- Бросьте топор, - не приказным, но достаточно твердым тоном сказал Ярослав, - собака волнуется. - Он воткнул палки в снег, открепил лыжи, снял ружье с шеи.
- Да мы ведь ничего, мы вот елочку хотели к Новому году, - уже совсем другим, виноватым голосом проговорил порубщик, разведя в стороны руками. Лель снова зарычал и сделал движение вперед.
- Еще раз говорю: бросьте топор, я не могу удержать собаку.
А вы кто будете? - Порубщик явно тянул время, поджидая своего товарища, идущего от машины
- Я лесник, черт возьми! Вы понимаете русский язык?
Он понял русский язык, когда Лель изготовился для прыжка. Опустил топор в снег.
- Лель, ко мне! - строго приказал Ярослав. Собака, рыча, попятилась к хозяину и вдруг повернулась в обратную сторону, откуда раздался голос человека, запыхавшегося от быстрой ходьбы:
- В чем дело? Что случилось?
Но, увидев человека с ружьем и мохнатого зверя, настроенного явно недружелюбно, спросил как-то уж очень ласково:
- Собака не укусит?
- Не только укусит - разорвет. Идите к машине. Оба идите. Топор я подыму и принесу. Лель, спокойно, спокойно, - и придержал собаку за ошейник, пропуская впереди себя порубщика. Затем взял топор, лыжи, ружье снова повесил на шею и пошел по следу к шоссе. Но только он дошел до обочины, как мотор заревел и самосвал с ходу рванул с места и умчался в сторону городских огней. Ярослав даже номера не успел разглядеть: с веселым недоумением и досадой смотрел он вслед умчавшейся машине, держа в руках чужой, ненужный ему топор, и думал о срубленной елочке, оставшейся в лесу. "А может, взять ее, бросить на дорогу, кто-нибудь подберет: ведь все равно уж загублено дерево, - необдуманно мелькнула первая мысль, но он тут же погасил ее: - Ни в коем случае! К черту. Нет уж - пусть привыкают встречать Новый год без елок". Он не чувствовал комичности своей угрозы - просто было обидно и горько, что браконьер срубил прекрасное молодое дерево и ушел безнаказанно.
Ярослав стал на лыжи и несколько раз прошелся по опушке леса вдоль шоссе. Проходили редкие машины, но не останавливались. Лес был таинствен в этот ночной час, наполнен причудливыми фигурами. Одетые в белые одежды, казались живыми все эти гномы, медведи, мамонты, кардиналы, тюлени, орлы, монахи. И огромная голова витязя - точно из "Руслана и Людмилы" - возвышалась на поляне. А кусты орешника, опушенные снегом, напоминали цветущий сад. Лес не спал - затаив дыхание он прислушивался чутко к тому, что беззвучно творилось в его владениях.
Потом с запада потянул ветерок, робкий и неуверенный, точно вздох, нечаянно погасил звезды. Запахло влагой, а через несколько минут пошел снег, но не хлопьями, не медленными пушинками, а косой, мелкий, крупчато-острый. Снежные шапки на вершинах сосен и елей росли и тяжелели. Возвращаясь домой через сосновый бор, Ярослав увидел непривычную для него картину: тонкие высокие сосны под тяжестью снежных глыб склоняли увенчанные головы; изогнувшись дугой, почтительно кланялись кому-то невидимому и всесильному.
В эту ночь Ярослав лег спать почти под утро: писал статью о новогодних елках. Писал вдохновенно, легко, будто выплеснул на бумагу свежие, еще не остывшие мысли, соображения. И конечно же упомянул имя учительницы Аллы Погорельцевой и председателя колхоза Кузьмы Никитича. А утром, наскоро позавтракав отварной картошкой и квашеной капустой, оседлал Байкала и первым делом отвез статью на почту. Затем заехал в лесничество, рассказал Погорельцеву о вчерашнем случае на шоссе. Валентин Георгиевич выслушал его с покровительственной ленцой, а едва заметная улыбка его говорила: "Это что, бывает и не такое. Погоди - узнаешь". И неожиданно спросил:
- Вы в сосновом бору за трассой сегодня не были?
