– Указатель исчез.
Мужчина в кепке бросил на него странный взгляд, но промолчал.
– Указатель на пляж. У меня там стоит палатка.
Мужчина посмотрел в зеркало заднего вида.
– Указатель?
– Да, указатель. Сине-белый. Обычный.
– Хм… ты прав, – отозвался водитель. – Там обычно висит указатель.
– Больше нет.
– Может, забрали починить.
– Посреди отпуска?
– Ну, я не знаю… Это важно?
– Нет… наверное, нет… просто странно.
Мужчина за рулем не ответил и свернул в лес. Указателей на повороте не было. Да и ехали они не по дороге, а по какой-то тропе. Может, лосиной, подумал он. Вот они идут по ней, ничего не подозревая, а в кустах сидят крестьяне и ждут с ружьями наперевес. «Лучше проявлять осторожность», – подумал он, косясь на водителя. Он ведь тоже крестьянин. Кто знает, что у него на уме. Кулаки у него, сразу видно, крепкие. Они выехали на перекресток. Он подумал о предстоящем ужине: костер, шашлык, пиво, шнапс… Невыпитый после обеда виски начинал сказываться. В горле пересохло. Язык разбух и мешался во рту. «Никогда больше не пренебрегать послеобеденным виски», – подумал он. Пикап карабкался на холм. Лес стал светлеть, и вскоре они выехали на опушку. Водитель выключил зажигание.
– На месте, – объявил он и вышел из машины.
Вид с вершины холма открывался потрясающий. Ощущение было словно стоишь на вершине мира. Видно было весь лен[3] на мили вокруг. А перед тобой сосновое море, прямо до горизонта. Солнце садилось на западе. Отсюда можно было любоваться закатом, провожая солнце взглядом, пока оно не превратится в золотой пожар на горизонте, чтобы через несколько часов снова подняться в небо.
Но они приехали сюда не за этим.
– А вот и остальные, – сказал мужчина в кепке, показывая на людей неподалеку.
Он насчитал четверых. Все были одеты в грубые джинсы, клетчатые рубашки, грубые ботинки и кепки, как у водителей. Вид у всех был крестьянский. Он единственный выглядел как городской. Синяя рубашка заправлена в брюки. И яхтенные туфли грубыми никак не назовешь. Кепки у него тоже не было. Водитель представил его остальным. Судя по всему, только он был не местным. «Может, пятьсот крон – это много для крестьян, – подумал он. – Может, они только изображают туристов, а пять сотен собираются разделить по сотне на каждого. Этого им хватит на мешок удобрений или что там крестьянам нужно». Но деньги у него еще не просили.
– Займем позиции, – объявил мужчина в кепке. Он уже привык о нем так думать, хотя на самом деле в кепках были все. Странное у него выражение – занять позиции.
Мужчина в кепке пошел по направлению к вышке. На вид она казалась недавно построенной. Непонятно было, зачем тут вышка, но, может, с нее лучше следить за лосями… Они поднялись по лестнице. Вышка оказалась выше, чем выглядела снаружи. Так всегда бывает, когда прыгаешь в воду с вышки. Но он давно уже не прыгал. Он вообще давно уже не делал ничего, заслуживающего внимания. Он не жил, а существовал. Не лазил на вышки, не разжигал костров. Шнапс, конечно, пил, но кто его не пьет… Он думал, что жил, но это была не жизнь.
Он чувствовал на лице ветер. Чувствовал себя одновременно большим и маленьким.
– Смотри вниз, – услышал он слова одного из мужчин.
Он посмотрел. Внизу видно было, как волнуется листва, как поднимаются и опускаются ветки. Видно было, как что-то коричневое или черное – сложно было различить цвета в сумерках – передвигается там. Наконец он увидел лосей на перекрестке тропинок. Они направлялись на восток. Лоси. Первые в его жизни. Судя по всему, одна семья, хотя по размерам сложно было определить. Они пришли как по заказу. Может, их натренировали, чтобы они появлялись, когда туристы на вышке… но это казалось слишком неправдоподобным. Хотя кто знает. Может, крестьяне тут научились за неимением людей разговаривать с лосями.
Животные неспешно шли на восток. Пару раз они останавливались и пробовали ветки на вкус и свежесть. Передвигались они неуклюже, но все же в них было что-то величественное. Короли леса. Внезапно он пожалел, что не взял жену с собой. Мысль была неожиданной. Но ведь они тоже могли быть семьей, настоящей семьей. Как у лосей. Все могло быть по-другому. Лоси исчезли в лесу. Спектакль окончен. Лоси продолжили свой путь.
Он оглянулся по сторонам и понял, что все смотрят на него, словно ждут какой-то реакции. Он уже понял, что единственный тут за деньги, но это не играло никакой роли. Он уже получил то, что хотел. Лоси изменили его. Ему хотелось немедленно рассказать ей обо всем. Но это невозможно. Один он путь назад не найдет. Да и пешком отсюда не дойти. К тому же они наверняка оскорбятся, если он попросит отвезти его домой прямо сейчас. Мужчина в кепке дал команду спускаться с вышки. Они откуда-то вытащили ящик и стали из него что-то доставать. Подойдя ближе, он увидел мишени с изображением лосей. Мужчина поднял одну. Она была размером почти с лося. Двое мужчин сходили к пикапу и вернулись с ружьями.
– А теперь поохотимся! – объявил мужчина в кепке.
– Как? – спросил он.
– Поставим мишени на опушке, – пояснил мужчина, – и постреляем.
– Я никогда из ружья не стрелял… – пробормотал он.
– Самое время начать.
Мужчина в кепке кивнул мужчине в клетчатой рубашке, и тот передал ружье. Наверное, специальное ружье на лося. Он о таких слышал. Он взвесил его в руках. Внезапно ему вспомнился пакет с хлебом. Теперь он раскаивался в том, что выкинул его в озеро. Раскаивался больше, чем во всем плохом, что он когда-либо делал. Стоя тут с этим чертовым ружьем в руках, окруженный крестьянами, он внезапно почувствовал, что, выбросив пакет, совершил нечто непростительное. Непонятно, откуда взялись эти мысли, но он вдруг осознал, что перешел последнюю черту. Последнюю черту в их отношениях. Перешел последнюю черту.
Она хотела уйти. Хотела бросить его. Но он не позволил ей это. Дал понять, что случится, если она осмелится его бросить.
– Поставим мишени, – сказал мужчина в кепке.
Он сам не знал, что сделает, реши она его оставить. Может, она знала это лучше его самого. Она хорошо знала, на что он способен.
«Боже, дай мне выбраться отсюда. Пока не слишком поздно. Слишком поздно», – повторил он про себя, гадая, почему его посещают такие странные мысли. Он стоял, пока крестьяне расставляли мишени в лесу. Часть было видно, часть – нет. Непонятно, как по ним стрелять. Но он не собирался стрелять. С него хватит мужских развлечений. Ему хотелось только поскорее отсюда выбраться и вернуться к жене. Он изменился. Он не будет повторять прежних ошибок. Мужчины стояли вокруг него с ружьями наперевес. Они будто уже родились с ружьями в руках. Так оно, наверное, и бывает в этих местах. Они смотрели на него, словно ожидая, что он сделает первый выстрел. «Я тот, кто сделает первый выстрел», – подумал он, улыбнувшись. Но никто не показал ему, как стрелять. И патронов ему не дали, или чем там они стреляют.
– Мне кажется, одна из мишеней упала, – сказал мужчина в кепке и кивнул ему: – Сможешь ее поднять?
– Я? – удивился он.
Мужчина в кепке кивнул.
Он осторожно положил ружье на землю – вдруг оно заряжено – и пошел к деревьям.
Он не видел никакой мишени на земле. Если она и была там раньше, то теперь исчезла, как указатель на пляж.
– Левее! – крикнул мужчина в кепке. – За можжевельником!
И внезапно он узнал диалект. Эту мелодичную речь он уже слышал раньше. У нее. В этой деревне она проводила лето. Здесь. Она знает всех этих крестьян. Они дружили в детстве.
Она читала карту.
Казалось, это было вечность назад.
Это она завела их сюда.
В реальности там не было никакого кемпинга.
Он увидел мишень за кустом можжевельника. Она стояла прямо. Лось искоса смотрел на него. Или на что-то позади? Он обернулся. Увидел клетчатые рубашки, кепки, сапоги, поднятые ружья… Они целились в него. «Вы должны целиться в лося», – подумал он, прежде чем осознать. Осознать, что происходит. Раздался металлический щелчок. Звук был незнакомый, но он сразу догадался, что это за звук. «Некоторые вещи доходят быстро», – подумал он. Небо за мужчинами было оранжевого цвета. На его фоне виднелся темный силуэт вышки. И наверху он увидел фигуру. Он хотел замахать. Хотел позвать. Хотел все объяснить. Хотел взбежать вверх по ступеням. Хотел улететь. Вечерний бриз развевал ее юбку как черный флаг.
Оке Эдвардссон родился в Экше в 1954 году. Начал он с работы журналистом, потом учителем в Гётеборгской школе журналистики, прежде чем издал свою первую книгу в 1995 году. Роман «Посвящается всему, что умерло» получил премию за лучший дебют от Шведской детективной академии. В этом романе впервые фигурировал главный инспектор Эрик Винтер, который после фигурировал еще в одиннадцати книгах. За последние романы «Танец с ангелом» и «Небо – это место на земле» Эдвардссон в 1997 и 2001 годах получил премии за лучший роман года. По книгам об Эрике Винтере снято много фильмов. Права на них проданы в другие страны, включая США.
Ингер Фриманссон
В нашем темном доме
У Ингер Фриманссон нет общих героев, но места и события могут повторяться из книги в книгу.
В своих произведениях она создает собственный воображаемый мир – Фриманссонленд, где живут и действуют ее персонажи. Некоторые из ее книг можно назвать психологическими триллерами, другие – психологическими романами. Четкую границу обозначить трудно, но во всех ее произведениях присутствуют мрачная атмосфера и ужасные поступки, которые люди совершают по отношению друг к другу, невзирая на последствия. Читателям следует знать, что 13 декабря в Швеции – день Святой Люсии. Шведы очень любят этот праздник, особенно дети. Традиция празднования уходит своими корнями в древние обычаи германских племен, привнесенные в Швецию, но современную популярность он приобрел в двадцатые годы двадцатого века, когда в городах стали объявлять конкурс красоты «Люсия». Начинается праздник с утренней процессии, в которой принимает участие Люсия, одетая в белое платье с алой лентой на поясе и свечами в волосах, и ее подруги и друзья – девушки в белом с мишурой в волосах и «звездные мальчики» с остроугольными колпаками, украшенными золотыми звездами. Они поют традиционные песни и желают счастливого Рождества.
На роль Люсии выбирают самую красивую девушку города, школы, компании и так далее. Победительница посещает больницы, дома престарелых, церкви и даже нобелевских лауреатов. Они поют, угощают кофе, имбирными пряниками, глинтвейном, булочками с шафраном – все эти вкусные вещи ассоциируются с Люсией. Празднуют Люсию и в домах обычных шведов. Там песни поют дети. Почему Люсия? Потому что в Сицилии две тысячи лет назад была святая мученица Люсия, слава которой дошла и до Швеции.
Но в шведском празднике Святой Люсии нет ничего религиозного. Это даже не выходной. Просто один из рождественских праздников. Подростки часто не спят всю ночь, веселятся и развлекаются, чтобы на рассвете пойти с процессией будить родителей и учителей.
Доктор Росберг был очень стар. В его возрасте уже не стоило бы работать, говорила Инга-Лиза.
– Но мне-то что, – добавляла она со смехом. – Мне он выписывает все, что ни попрошу. Правда, с поучениями, но главное – результат.
Инга-Лиза была ее новой подругой в Хофшё. Лет пятидесяти, громкая, наглая, но с добрым сердцем. Они познакомились по дороге из города, в автобусе, а потом обнаружили, что живут в одном доме.
– Ничего себе! Ты тоже здесь живешь!
Она постоянно ругалась. Зато у нее были связи. У Яннике не было никого. Однажды вечером они играли в карты на уютной кухне Инги-Лизы, и та рассказала о докторе Росберге.
– Я хожу к нему уже много лет. Он выписывает мне рецепты на все, что ни попрошу. Он знает, что у меня проблемы со сном. Артроз и фибромальгия мне спать не дают. Много женщин этим страдают. И доктор Росберг понимает женские страдания. В последний раз он прописал мне лекарство, способное свалить быка, так что принимать его надо очень осторожно.
Она долго думала об этом. О лекарстве, способном убить быка. Никаких конкретных планов у нее не было, только мысли. Но с мыслей все и началось.
Собравшись с силами, она записалась на прием. Ей пришлось так долго звонить в дверь, что она уже готова была сдаться. Наконец раздались шаркающие шаги в коридоре. Дверь открылась, и выглянул морщинистый старичок.
