— Этих людей я хорошо знаю, они состоят в правлениях своих организаций.
— Что вовсе не доказывает наличие у них финансовых способностей для управления Компанией вроде вашей.
— Вряд ли вы где-нибудь найдете группу более умных и достойных людей, — сказал Уоллингфорд.
Голос его вдруг стал ледяным, а лицо залила краска.
Я всерьез думала, что он сейчас выгонит нас, но в этот момент в дверь постучали, и вошел доктор Челтавини.
Это был низкорослый, сдержанный с виду мужчина лет семидесяти, с едва заметным итальянским акцентом. Он рассказал нам, что, согласившись в свое время возглавить лабораторию «Джен-стоун», безоговорочно верил в то, что вакцина против рака может быть разработана. Поначалу ему удалось достичь многообещающих результатов в разведении мышей с генетическими раковыми ячейками, но потом стали возникать проблемы. Ему не удавалось воспроизвести эти ранние результаты. Прежде чем удастся с уверенностью сделать какие-либо выводы, потребуется провести исчерпывающие тесты и выполнить большой объем работ.
— В свое время произойдет прорыв, — сказал он. — В этой области работает много специалистов.
— Что вы думаете о Николасе Спенсере? — спросил Кен Пейдж.
Лицо доктора Челтавини посерело.
— Поступив в «Джен-стоун», я поставил на кон свою безупречную репутацию сорокалетней работы в этой области. Ну а теперь оказался причастным к падению компании. Ответ на ваш вопрос таков: я презираю Николаса Спенсера.
Когда Кен вернулся в лабораторию с доктором Челтавини, мы с Доном ушли. У Дона была назначена встреча в Манхэттене с аудиторами. Я сказала ему, что позже встречусь с ним в офисе и что утром собираюсь поехать в Каспиен, город в штате Коннектикут, где вырос Николас Спенсер. Мы сошлись на том, что надо поторопиться и скорей закончить эту скандальную статью, пока новости свежи.
Это не помешало мне поехать на север, а не на юг. Переполняло любопытство, которое заставило поехать в Бедфорд, чтобы своими глазами увидеть следы пожара, едва не отнявшего жизнь у Линн.
7
Нед помнил, как доктор Райан, с которым он встретился в больнице, с недоумением посмотрел на него. Вот почему Нед опасался прийти туда снова. Но ему надо было вернуться. Надо было войти в палату, где лежит Линн Спенсер.
Если он это сделает, тогда, может быть, его перестанет преследовать лицо Энни, которое вспомнилось в тот момент, когда загорелась машина и она не могла выбраться. Ему хотелось увидеть на лице Линн Спенсер то же самое выражение ужаса.
Позавчера по телевизору в шестичасовых новостях, а затем в одиннадцать часов показывали интервью с ее сестрой или сводной сестрой, как ее там. «Линн страдает от боли», — сказала та таким печальным голосом, словно хотела сказать: «Пожалей ее. Не ее вина, что твоя жена мертва. Она и ее муж просто хотели тебя надуть. Вот и все, на что они рассчитывали».
Энни. Когда он в конце концов засыпал, она ему всегда снилась. Иногда сны были приятными. Словно они в Гринвуд-Лейке, лет пятнадцать назад. При жизни его матери они никогда там не бывали. Мама не любила, когда к ней кто-нибудь приезжал. Но когда мать умерла, дом перешел к нему, и Энни была в восторге: «У меня никогда не было своего дома. Я там все хорошо устрою. Вот увидишь, Нед».
И она действительно хорошо все там устроила. Дом был небольшой, всего из четырех комнат. Энни за несколько лет накопила денег, чтобы купить новую мебель для кухни и нанять умелого человека для ее установки. На следующий год она накопила денег на покупку нового унитаза и раковины для ванной комнаты. Заставила Неда отодрать старые обои, и они вместе покрасили дом внутри и снаружи. Купили окна в той фирме, которая все время давала рекламу своих экономичных окон по телевидению. А еще у Энни был свой сад, прекрасный сад.
Нед все вспоминал, как они вместе красили дом. Ему снилось, как Энни вешает шторы и, отступив назад, говорит, какие они красивые.
