— Например, — предположил Аллейн, — забрасывать блесну под мост, где уже чужие владения?
— Я готов отстаивать свою правоту перед Всевышним, и на мою защиту встанет нетленный дух самого великого Уолтона![13] Я поступил так, как был вправе!
— А вы с полковником говорили о чем-нибудь, кроме… этого инцидента?
Мистер Финн смерил его сердитым взглядом и открыл было рот, чтобы ответить, но, видимо, подумав о леди Лакландер, снова закрыл. Аллейн с досадой вспомнил о существовании закона о внесудебных показаниях. Леди Лакландер сообщила ему, что полковник и мистер Финн обсуждали и другую тему, но отказалась уточнить какую. Если мистера Финна будут судить по обвинению в убийстве Мориса Картаретта или хотя бы заслушают в качестве свидетеля, то использование Аллейном первой части показаний леди Лакландер и сокрытие второй будут расценены судом как нарушение закона. Он решил рискнуть.
— Нам известно, — сказал он, — что вы обсуждали еще один вопрос.
Наступила долгая тишина.
— Итак, мистер Финн?
— Я жду!
— Чего вы ждете?
— Когда вы зачитаете мне мои права, — ответил тот.
— Полицейский обязан зачитать права, только если совершает арест.
— А разве у вас нет такого намерения?
— Пока нет.
— Вы, конечно, располагаете сведениями, полученными от леди Гаргантюа, Тучной хозяйки поместья, с большой буквы и во всех отношениях Великой владелицы Нанспардона, — заявил мистер Финн и неожиданно покраснел. Его взгляд остановился на каком-то предмете за спиной Аллейна. — И определенное представление о ее величии можно составить даже по полноте. А она посвятила вас в суть нашей дальнейшей беседы с полковником?
— Нет.
— Тогда и от меня вы ничего не узнаете, — заявил мистер Финн. — По крайней мере сейчас. Если только меня не вынудят.
Его взгляд был по-прежнему прикован к чему-то за спиной Аллейна.
— Что ж, будь по-вашему, — сказал детектив и отвернулся.
Он находился спиной к письменному столу, заваленному бумагами и всякой всячиной. Сверху там стояли две фотографии в потускневших серебряных рамках. На одной была та же женщина, что и на портрете, а на другой — очень похожий на нее молодой человек. Внизу изящным почерком было подписано: «Людовик».
Мистер Финн смотрел на эту фотографию.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Джейкобс-Коттедж
1
Аллейн скрепя сердце решил использовать представившуюся ему возможность. Он служил в полиции больше двадцати лет, и эти годы невольно сказались на его манере держаться, которую теперь можно было принять за черствость и бездушие. Однако, подобно кубику льда, меняющему форму под действием тепла, но сохраняющему внутреннюю структуру, сама личность Аллейна не претерпела никаких изменений. Когда в интересах следствия ему приходилось совершать нечто противоречившее его внутренним устремлениям, он заставлял себя поступать так, как было нужно для дела. Чувство долга и самодисциплина были для него превыше всего.
— Это ваш сын, сэр? — осведомился он, показывая на фотографию.
— Мой сын Людовик, — подтвердил Финн изменившимся голосом.
— Я не был с ним знаком лично, но в 1937 году работал в Специальной службе уголовного розыска. И конечно, слышал о трагедии.
— Он был хорошим мальчиком, — сказал мистер Финн. — Боюсь, что я, наверное, слишком баловал его.
— Об этом трудно судить.
— Да, трудно.
— Я не прошу у вас прощения, что заговорил о нем. При расследовании убийства запретных тем не существует. Нам стало известно, что сэр Гарольд Лакландер скончался с именем Вика на устах и переживал по поводу мемуаров, поручив полковнику Картаретту решить вопрос с их изданием. Мы знаем, что ваш сын работал секретарем сэра Гарольда в тот ключевой период, когда тот возглавлял посольство в Зломце. И если сэр Гарольд собирался изложить в мемуарах правдивую картину всего, чему ему довелось быть свидетелем, он не смог бы обойти трагедию, случившуюся с вашим сыном.
