человек в феске и Сергей сделали по несколько шагов в направлении друг к другу.
— Вы спрашивали про мадам Головину? — поинтересовался коротышка по-английски.
Габузов молча кивнул.
— Вы журналист? Учтите, что никаких сведений для прессы мы не даем.
— Я не журналист. Я адвокат, из Петербурга, и мне надо срочно переговорить с Самсут Головиной.
— Адвокат из Петербурга? — переспросил коротышка и неожиданно улыбнулся. Улыбка его была теплой, лучистой. — Уж не тот ли самый легендарный Макар из порта, неофициальный помощник старины Ангелоса?
Габузов вновь кивнул.
— Наслышан, наслышан… Благодаря вашим усилиям справедливость восторжествовала. Сожалею, что до сих никак не представлялось случая выразить вам глубочайшую благодарность от лица семьи, которую я имею честь представлять… — человечек в феске с важным видом протянул пухлую ладошку. — Дереник Дарецан, ваш коллега. Позвольте засвидетельствовать вам свое глубочайшее профессиональное восхищение. Ради своей клиентки вы проделали невозможное. Поверьте, я говорю это абсолютно искренне, даже несмотря на то, что именно ваше расследование уже спровоцировало немалый скандал вокруг нашего семейства… Впрочем, я всегда недолюбливал Савву — очень уж скользкий тип.
— Благодарю вас, — прервал красноречивого поверенного Габузов. — Но сейчас мне очень нужно увидеть ее.
— Увидеть мадам Головину? К сожалению, это невозможно.
— Это крайне важно! Где она?!
— Она в Париже. Вылетела вчера последним рейсом.
— В Париже?!
Сергей застонал, обхватив руками голову. Опоздал, опять опоздал. И чтобы по этому поводу сказал Джеймс Бонд? Один раз — невезение, два раза — совпадение, а три раза — лох?
— Что с вами? — участливо осведомился Дарецан. — Почему вас так расстроило это известие?
Габузов окинул собеседника изучающим взглядом. Он не знал, может ли доверять этому человеку. А вдруг этот лощеный лилипутик заодно со всей этой кодлой — Саввой, Швербергом, Оливье? Но в таком случае он должен был бы всячески препятствовать тому, чтобы Самсут добралась до Парижа, а тут…
Сергей решил рискнуть и набрал в легкие побольше воздуха.
— У меня есть достоверные сведения, что ей по-прежнему угрожает серьезная опасность.
— Опасность? В Париже? — брови Дарецана взметнулись вверх. — Вот что, дорогой мой, давайте-ка пройдем ко мне в кабинет и всё обсудим.
И бесцеремонно отодвинув одной рукой амбала в черном, другой сделал приглашающий жест в направлении раскрытой калитки.
* * *
Как известно, пробуждение после трех с небольшим часов сна — дело тяжкое и заведомо неблагодарное. Самсут чувствовала себя абсолютно разбитой и сейчас ругала себя за то, что поддалась на уговоры девочек. «Лучше бы и вовсе не ложилась», — мрачно думала она, перетряхивая сумочку в поисках спасительной таблетки «цитрамона». Впрочем, отнюдь не лекарства, а шикарный обеденный «перекус» примирил Самсут с окружающей действительностью и подействовал на нее самым целительным образом. Не то чтобы она была яростным поклонником французской кухни, просто, как вывел еще старик Сократ, самая лучшая приправа к пище — это голод.
— …Ну и вот, а Шарен… — продолжала болтать Габриэль, не забывая тем временем подсовывать Самсут бесконечные разнообразные булочки то с джемом, то с паштетом, то с сырами, то с соусами. Все эти булочки выглядели настолько аппетитно, что отказаться от них не было никакой возможности. «Ах, Париж, Париж, — подумала уписывающая их Самсут. — Ты беда петербургских девочек». И все-таки уже где-то на одиннадцатой булочке Самсут сломалась:
— О, нет, нет, спасибо, не могу больше, — в смятении отказалась она, отодвигая очередной аппетитный калачик.
— Шарена я не очень люблю, — не обратив на эти ее слова никакого внимания, продолжала тем временем щебетать Габриель. — Он, вообще-то не Шарен, а Чаренц, но предпочел сделать из своего имени фамилию на французский лад. Помешан на Франции, хотя родители его — выходцы, кажется, из Сирии. А я все думаю, что это, наверное, непатриотично! Так вот, он, разумеется, согласился представлять тут ваши интересы по просьбе Дереника, а это значит… это значит… — промычала она облизывая баночку из-под джема, — без родителей, конечно, хорошо, но вечно приходится питаться одними полуфабрикатами!
— Так что же это значит? — уточнила Самсут.
— А, вы про Шарена? — вернулась откуда-то из уже далеко унесших ее мыслей легко увлекающаяся квартеронка. — Да только то, что дело это наверняка сулит немалые деньги. За другие он не берется, а нюх у него классный, прямо, как у нашей Ануш.
По правде сказать, это утверждение не очень обрадовало Самсут, которая уже предвкушала свободу, веселую неделю в Париже и, может быть, немного в Нормандии, а затем — отъезд домой. А теперь наверняка не избежать всяких долгих скучных формальностей, добывания каких-то бесконечных справок и свидетельств, очередей у нотариусов, которые всегда наводили на Самсут поистине метафизические тоску и ужас… Брр!
— Может быть, прогуляем? — как заговорщица, подмигнула она Габриэль.