- Нет. А что? Что-нибудь случилось? - забеспокоился Ярослав.
- Возможно. Всю ночь шел влажный снег. А сейчас чуть-чуть подморозило. Кое-где начался снеголом. Нужно проверить. Думаю, что за эту ночь мы недосчитались не девяти неделовых сосен, а всех девяноста. Но тут я уже не виноват: стихия. - Сделав этот булавочный укол, не глядя на Ярослава, Валентин Георгиевич вздохнул и повторил уже заботливо: - Стихия, черт бы ее побрал.
- Да, наломало дров. Хоть бы ветерок, что ли, может бы, сдул понемногу ледяшки, - ввернул находящийся в кабинете лесник Хмелько. - Я восемь сосен насчитал. Прямо пополам переломаны. Вот беда.
Ярославу показалось, что слова Хмелько совсем пустые, неискренние, что за ними - никаких мыслей и чувств, никакой беды для Хмелько не случилось, а, пожалуй, наоборот - он радовался, потому что восемь поломанных сосен может с выгодой "пустить в дело". Это о нем, о Филиппе Хмелько, Афанасий Васильевич говорил: "Кулак. Душа кулацкая. Только для себя. На скотине живет. И в лесники пошел, чтобы, значит, сено иметь Для своих коров. Из-за сена".
И вдруг подумалось: а может, Рожнов не прав, и я, поверив ему, ошибаюсь в Хмелько и уже предвзято, неверно понимаю его слова? Не надо спешить в оценке людей. Человек - сложная машина, как говорил начальник погранзаставы капитан Алексей Никаноров, - в нем много разных винтиков, шестеренок и прочих деталей, и нельзя по одной детали судить о человеке. Никаноров разбирался в людях. А Рожнов, при всей своей честности и прямоте, мог ошибаться.
На дворе мела поземка, косой снег хлестал в лицо, Байкал дурой выгибал шею, подставляя ветру густую челку, и не хотел идти рысью. А Ярослав чувствовал себя хорошо. Да что поземка, и этот снег в лицо, и жгучий ветер, когда ты в свои двадцать с небольшим лет - хозяин вот этих лесов, страж и хранитель богатства и красоты родной земли! Когда глаза твои способны видеть огромный мир. Когда у тебя есть светлая и ясная мечта. Есть будущее, в котором ждет тебя самое святое, что есть в этом мире, - любовь.
Никому не дано знать, что ждет его в жизни. А вдруг эта жизнь согнет в дугу или сломает, как вот эти молодые высокие и тонкие сосны? Но ведь не все гнутся-ломаются Вон дубы - стоят себе, молодые и старые, с одинаково-горделивой осанкой, и никакие бури-ураганы не в состоянии ни согнуть, ни сломать их. И люди, как и деревья, разные.
Глава пятая
Утро тридцать первого декабря выдалось мягкое и пряное от слабого теплого ветерка, разносившего тонкие и чистые запахи хвои, слегка подтаивающего снега и еще чего-то неопределенного, едва уловимого, возможно исходящего от низких спокойных, неторопливых в своем движении туч, а может, и от прилетевшего с далекого юга влажного и хмельного воздуха. Рыхлый пушистый снег слегка подтаивал и уплотнялся. С деревьев не падал, а еще крепче прилипал к оголенным веткам берез, к отяжелевшим крыльям сосен и слей влажный снег.
Ярослав проснулся еще до света, умылся холодной, натаявшей из снега водой, затопил печь и поставил на плиту чайник. Подбросил в ясли Байкала охапку душистого, пахнущего июлем, сена, налил Лелю миску вчерашнего картофельного супа, насыпал корму синицам и начал готовить свой нехитрый завтрак - жаренную на свином сале картошку. Он любил ее есть с квашеной капустой, холодной, хрустяще-ледяной, приправленной подсолнечным маслом и репчатым луком.