— Можете не продолжать, — остановил его мистер Финн, махнув рукой. — Я отлично понял, к чему вы клоните. — Он взглянул на Фокса, державшего в руке блокнот: — Вы можете делать свои заметки открыто, инспектор. Мистер Аллейн, вы хотите знать, не поссорился ли я с полковником Картареттом из-за того, что тот хотел опубликовать мемуары Лакландера и предать гласности позор моего сына? Уверяю вас, что это совершенно не соответствует действительности!
— Мне хотелось бы знать, касалась ли этой проблемы ваша беседа, которую случайно подслушала леди Лакландер, но отказывается сообщить нам детали.
Мистер Финн вдруг хлопнул в ладоши маленькими пухлыми ручками.
— Если леди Лакландер не считает нужным посвятить вас в это, то пока я тоже промолчу.
— Еще мне хотелось бы знать, — не унимался Аллейн, — не ошибаемся ли мы относительно вероятных мотивов, которыми руководствуется леди Лакландер и вы сами.
— Мистер Аллейн, — произнес мистер Финн неожиданно благодушно, — вы и так уже находитесь в очень непростой ситуации. Если вы попытаетесь очистить луковицу этики от кожуры мотивов, то на глаза могут навернуться слезы. А они совсем не к лицу старшему инспектору, уж поверьте!
Уголки его губ дрогнули в улыбке. Аллейн решил бы, что мистер Финн полностью овладел собой и совершенно успокоился, если бы не предательский тик правого глаза и нервное поглаживание рук.
— Не могли бы вы показать нам снасти, которыми вчера ловили на Чайне? — попросил Аллейн.
— Отчего же? — ответил мистер Финн и добавил, повысив голос: — Но я хочу знать, являюсь ли подозреваемым в этом убийстве! Это так?
— Послушайте, — ответил Аллейн, — вы должны отлично понимать, что не можете рассчитывать на ответ, если сами не желаете отвечать на вопросы. Так как насчет рыболовных снастей?
— Они не здесь, — ответил мистер Финн, пристально посмотрев на сыщика. — Я сейчас принесу.
— Фокс вам поможет.
Мистер Финн не скрывал, что это предложение его вовсе не обрадовало, но предпочел не спорить. Когда они с Фоксом вышли, Аллейн подошел к стеллажу с книгами и достал «Чешуйчатое племя» Мориса Картаретта. На титульном листе имелась дарственная надпись «Январь 1930. Викки в день восемнадцатилетия с пожеланиями удачной рыбалки» и подпись автора. Аллейн подумал, что отношения полковника с молодым Финном были намного лучше, чем с его отцом.
Он полистал книгу. Она была издана в 1929 году и представляла собой сборник живо написанных очерков о повадках и особенностях пресноводных рыб. В книге удачно сочетались бытовавшие среди рыбаков поверья и фантазии с научными фактами и данными естествознания. Оценив изящество иллюстраций на полях, Аллейн снова посмотрел на титульную страницу и выяснил, что они выполнены Джеффри Сайсом. Еще один пример удивительных связей между обитателями Суивнингса. Могли ли полковник и капитан, служившие в столь разных местах, писать друг другу двадцать шесть лет назад и обмениваться мнениями о «чешуйчатом племени» и оформлении книги? Его взгляд упал на заголовок «Каждая на свой лад» и два изображения, похожих на увеличенные отпечатки разных пальцев, которые можно встретить во всех учебниках по криминалистике. Подписи гласили: «Увеличенные фотографии чешуи форели. Рис. 1. Возраст — 6 лет, вес — 2,5 фунта. Река Чайн. 4 года медленного роста, 2 года бурного роста. Рис. 2. Возраст — 4 года, вес — 1 фунт. Река Чайн. Отличается от рис. 1 годовыми кольцами и следами нереста». Заинтересовавшись, Аллейн прочитал пояснение. Полковник писал: «Возможно, не все знают, что чешуя разных форелей никогда не бывает одинаковой, подобно тому, как у разных людей не бывает одинаковых отпечатков пальцев. Забавно, что в подводном мире форель-преступницу можно было бы опознать по такой неопровержимой улике, как оставленная ею чешуйка».
На полях капитан Сайс нарисовал забавную картинку: плотва с трубкой в зубах и в шляпе Шерлока Холмса с козырьками спереди и сзади разглядывает сквозь увеличительное стекло чешую на свирепого вида форели.