И еще он вспоминал выходные. Они ездили туда каждые выходные с мая до конца октября. Для обогрева дома было только два электрических камина, которые зимой обходились бы слишком дорого. Она планировала, что, когда выйдет на пенсию, они установят в доме центральное отопление и смогут жить там круглый год.
В октябре прошлого года Нед продал дом своему соседу. Тот хотел увеличить свою собственность. Он заплатил за дом не так уж много, потому что по новому законодательству их участок не годился под застройку, но Неду это было безразлично. Он знал, что, сколько бы ни вложил в «Джен-стоун», эти деньги принесут состояние. Ему обещал это Николас Спенсер, когда рассказывал про вакцину. Нед познакомился со Спенсером, работая у специалиста по ландшафтному дизайну в поместье Бедфорд.
Он не сказал Энни, что продает дом, потому что не хотел, чтобы она стала его отговаривать. Потом в один прекрасный день в феврале, когда он работал, Энни решила проехаться до Гринвуд-Лейка, а дом был уже продан. Приехав домой, она принялась колотить его кулаками в грудь. Ярость не утихла даже после того, как он отвез ее в Бедфорд показать небольшой особняк, который он собирался для нее купить.
Нед сожалел о том, что Николас Спенсер мертв. «Хотелось бы самому его прикончить, думал он. — Если бы я его не послушался, Энни была бы жива».
Прошлой ночью он не мог заснуть, ему привиделась Энни. Она велела ему пойти в больницу и повидаться с доктором Грином. «Тебе нужно лекарство, Нед, — сказала она. — Доктор Грин даст тебе лекарство».
Если он запишется на прием к доктору Грину, то сможет попасть в больницу и никому не покажется странным, что он там. Он выяснит, в какой палате лежит Линн Спенсер, и пойдет туда. И прежде чем убить ее, он расскажет ей все об Энни.
8
В тот день я не собиралась навещать Линн, но, проехав мимо руин, бывших когда-то ее домом в Бедфорде, сообразила, что нахожусь в десяти минутах езды от больницы. Решила туда заехать. Честно признаюсь: я видела снимки этого прекрасного дома и теперь, при взгляде на обуглившиеся руины, вдруг поняла, как повезло Линн, что она спаслась. В ту ночь в гараже стояли еще две машины. Если бы тот пожарный не заметил красный «Фиат», на котором она обычно ездила, и не спросил о нем, ее уже не было бы в живых.
«Линн повезло больше, чем ее мужу», — думала я, въезжая на стоянку больницы. Я не сомневалась, что сегодня не наткнусь на фоторепортеров. В этом вечно спешащем мире едва не состоявшаяся встреча Линн со смертью уже не была сенсацией и могла вызвать интерес, только если кто-то был бы арестован по подозрению в поджоге или если сама Линн оказалась бы причастной к разграблению «Джен-стоун».
После получения пропуска в больницу меня направили на верхний этаж. Выйдя из лифта и оглядевшись по сторонам, я поняла, что все здесь предназначено для пациентов с большими деньгами. На полу в коридоре было ковровое покрытие. Свободная комната, мимо которой я прошла, могла быть комнатой пятизвездочной гостиницы.
Наверное, следовало позвонить заранее. Мысленно я представляла себе ту Линн, которую видела два дня назад — с кислородными трубками в носу, с повязками на руках и ногах и при виде меня трогательно благодарную.
Дверь в палату была приоткрыта. Заглянув туда, я не сразу решилась войти, потому что Линн разговаривала по телефону. Она сидела, откинувшись, на диване у окна и выглядела совершенно по-другому. Кислородных трубок не было. Повязки на руках стали гораздо меньше. Вместо больничной сорочки, в которой она была во вторник, на ней было бледно-зеленое атласное платье. Волосы снова собраны в пучок. Я услышала, как она говорит: «Я тоже тебя люблю».
Должно быть, Линн почувствовала мое присутствие, потому что, закрывая сотовый, повернулась ко мне. Что же я увидела на ее лице? Удивление? Или на миг на нем промелькнуло раздражение, а может быть, тревога?
Но в следующий момент она любезно улыбнулась, проговорив радушным голосом:
— Карли, как мило, что вы пришли. Только что разговаривала с папой. Никак не могу уверить его, что со мной все в порядке.
Я подошла к ней и, понимая, что не следует дотрагиваться до ее руки, неловко похлопала ее по плечу, а потом уселась в широкое кресло напротив нее. На столе рядом с Линн стояли цветы, они были и на туалетном столике, и на ночном. Ни один букет не походил на то, что можно ухватить на бегу в больничном вестибюле.
Это были дорогие цветы, как и все, имеющее отношение к Линн.
Я злилась на себя за то, что она моментально вывела меня из равновесия тем, что в своем настроении была непредсказуема. В нашу первую встречу во Флориде Линн держалась снисходительно. Два дня назад казалась уязвимой. А сегодня?
— Карли, не могу выразить всю благодарность за то, как вы говорили обо мне в том интервью, что было на днях, — сказала она.
— Я сказала лишь, что вам повезло остаться в живых, и говорила о ваших физических страданиях.
— Мне снова стали звонить друзья, которые перестали со мной разговаривать, когда узнали о том, что совершил Ник. Полагаю, увидев вас по телевизору, они поняли, что я такая же жертва, как они.
— Линн, что вы сейчас думаете о муже?
Я должна была задать этот вопрос, понимая, что именно он заставил меня сюда прийти.
Линн, стиснув зубы, смотрела мимо меня. Потом сжала руки, поморщилась и вновь их разжала.
— Карли, все произошло так быстро. Авиакатастрофа. Я не могла поверить, что Ник погиб. Он не вмещался в обычные человеческие рамки. Вы его видели и, полагаю, это почувствовали. Я считала его человеком, на которого возложена важная миссия. Он говорил: «Линн, я намерен победить раковые клетки, но это только начало. Когда я вижу глухих или слепых от рождения детей, умственно отсталых или с расщеплением позвоночника и понимаю, как близко мы подошли к предотвращению подобных врожденных дефектов, то схожу с ума оттого, что мы еще не закончили разработку вакцины».
Я встречалась с Ником Спенсером лишь однажды, но много раз видела его телеинтервью. Сознательно или нет, Линн скопировала интонации его голоса, это кипение страстей, которое произвело на меня такое сильное впечатление.
Она пожала плечами.
— Теперь я спрашиваю себя: не была ли ложью вся моя жизнь с ним? Не потому ли он на мне женился, что мог через меня познакомиться с людьми, с которыми в противном случае мог бы и не встретиться?
— Как вы с ним познакомились? — спросила я.
— Лет семь назад он пришел в пиар-фирму, где я работаю. Мы имеем дело только с клиентами из высшего общества. Он хотел начать для своей фирмы рекламную кампанию, чтобы люди узнали о разрабатываемой вакцине. Потом он стал за мной ухаживать. Я знала, что похожа на его первую жену. Не могу сказать, что это было. Мой отец лишился пенсионных накоплений из-за того, что доверился Нику. Если Пик умышленно обманул отца, как и всех этих людей, то человека, которого я любила, просто не существовало.
Замявшись, она продолжала:
— Вчера меня навестили два члена правления. Чем больше узнаю, тем больше убеждаюсь и том, что Ник с самого начала был мошенником.
Я решила сказать ей о том, что собираюсь писать о нем подробную статью для «Уолл-стрит уикли».
— Это будет статья о том, как деньги сыпятся с небес, успевай только руки подставлять, — сказала я.
— Наши деньги уже просыпались и пропали.
Зазвонил телефон у кровати. Я сняла трубку и протянула Линн. Она со вздохом послушала и сказала:
— Да, пусть поднимутся. — Потом вручили мне трубку. — Со мной хотят поговорить о пожаре двое полицейских из Бедфорда. Думаю, вам лучше уйти, Карли.
Хотелось бы мне присутствовать на этой встрече, но меня вежливо выставляли. Положив трубку на рычаг, я взяла сумку и тут кое-что вспомнила.
— Линн, завтра я еду в Каспиен.
— Каспиен?
— Городок, в котором вырос Ник. Вы там никого не знаете, с кем я могла бы встретиться? Ник упоминал каких-нибудь близких друзей?
Она с минуту раздумывала над вопросом, потом покачала головой.
— Что-то не припомню.
Потом вдруг отвела от меня взгляд и тихонько вскрикнула. Я повернулась, чтобы посмотреть, что ее напугало.