Потом водил Байкала на водопой к незамерзающему даже в лютые морозы источнику, где из стальной вцементированной трубы падала в озеро светлая струя. К источнику ехал верхом без седла, насвистывал, как учил Афанасий Васильевич, пока Байкал с наслаждением пил не очень холодную родниковую воду, содержащую серебро, йод и кальций и издавна называемую в народе "святой". Возвращаясь с водопоя, наводил в доме порядок - мыл посуду, подметал пол, затем седлал Байкала и с этюдником через плечо объезжал свой участок, проверяя, не было ли за ночь порубок. Зимой в этом отношении хорошо - не то что летом: порубщика можно найти по следам на снегу.
С каждым днем он открывал для себя новое в красоте окружающего мира.
Ничто так не располагает к весомым, серьезным раздумьям, как природа, когда человек остается с ней один на один. Человек спокоен, вокруг простор и свобода. Память воскрешала многое, прочитанное в книгах и услышанное от людей и не оставившее тогда заметного следа. Теперь он заново все осмысливал, анализировал, раскрывал и вдруг обнаруживал то главное, что прежде проскочило мимо сознания. "Без лесу на земле жизни быть не может". Это сказал старый лесник Афанасий Васильевич. "Россия крепка березой. Истребят леса, пропадет земля русская". Эти слова Достоевского написаны ровным почерком Николая Мартыновича Цымбалова на фотографии березовой рощи. Фотография эта, вставленная в рамочку, висит на стене на самом видном месте, под портретом Ленина, в горнице Афанасия Васильевича. Слова совсем не мудреные, простые, обыденные, а наводят Ярослава на грустные размышления. Со свойственной молодости категоричностью он убежден: люди, так нещадно, варварски истребляющие леса, совсем не представляют возможных последствий. Ему кажется, что не только Кобрин, но и Погорельцев не понимает значения леса в жизни людей. Для Погорельцева лес ценен как древесина. А тридцатилетний кедр, расправивший свои мохнатые крылья над крышей дома лесника Рожнова, не представляет никакого интереса. И сосны на Синей поляне он разрешил срубить, поскольку они неделовые. А вот жена его, Алла Петровна, та понимает. В ее приглашении рассказать школьникам о лесе Ярослав видит глубокий смысл. Он считает, что все люди, все граждане от мала до велика должны сызмальства понять значение леса, постичь его смысл в жизни нашей планеты, полюбить его нерукотворную красоту. И тогда не будет равнодушных к лесу, а будут радовать людей синие, голубые, зеленые, розовые поляны, окруженные пахучими кедрами, прозрачной белизной берез, звонким янтарем сосен, стреловидными шатрами елей. И вот эта маленькая елочка, похожая на снегурочку, не будет срублена зря. Она будет стоять восемьдесят, сто и сто двадцать лет, пока не придет ее черед превратиться в так называемую деловую древесину, чтоб затем в новом качестве служить людям еще сто, а то и двести лет.
Ярослав привязал Байкала к кусту орешника, разложил этюдник и начал писать елочку-снегурочку, поразившую его необыкновенными очертаниями и игрой красок. Елочка стояла на фоне ярко-красных гроздей рябины. У него уже накопилась добрая дюжина осенних и зимних этюдов - часть из них он вставил в сделанные им же березовые рамочки и развешал на стенах горницы. Однако захваченные из дому краски и картон были на исходе, и он в письме просил сестру купить и выслать ему.
После обеда он наряжал во дворе голубую новогоднюю елку, навешал на нее бумажных игрушек, серпантина и золотистой мишуры и пожалел, что нет разноцветных лампочек.
Ярослав решил встретить Новый год один. Как и положено, он готовил новогодний стол, бутылку шампанского купил. Только приготовленная им еда не соответствовала вину. Тут были грибы трех видов: маринованные маслята, соленые опята, жареные боровики из домашних консервов, вилок квашеной капусты, соленые огурцы, отварная картошка и душистый мед. Все это из запасов Афанасия Васильевича. Да ко всему этому - свежая нежирная свинина. Одним словом, Ярослав считал, что стол у него получился по-настоящему праздничным, и с некоторой грустью подумал, что за таким столом сидеть бы ему вдвоем с любимой девушкой.