Аллейн еще раз перечитал страницу, а потом посмотрел на портрет самого полковника на фронтисписе. В его лице угадывались черты дипломата и воина, но было в них и что-то от обычного сельского жителя.
«Похоже, славный был человек. Наверное, его бы немало позабавило, узнай он, что сумел снабдить меня бесценной информацией», — подумал Аллейн.
Он поставил книгу на место и переключил внимание на стол, заваленный брошюрами, буклетами, вскрытыми и нераспечатанными конвертами, газетами и журналами. Оглядев то, что лежало сверху, он принялся осторожно перебирать бумаги и вскоре натолкнулся на большой конверт, на котором красивым и ровным почерком полковника было выведено: «Октавиусу Финну, эсквайру».
Аллейн заглянул в конверт, где лежало около тридцати машинописных страниц, помеченных цифрой «7», но тут на лестнице послышался голос Фокса. Он быстро положил конверт на место и отошел к портрету на стене.
В дверях показались мистер Финн и Фокс, которые принесли снасти.
— Я любовался этим чудесным портретом, — сказал Фокс.
— Это моя жена.
— Мне показалось, или все-таки есть некоторое сходство с доктором Марком Лакландером?
— Они были в дальнем родстве, — коротко ответил мистер Финн. — Вот то, что вы просили.
Он, несомненно, относился к тем рыболовам, которые не могут устоять перед соблазнами иллюстрированных каталогов и всяких хитрых приспособлений. Корзина для рыбы, багор, сеть, набор блесен и отличный спиннинг — все снаряжение было наивысшего качества и наверняка стоило целое состояние. В холщовой сумке, снабженной многочисленными кармашками и прорезями, хранились бесконечные рыболовные принадлежности, и, извлекая их, Аллейн имел возможность убедиться, что все они содержались в чистоте и идеальном порядке.
— А на какую блесну попалась Старушка? — поинтересовался он. — Наверняка это была настоящая битва титанов!
— Я расскажу вам, если вы обещаете не затрагивать тему моста! — тут же оживился мистер Финн.
— Так и быть, обещаю, — согласился Аллейн с улыбкой. — Рассказывайте!
И мистер Финн приступил к делу. Казалось, что одного упоминания о совершенном им подвиге было достаточно, чтобы он начисто позабыл обо всех переживаниях. Страх и отцовское горе, которые он мог испытывать, вспышки ярости, овладевавшие им, — все отошло на задний план, стоило заговорить о его истинной страсти — рыбалке. Он вывел полицейских наружу, продемонстрировал, как забрасывал блесну, потом снова завел в дом и показал в лицах, как боролся со Старушкой. Как она сопротивлялась и какую невероятную проявила силу. Как он ловко вывел ее на свой законный участок, и она почти сорвалась, и как, несмотря на все ее коварные уловки, ему удалось ее перехитрить. Завершила представление красочная пантомима о последовавшей капитуляции Старушки, как ее удалось выбросить на берег и нанести coup de grace[14] специальной дубинкой, налитой свинцом.
Аллейн взял дубинку в руки и оценивающе прикинул вес.
— А как называется эта штука? — поинтересовался он.
— «Пастор», — ответил мистер Финн. — Она называется «пастор», а почему — я и сам не знаю.
— Наверное, потому, что провожает в последний путь, — предположил Аллейн и положил дубинку рядом со стрелой капитана Сайса.
Мистер Финн проводил ее взглядом, но промолчал.
— Нужно вернуть стрелу капитану Сайсу, — небрежно заметил Аллейн. — Я нашел ее воткнутой в дерево.
Он явно задел мистера Финна за живое. Побагровев, тот начал поносить капитана Сайса и его увлечение стрельбой из лука. Он с нескрываемой злостью припомнил смерть матери Томазины Твитчетт, погибшей от руки капитана Сайса. По словам мистера Финна, Сайс был настоящим чудовищем, который в пьяном угаре садистски утолил свою жажду крови и нарочно расправился с вдовствующей Твитчетт. Ссылки на несчастный случай просто нелепы, ибо Сайс одержим убийством. Он напивается до потери сознания и начинает осыпать стрелами всю округу! Только вчера ночью, продолжал распалившийся мистер Финн, когда он возвращался после небольшого, как он выразился, mésentente[15] с полковником Картареттом, он слышал, как на лугу пела тетива, и в дерево вонзилась стрела в опасной близости от него! И случилось это в четверть девятого. Его часы как раз пробили четверть часа.