— Ой, что вы, не получится, — вздохнула та. — Ануш не позволит, она ни в чем не отступит от указаний братца.
И Самсут под конвоем Габриель отправилась на улицу Фобур-Сент-Оноре. Как не трудно догадаться, по пути к ним присоединилась неразлучная сладкая парочка…
* * *
На втором этаже напыщенного желтого особняка их встретила полная противоположность Дарецану — высоченный, плотный, если не сказать толстый, плечистый господин лет сорока с уже наметившимся брюшком. Поблагодарив девичью гвардию одним только небрежным жестом, мэтр отпустил их до девяти вечера.
— И это — как минимум! А лучше бы вы и вовсе отправились по своим делам. Мы пообедаем с мадам Головиной в «Ледуайене» и без вас.
— Глупости! — отрезала непреклонная Ануш. — Дереник велел мне всюду сопровождать Самсут, и я не уступлю своего права ни на йоту. Правда, девочки?
— Правда! — хором ответили Габриэль и Берта, и через долю секунды к хору присоединилась и Самсут.
— Брысь! — притопнул сверкающим ботинком Шарен, и девушки исчезли. — Как вы их выдержали почти целые сутки, мадам?
— Ничего страшного, я же учительница по профессии, — скромно потупилась Самсут. — Но я вас слушаю, — сразу же приняла она серьезный деловой тон взрослого человека.
Самсут Матосовна и важный Шарен устроились в низких креслах. Самсут, только что употребившая массу таких вкусных булочек, решительно отказалась даже от кофе и, вздохнув, приготовилась слушать историю своего прошлого, и — как знать? — возможно, и будущего.
Шарен, уже успевший войти во все обстоятельства дела, принялся рассказывать. Делал он это столь обстоятельно и сочно, словно бы сам был участником всех, описываемых им событий…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ
— …Ну, и что из всего этого следует? — едва только мэтр Шарен закончил свое повествование, перешла прямо к делу Самсут.
Адвокат удивленно поднял черные брови, отчего лицо его сразу сделалось добрее и проще.
— Нет, это я хочу услышать, что скажете вы, — с легким недоумением возразил он. — Ваши доказательства, предположения, сомнения и прочее… Причем, без утайки желательно.
— Вы разве врач или священник? — улыбнулась Самсут.
— В наше время от адвоката зависит порой гораздо больше, чем от них. А в вашем случае — особенно.
— Видите ли, то, что я могу вам рассказать, относится в большей степени к смутному воспоминанию детства, чем к фактам… Я имею в виду то, что касается моих реальных отношений с этим покойным миллионером. Впрочем, если это действительно нужно, я попытаюсь рассказать.
И Самсут в двух словах, поскольку большего там вряд ли и набралось бы, передала адвокату свое детское воспоминание, с такой яркостью всплывшее у нее перед отъездом с виллы Тер-Петросянов…
* * *
— …Впрочем, вы должны понимать, что во многом это может быть просто бред, спровоцированный болезнью или страхом маленькой советской девочки.
— Да-да, я знаком с трудами Фрейда, Юнга и этого, как его… Райха. В общем, всех этих штучек можете мне больше не напоминать. Меня все это мало интересует. А вот фактики, фактики… — адвокат раскрыл лежавшую у него на коленях папку и принялся перебирать бумаги:
— Как вы назвали это поселение? Шкан-дiy-б-ка? — с трудом выговорил этот важный парижский метр странное иностранное слово.
— Да, именно так. Впрочем, наверняка можно посмотреть в паспорте у мамы. Она же там и родилась.
— Непременно. Непременно… А, кстати, вы случайно не знаете, не увлекался ли он футболом?
— Футболом? Да помилуйте, какой футбол в забытой богом украинской дыре? Впрочем, я вообще о нем ничего не знаю. И, честно говоря, и знать-то не очень хочу.
— Ах, что вы говорите?! Послушали бы вас французские футбольные фанаты лет так сорок пять назад! В клочья бы разорвали, ведь Симон Луговуа был один из лучших хавбеков марсельской «Виржины»! Ну, потом, конечно, как все русские, зазвездел, распоясался, обленился… и выкатился под справедливые крики болельщиков от пинка тренера.
— А как он вообще попал во Францию? Из Союза ведь никого не выпускали, тем более на Запад.
— Ну, кое-кто сюда попадал по работе — дипломаты, журналисты…
— Неужели он был дипломатом? Из Шкандыбки-то?
— Нет, разумеется. Он был моряком торгового флота. Сошел на берег в увольнение, отстал от группы, загулял с какой-то портовой девкой. А утром, когда девка его вышибла, оказалось, что пароход уже ушел. Тогда-то он и решил бежать. Но не в консульство и не в представительство Морфлота, а в полицию, просить политического убежища. Спонтанное, импульсивное решение. Едва ли в тот момент он помнил про свою женщину и дочь, оставшихся дома.
— И что потом? — вдруг тихо прошептала Самсут, которая только сейчас в полной мере осознала, что речь, собственно говоря, идет о ее родном деде. И ведь, похоже, что точно он. Потому что это именно у нее в роду все мужчины ненормальные. Что один, что другой, что третий. Неужели теперь и Вана, не приведи Господи, в будущем тоже ожидает что-нибудь подобное? «А ведь задатки у него к этому есть, ох, как еще есть!» — сокрушенно подумала Самсут, и неожиданно спросила: