Когда он умер, единственной, кто его оплакивал, была его внучка Оливия, подруга Огюстины. Академическое сообщество забыло о нем напрочь. Но все свои знания о странном языке и необычных драгоценностях с затейливыми резными фигурками он передал Оливии. Так что, когда открытие в мастабе было обнародовано, единственным экспертом на планете в этом вопросе оказалась Оливия Файфилд.
Огюстина и по сей день понятия не имела, что случилось с ее подругой. Когда Оливия приехала, её не было на месте. А к тому времени, когда она вернулась на раскопки, Оливия пропала.
Они обыскали всю область, так же как и мастабу. Огюстина нутром чувствовала, что Роберт Бартлетт так или иначе причастен к исчезновению Оливии. Сразу, как только вернулась на раскопки, она выяснила, что в тот день Роберт отослал всех сотрудников в город. В момент приезда Оливии он был там один.
Потребовалось почти два дня, чтобы найти хоть какой-то след её подруги и когда она, наконец, его отыскала, оказалось, что это письмо и стопка пергаментных листов, содержащая полный перевод нового языка. Где ее подруга раздобыла перевод и куда подевалась сама, так и осталось загадкой.
Огюстина протянула руку, включила лампу на прикроватной тумбочке и перегнулась над краем кровати. Выдвинув из тумбочки ящик, она залезла в самый его дальний угол и достала сложенный листок бумаги. Развернув его, она прочитала: «Не беспокойся обо мне. Я уезжаю на некоторое время. Не уверена, что когда-либо вернусь. Но возможно когда-нибудь мы снова увидим друг друга. Спасибо за то, что ты была такой замечательной подругой».
Слезы наполнили глаза Огюстины, и она поморгала, не давая им пролиться. Оливия была лучшей подругой, которая у неё когда-либо была. Они были малоподходящей парой. Огюстина была высокой и спортивной, в то время как Оливия — невысокого роста и с соблазнительной фигуркой. У Оливии были длинные светлые волосы, точёное лицо сердечком и безупречная красота. Тогда как чёрные волосы Огюстины всегда были коротко подстрижены, а лицо — самое что ни на есть обычное. Тем не менее, эти двое сошлись сразу же, обе жертвы превратных представлений и слухов. Они сблизились ещё со школьных времён, и работали вместе, когда только появлялась возможность. Даже теперь, спустя четыре года, потеря подруги оставалась огромной незаполненной брешью в ее жизни.
«Как жаль, что я не могу поговорить с тобой теперь», — Огюстина снова сложила письмо и засунула обратно в ящик. — «Как бы хотелось узнать, в какую же преисподнюю ты подевалась».
После того, как со времени исчезновения Оливии прошло несколько недель, у властей появились подозрения и они начали заниматься расследованием. Но ни следа ее так и не было найдено. Все ее счета в банке оставались нетронутыми. Наконец, она была объявлена без вести пропавшей, а ее досье сделано общедоступным. Огюстина убрала квартиру подруги, храня ее имущество до тех времён, когда она, наконец, вернулась бы. Она не могла заставить себя поверить, что Оливии нет в живых.
Скатившись с кровати, Огюстина подошла к картине с изображением египетских пирамид. Просунув руку под раму, она отодвинула картину в сторону, под ней обнаружился маленький сейф. Набрав код на дисковой шкале, она открыла дверцу и вытащила ожерелье. Оно принадлежало Оливии и прилагалось к письму, которое подруга оставила ей, наряду с инструкциями о различных других местах в Египте, где могло быть найдено больше информации относительно потерянной цивилизации.
«Зачем?»Огюстина все еще не понимала, по какой причине Оливия оставила ожерелье ей. Оно стало находкой столетия и сделало Огюстине карьеру. Теперь она была самым главным ученым по этой пропавшей цивилизации.
Она бросила бы все это в тот же миг, если бы это вернуло подругу.
Держа ожерелье на весу, она внимательно рассматривала филигранный резной орнамент, покрывающий серебряный торквес [2], а также вправленные в него аметисты глубокого фиолетового оттенка. Тот камень, что находился в центре, был совершенно круглым. С боков его обрамляли два меньших по размеру, вырезанные в формы полумесяцев. В письменах говорилось о Лэйле, Богине Луны.
Огюстина знала, что следует передать ожерелье в музей или в университет для исследования, но не могла. Ожерелье принадлежало Оливии, и было подарено ей её дедушкой, когда никто не верил, что это настоящий артефакт. Оно не было собственностью Огюстины, чтобы отдавать его кому-то.
Казалось, сегодня вечером аметисты сияли как-то необычно ярко. Поддавшись порыву, Огюстина надела торквес себе на шею и позволила прохладному металлу опуститься между ее грудями. Закрыв сейф, она забралась обратно в кровать.
Огюстина выключила свет и откинулась на подушки. Думать не хотелось ни о чём. Ни об Оливии, ни о потерянной цивилизации, Роберте или о том, что может произойти, когда она придёт в понедельник на работу. Закрыв глаза, она попыталась заблокировать все это. Она сомкнула пальцы вокруг ожерелья, ощущая аметисты под своей ладонью. Теперь от них в её руку исходило тепло и успокоение. Вздохнув, Огюстина расслабилась и задремала.
Глава 2
Огюстина понимала, что она спит. Ведь луна обычно бывает желтоватой или белой, а не такой вот — цвета аметиста [3]. Однако зрелище было великолепным: круглый сиреневый шар луны, низко висящий в ночном небе. Тёплый ветерок слегка овевал её кожу, словно нежная ласка любовника.
Она оглядела себя и отметила, что на ней всё те хлопковые пижамные штаны на резинке и майка, в которых она обычно спала. Аметисты и серебряное ожерелье своей тяжестью оттягивали шею, кристаллы сияли так же ярко, как и сама луна.
Было очень странно видеть такой реалистичный сон, но Огюстина решила, что, раз уж она сюда попала — можно бы и осмотреться. Ее ступни были босы, но песчаная дорожка, когда она начала свою прогулку, мягко ложилась под ноги. Она находилась вроде бы в саду, или, может, это был оазис в пустыне. Уверенности у неё не было. Некоторые из растений казались знакомыми, в то время как другие выглядели весьма непривычно.
Было очень много цветов, самых разных размеров и расцветок. Крупные красные цветы с несколькими лепестками, более мелкие фиолетовые, похожие на звездочки, высокие желтые цветы, напоминающие своего рода гибрид подсолнечника… По сторонам, опираясь на решётки, вились лозы, усыпанные сочными на вид лиловыми ягодами. Наверное, какая-то разновидность винограда.
Огюстина протянула руку и провела ею по широкому листу дерева. Кончики пальцев ощутили его мягкость. Она посмотрела наверх, отмечая, что высота дерева — футов десять, если не выше. Ученый в ней зафиксировал, что у него на верхушке вроде бы виднеются грозди крупных, круглых плодов, но она не могла точно разглядеть, какие они. Интересно. Но ведь во сне так обычно и бывает.
Постепенно становилось всё жарче, и ее кожа покрылась испариной. Это не доставляло ей слишком большого неудобства, просто напомнило, что она попала в знойный климат пустыни. Но она провела годы, таскаясь по всевозможным пустыням всего мира, так что некоторое повышение окружающей температуры не отобьёт у неё охоты немножко тут пошпионить.
Какая-то птица послала в ночное небо низкий, протяжный зов. Огюстина остановилась, ощутив, как в глубине души отозвалось её стенание. Птица томилась одиночеством. Она рассеянно провела рукой по груди, над сердцем, и наткнулась ладонью на длинный серебряный торквес. Обхватив пальцами подвеску, украшенную драгоценными камнями, сделала глубокий вдох, наслаждаясь благоуханием окружающих деревьев и цветов.