В дверном проеме стоял мужчина, одна рука которого была засунута под пиджак, а другая в карман. Лысеющая голова, землистый цвет лица и впалые щеки. Мне показалось, он болен. Вошедший пристально посмотрел на нас обеих, потом бросил взгляд в коридор.
— Извините. Похоже, я ошибся этажом.
Пробормотав извинение, он удалился.
Через минуту на его месте у входа в комнату появились двое полицейских в форме, и я ушла.
9
По дороге домой я услышала по радио, что полиция допрашивает подозреваемого в поджоге дома Николаса Спенсера в Бедфорде, причем Спенсера называли, как обычно, пропавшим без вести или погибшим президентом «Джен-стоун».
Я узнала, к своему огорчению, что подозреваемым оказался тот самый человек, который вспылил на собрании акционеров в понедельник вечером, и произошло это в гостинице «Гранд-Хайат» в Манхэттене. Это был тридцатишестилетний Марти Бикорски, житель Уайт-Плейнса, штат Нью-Йорк, работавший на бензозаправочной станции в городке Маунт-Киско, по соседству с Бедфордом. Во вторник ему оказали помощь в больнице Святой Анны по поводу ожога кисти правой руки.
Бикорски утверждал, что в ночь пожара работал до одиннадцати, затем встретился с друзьями, чтобы выпить пару бутылок пива, и к половине двенадцатого был уже дома в постели. В ходе допроса он признался, что в баре распространялся про дом в Бедфорде, хвастаясь, что подожжет его, не моргнув глазом.
Жена Бикорски подтвердила показания, относящиеся ко времени его возвращения домой и отхода ко сну, но призналась также, что, проснувшись в три часа, не увидела мужа рядом. И еще она сказала, что не удивилась его отсутствию, поскольку сон у него беспокойный: иногда среди ночи он может накинуть куртку поверх пижамы и выйти покурить на заднее крыльцо. Она заснула снова и не просыпалась до семи утра. В это время муж уже был на кухне с обожженной рукой. Он сказал, что обжегся пламенем горелки, когда вытирал пролитое какао.
На днях я говорила следователю Джейсону Ноулзу из Главной прокуратуры штата, что не считаю того человека (теперь я знаю, что это Марти Бикорски) причастным к пожару, что он был скорее встревожен, а не жаждал мести. Я подумала, что теряю чутье, столь важное для работы в средствах информации. Потом решила, что не изменю своего мнения, как бы ни думал об этом Ноулз.
Крутя баранку, я вдруг поняла, что в голове у меня мелькает какая-то мысль. Потом до меня дошло. Лицо мужчины, ненадолго появившегося в дверном проеме палаты Линн. Я догадалась, что видела его раньше. Во вторник, когда у меня брали интервью, он стоял у входа в больницу.
Бедняга, подумала я. У него был такой подавленный вид. Я предположила, что кто-то из его семьи — пациент этой больницы.
В тот вечер я ужинала с Гвен Харкинс «У Ниари» на Пятьдесят седьмой Восточной улице. Подрастая, она жила неподалеку от меня в Риджвуде. Мы с ней ходили в одну и ту же среднюю школу. Она уехала в университет на юг, в Джорджтаун, а я — на север, в Бостонский университет. Но у нас были совместные семестры в Лондоне и Флоренции. На моей свадьбе с этим прохвостом она была подружкой невесты. А когда умер мой ребенок, а муж уехал в Калифорнию, именно она заставляла меня бывать с ней на людях.
Гвен высокая и гибкая, у нее рыжие волосы. Она обычно ходит на высоких каблуках. Бывая вместе, мы наверняка представляем собой довольно странное зрелище. Я, как разведенная женщина, придерживаюсь того мнения, что если уж Бог соединяет кого-то, то разъединить может только штат Нью-Йорк. У Гвен есть пара знакомых парней, за одного из которых она могла бы выйти замуж. Но, по ее словам, ни один из них не вызывает у нее желания все время держать сотовый около уха. Скорее оба вызывают желание не отвечать на звонки. Ее мать, как и моя, твердит ей о том, что когда-нибудь она встретит «того самого парня». Гвен — адвокат одной из ведущих фармацевтических компаний. Когда я позвонила ей и предложила поужинать «У Ниари», у меня было два повода для встречи.