— Мне кажется, вы ошибаетесь, — мягко возразил Аллейн. — По словам сестры Кеттл, в тот вечер капитан Сайс был прикован к постели приступом люмбаго.
— Полная чушь! — возмутился мистер Финн. — Либо она его сообщница или любовница, либо, — добавил он, слегка сбавив тон, — была им одурачена. Клянусь, он был на ногах, да еще как! Клянусь! Я еще перепугался, как бы моя Томазина, которая сопровождала меня на реку, не разделила горькой участи своей матери. Она не стала возвращаться со мной, а решила подышать вечерним воздухом. Кстати, причина моего столь драматического появления глубокой ночью в Хаммер-Фарм была надежда отыскать свою загулявшую кошечку. А трагическая новость, которой вы меня огорошили, совершенно выбила меня из колеи! — завершил мистер Финн свою пылкую тираду, явно не рассчитывая, что ему поверят.
— Понятно, — невозмутимо произнес Аллейн. — Какое удивительное нагромождение совпадений! Вы не возражаете, если мы ненадолго заберем ваши снасти? Нам нужно кое-что проверить.
Мистер Финн опешил.
— Как это — заберете?! — наконец вымолвил он. — Мои снасти? Похоже, отказаться я не могу!
— Мы вернем их сразу, как только сможем, — заверил его Аллейн.
Фокс упаковал все снасти и водрузил их на плечо.
— Боюсь, — извиняющимся тоном произнес Аллейн, — что мне придется попросить вас также передать нам одежду и обувь, в которой вы вчера ходили на рыбалку.
— Обувь? Одежду? — изумился мистер Финн. — С какой стати? Мне это совершенно не нравится!
— Возможно, вас несколько успокоит, если я скажу, что мы обратимся с такой же деликатной просьбой еще к четырем особам.
Мистер Финн немного приободрился.
— Ищете следы крови? — осведомился он.
— Не только, — невозмутимо ответил Аллейн. — То да се, много чего… Так мы можем их забрать?
— Будто у меня есть выбор, — пробурчал мистер Финн, — и я могу отказаться. Как бы то ни было, весь мой гардероб в вашем полном распоряжении. С точки зрения полиции он чист, если можно так выразиться, как свежевыпавший снег.
Увидев принесенные вещи, Аллейн подумал, что с точки зрения полиции они, возможно, действительно были «чистыми», однако в общепринятом смысле назвать эту на редкость грязную и пропахшую рыбой одежду чистой было никак нельзя. Он с удовлетворением отметил, что на правом колене старомодных бриджей имелось липкое пятно. Ботинки измазаны грязью, а носки — в дырах. Их хозяин с вызовом водрузил на принесенные вещи ветхую твидовую шляпу с заткнутыми за ленту блеснами.
— Делайте с этим что хотите, — величественно произнес он, — только прошу вас проследить, чтобы все было возвращено в том же состоянии.
Аллейн торжественно обещал вернуть все в целости и сохранности, а Фокс написал расписку в получении столь непривлекательной кучи старья.
— Мы не станем вас больше задерживать, — сказал Аллейн, — если, конечно, вы сами не пожелаете рассказать нам правду о своих ночных приключениях.
Мистер Финн уставился на него, отрыв рот, и сам стал похож на вытащенную из воды рыбу.
— Вы же до сих пор этого не сделали, — продолжил Аллейн. — Дело в том, что вашу историю насчет освещенных окон и желания поделиться с полковником новостью о своем улове полностью опровергла леди Лакландер. А последняя версия насчет поисков своей кошки тоже не выдерживает никакой критики. Кормящие котят кошки — а вы сами рассказывали, какая она заботливая мать, — никогда не покинет их больше чем на шесть часов. Более того, мы сами встретили миссис Твитчетт, когда она возвращалась домой, примерно в половине первого. Но даже если предположить, что вы говорите правду, то почему не сказали об этом сразу? — Аллейн сделал паузу. — Как видите, у вас нет ответов на эти вопросы.