– Фрёкен Линдер, это вы?
– Да, – ответила она.
– Добро пожаловать. Заходите.
Руки у него были такие длинные и худые, что вены, казалось, лежали поверх кожи. Одна мысль о том, что они будут касаться ее тела, ужасала. Но выбора у Яннике не было. Нужно разыграть эту пьесу.
– Добрый день, – произнесла она, придавая своему лицу страдальческое выражение и стараясь тяжело дышать.
– Присаживайтесь. Я вас вызову, – сказал он, показывая на диван.
Приемная у него располагалась в просторной квартире в Эстермальме. Мебель там была старая, обтянутая плюшем, засаленная, вся в пятнах. Инга-Лиза сказала, что в квартире он жил один; она ни разу не видела ни фру Росберг, ни медсестру. На диване лежала вязаная и изрядно потрепанная собачка. От носа почти ничего не осталось. Яннике представила, как дети искали у нее утешения, пока ждали приема врача, слыша ужасные стоны и крики из кабинета.
Она сняла шубу из искусственного меха и размотала полосатую шаль, согревавшую уши на морозе. Холода начались уже в ноябре. Даже выпавший снег не растаял, напоминая о скором Рождестве. Наверное, они сейчас сидят на работе и обсуждают снег за чашкой кофе. Встреча за чашкой кофе всегда была главным событием дня на работе. Наверное, горят две свечи – в знак второго адвента. Сильвия, как обычно, купила свечи и украсила их белым мхом. Она же взяла из подвала подсвечники и красные скатерти, которыми они пользовались весь декабрь и начало января, пока кто-нибудь (чаще всего это была Эви) не забирал их домой постирать в стиральной машинке. Наверняка купили имбирного печенья и сдобу с шафраном. У нее в ушах еще звучал хруст сахара, которым их посыпали. Как бы аккуратно они ни старались нарезать сдобу и выложить на тарелки, весь пол все равно был в крошках и сахаре. Порой кто-нибудь клеил злобную записку на кухне:
Твоя мама тут не работает. Убери за собой.
Это давало эффект, но только на время.
Яннике опустилась в кресло и взяла журнал. Женским журналам было лет пятнадцать. Зачитаны они были до дыр. Она листала журналы, поражаясь молодым знаменитостям в старомодных нарядах с ужасными прическами. Ватные плечи, налаченные волосы… Выглядело это нелепо. Вскоре дверь в кабинет открылась. Прокашлявшись, врач объявил:
– Фрёкен Линдер, ваша очередь.
Как будто, кроме нее, тут был кто-то еще.
Он присел за массивный стол и почти скрылся за стопками бумаг. Слева от него на маленьком столе стоял пыльный пластиковый скелет, скалясь на нее зубами. Яннике поежилась.
– Что привело вас ко мне, фрёкен Линдер?
– Мне вас посоветовала моя подруга… Инга-Лиза… – Внезапно фамилия подруги выпала у нее из головы, и Яннике смутилась.
Мужчина достал бумагу из пачки. Она увидела записи, сделанные дрожащей рукой, и вдруг зарыдала. Без всякой на то причины. Слезы просто хлынули из глаз, словно отчаянный крик о помощи. Смутившись еще больше, она закрыла рот ладонью.
Он сочувственно посмотрел на нее. Кожа под глазами у врача висела мешками, словно глазные яблоки в любую секунду могли вывалиться. Яннике достала платок.
– У меня все болит, – прошептала она.
– Где у вас болит? – спросил он с участием.
– Тут и тут… все тело….
– Хм… – Он полистал бумаги. – Вы обращались к врачу раньше?
– Нет.
– Почему?
– Думала, что врач мне не поможет…
– Почему?
– Понимаете, у моей мамы были эти боли, у ее сестер, у бабушки… Они сказали, что у женщин такое бывает и ничего с этим не поделаешь. Что-то вроде фибро… Нет смысла идти к врачу, сказали они. Им нет дела до наших женских недугов. А потом я познакомилась с Ингой-Лизой, моей соседкой. Она рассказала мне о вас, доктор Росберг… о том, какой вы хороший врач, как вы заботитесь о пациентах и не хотите, чтобы люди страдали….
Он отложил бумаги и уставился в окно. Крылья носа подрагивали.