Круглый стол в горнице был накрыт. Ярослав включил телевизор. Передавали веселый новогодний концерт, и не было Ярославу ни грустно, ни одиноко. "А ведь я не один, - подумалось ему. - И наши дома, наверное, в эту минуту смотрят вот этот же концерт, и Афанасий Васильевич, и Алла Петровна".
Телевизор ускорил бег времени, и Ярослав не заметил, как часовая стрелка перешла цифру 11. Увлекшись концертом, он не сразу услыхал неистовый лай Леля.
Луч фонарика сверкнул за окном у калитки. Ярослава охватила тревога: он никого не ожидал. Набросив на голову ушанку, он взял фонарик и без куртки вышел в сени. Сквозь собачий лай он услышал мужской и женский голоса. Заметались в догадке мысли: что за сюрприз? Он вышел на крыльцо и первое, что увидел у ворот за забором, - запряженную в легкие санки лошадь и силуэты мужчины и двух женщин. Одна веселая, бойкая, кричала звонко, шутливо, как старому знакомому:
- Хозяин! Открывай пошире ворота, встречай непрошеных гостей!
Да это ж Алла Петровна! Подумалось восторженно: "Как во сне, как в сказке". А с ней - Погорельцев? Нет, Кузьма Никитич, председатель колхоза. Высокий, статный, в черном полушубке. Он подает Ярославу крепкую горячую руку и представляет незнакомую женщину:
- Знакомься, Ярослав Андреич, - наш зоотехник и самая веселая женщина в районе, Роза Александровна. Или просто - наша милая Розочка. Ну, а мы, - он взял Аллу под руку и прижал к себе, - уже известные тебе и с твоей помощью всей области герои твоей сегодняшней статьи "Новогодние думы лесника".
Так вот оно что! Оказывается, статья его напечатана в сегодняшнем номере областной газеты, и, быть может, именно она и привела к нему гостей, которым он был бесконечно рад.
Шумно вошли в дом, отряхнув в сенях снег. В передней комнате Кузьма Никитич объявил:
- Мы не раздеваемся! Мы за тобой, Ярослав Андреевич.
- Хотим вас похитить, - сверкая озорными светлыми глазами, говорила Розочка, круглолицая курносая блондинка, и прибавила, задорно смеясь: - Раньше был обычай невест похищать. А теперь все наоборот.
- Верно, Роза, хватай жениха, пока он не испортился, - гремел трубный голос председателя колхоза. А из горницы доносились восторженные восклицания Аллы Петровны:
- Това-а-ри-щи-и! Скорее сюда! Вы посмотрите, что здесь!
Ее веселый взгляд бегал по стенам, на которых были Развешаны этюды. Однако Кузьма Никитич обратил внимание не на эти этюды, а на накрытый стол.
- Отлично! - сказал он.
- Прошу вас, разденьтесь, пожалуйста, будьте гостями… Я очень рад… - впервые с начала встречи заговорил Ярослав и помог Погорельцевой снять шубку.
Она кивнула на приготовленный стол:
- Вы кого-то ждали?
- Вас, - тихо сорвалось у Ярослава и поразило его самого такой неожиданной смелостью. Его слова можно было понимать по-разному: ждал ее одну или всю компанию. Алла слегка смутилась, заговорила торопливо, поправляя красивые волосы, уложенные высокой копной:
- Роза, Кузьма Никитич! Ярослав Андреевич предлагает нам встретить Новый год у него. Кто за? - И, поймав недоуменный взгляд Розы, прибавила: - Нет, правда. Все равно мы уже не успеем к двенадцати вернуться в село.
- А что?! Это мысль! - охотно поддержал ее председатель колхоза. - Голосую. Кто за предложение Аллы?.. Трое. А ты, Роза, против или воздержалась?
- Я тоже за, - ответила Роза. - Только как на это посмотрят Валентин Георгиевич и Оля? Мне-то что, я свободная птаха, где хочу, там летаю, а ваше дело семейное.
- А за нас ты не беспокойся, как-нибудь отчитаемся. Верно, Аллочка?
Алла Петровна ничего не ответила, мельком взглянула на Ярослава и тотчас же отвернулась. Кузьма Никитич сел за стол.
Всего второй или третий раз видел Ярослав председателя колхоза. Сегодня Кузьма Никитич показался ему совсем не строгим и не грубоватым, как раньше: напротив, он был веселым, общительным, этот статный широкоплечий, рано облысевший мужчина. Он брил голову и при своем свежем, розоватом, без морщин лице казался гораздо моложе своих сорока четырех лет.
Кузьма Никитич обратил внимание на женщин, которые не садились за стол, а рассматривав развешанные по стенам этюды. Тогда и он встал из-за стола и спросил их вполголоса:
- Кто все это рисовал?
- Ярослав Андреевич, надо полагать, - сказала Погорельцева.
- Да ну?! - с искренним удивлением протянул Кузьма Никитич, - Так вы еще и художник?! И журналист! Ярослав Андреевич, для меня приятное открытие… Друзья! Прошу вас, у меня тост будет, если позволите? - Я предлагаю выпить за талант, за художника, за руки, которые нарисовали вот эту красоту, за наше знакомство, за вас, Ярослав Андреевич.
Женщины дружно поддержали. Потом пили за старый год, за то, что был он в общем неплохой старик, принес людям много добрых свершений. Роза сидела рядом с Ярославом - бойкая, веселая, румянолицая, с черными бровями и ресницами, оттенявшими ее светлые, прямые, с шелковистым отливом волосы. Она не была ни красивой, ни дурной, но умела обращать на себя внимание. Едва заметный пушок над губой придавал ее лицу капризное выражение, а ровный открытый лоб - упрямство и настойчивость. Ярослав обратил внимание на ее маленькие и не по-женски сильные руки, которые почему-то часто сжимались в кулачки, что тоже должно было свидетельствовать о властном, крутом характере. Она была в нарядном синем платье, на руке браслет из жемчуга.
Ярослав почему-то представил это платье на Алле и решил, что ей бы оно лучше подошло. Впрочем, и в своем строгом наряде - белой гипюровой кофточке с открытым воротом, обнажавшим ее высокую тонкую шею, и черной юбке, облегавшей круглые, точеные бедра, Алла была очаровательна. Небольшой квадратик изумруда украшал ее тонкий палец, и два таких же квадратика впивались в розовые мочки маленьких ушей.
Она сидела напротив Ярослава и, слегка захмелевшая и необыкновенно возбужденная, не обращала никакого внимания на слова, которые говорил ей Кузьма Никитич, ее давнишний поклонник, бросала короткие взгляды на Ярослава.
Он приглянулся ей с самой первой встречи в лесничестве, в день первого снега. Каждая подробность того дня казалась ей значительной. Помнила, как он вошел в лесничество, решительный, розовощекий, как смело, с достоинством разговаривал он с Погорельцевым. И, главное, умно, справедливо. Она разделяла его возмущение по поводу загубленных сосен на Синей поляне. И когда Валентин Георгиевич пришел с работы домой, Алла не замедлила затеять с ним острый разговор. В резких словах, чего прежде с ней не бывало, она упрекала мужа в бюрократизме, в черствости, в консервативности, в неумении нормально разговаривать с умными людьми. Более того - она обвиняла Погорельцева в равнодушии к лесу, а следовательно, в халатном отношении к своему служебному долгу. И это, последнее, прозвучало для Валентина Георгиевича громовым аккордом, повергло его в состояние крайнего недоумения и даже растерянности. "Что это с ней?" - мысленно спрашивал Погорельцев, оторопело глядя на жену. А она еще и сама толком не понимала, что с ней. Случай разбудил ее, встряхнул, и Алла скорее интуицией, чем рассудком, поняла, что как-то не так она живет, что она не может мириться с несправедливостью, что она должна протестовать вот так же, как протестовал сегодня Ярослав Серегин, сторону которого она решительно заняла, еще не догадываясь, что заняла она сторону лесника не только потому, что не прав был лесничий, но и потому, что ей неожиданно понравился молодой человек, умеющий отстаивать свою правоту. И, может быть, потому, что сама она до сего времени не пыталась спорить с Погорельцевым, даже когда чувствовала в его словах и поступках неправду.