— Зачем ты здесь?
Огюстина резко обернулась и пристально вгляделась в полумрак, откуда прозвучал мужской голос. Показалось, что от группы тесно растущих деревьев отделился темный силуэт.
— Кто ты? — Она не слишком обеспокоилась. В конце концов, это всего лишь сон.
— Зачем ты здесь? — повторил он.
Огюстина перевела дух. Нет, ну только ей могло так подфартить, чтобы в её сон вторгся какой-то настырный мужчина. Ей что — за день не хватило упёртых мужиков? Однако она чувствовала, что он не позволит ей уйти, пока она не ответит.
— Это — мой сон, а не твой. Зачем ТЫ здесь? — Она бросила ему его же вопрос.
Ее пальцы напряглись вокруг торквеса, она черпала из него успокоение. Забавно, раньше ей никогда не приходило в голову, что его можно носить. Ожерелье принадлежало Оливии, и до вчерашнего вечера у неё не возникало желания его надеть. Теперь же оно ощущалось, как если бы это была ее часть.
Мужчина вроде чуть замешкался в полумраке, а потом смело шагнул в аметистовый свет луны. Огюстина затаила дыхание. Вот теперь она знала наверняка, что спит. Никогда ещё, за все годы своих путешествий, она не встречала мужчины привлекательнее его.
Он был очень высок, по меньшей мере, шести с половиной футов, и все это — одни чистые мускулы. Бронзовый оттенок его кожи казался скорее естественным, чем загаром. Возможно, он был родом с Ближнего Востока. Прямые чёрные волосы спадали на массивные плечи. Широкая грудь была совершенно голой, демонстрируя гладкую кожу. Мужчина был одет во что-то вроде килта, однако сей предмет одежды больше походил на то, что носили древние египтяне. Одеяние спускалось до середины бедра, оставляя его длинные, мускулистые ноги открытыми.
Тело мужчины было потрясающим, но ее очаровало именно его лицо.
Сила. Первое, что пришло в голову. Сила характера была очевидна в жёстких очертаниях подбородка и в прищуре его глаз. Да, с этим человеком не пошутишь. Широкий лоб, крупный, выступающий нос. За ней наблюдали его глаза, столь же темные как ночное небо. Он пристально смотрел на неё, не мигая и не отводя взгляда в сторону. Мужчина выглядел, как скульптурное изваяние, вырезанное из камня. В нём не было ни капли мягкости. Даже губы казались твердыми.
— Это мой сон, а не твой, — возразил он, подходя ближе. Он двигался с неуловимой завораживающей грацией, удивительной для такого крупного человека. Она продолжала стоять на месте, в то время как он медленно обходил вокруг нее, окутывая жаром своего тела.
Это начинало жутко напоминать ее давешнюю встречу с Робертом. Разница лишь в том, что в Роберте её буквально всё отталкивало, тогда как этот незнакомец необъяснимым образом её притягивал. Ее соски сморщились, их отвердевшие кончики натянули тонкую ткань майки. Внизу живота зародилась пульсация, напоминая, как же давно у неё не было секса. Конечно, время от времени она пользовалась вибратором, но ничто не могло заменить ощущения сильного, твердого мужского тела, вонзающегося в неё.
С тех пор прошло уже пять лет, как во время дальних раскопок у неё закрутился роман. Мужчина был археологом, так же, как и она, но из Австралии, — большой, белокурый и крепкий. Они жадно набрасывались друг на друга все эти две недели, пока он там был. Но он и в близкое сравнение не шёл с человеком, который продолжал медленно кружить вокруг неё.
Обоняние дразнил его запах: смесь кожи, мужчины и какого-то пряного мыла или одеколона. Вдыхая его, она ощутила, что её лоно увлажнилось, потому что этот неповторимый, присущий только ему мужской аромат, вытаскивал откуда-то из её глубин давно погребённую женскую суть. Его дыхание едва ощутимой лаской коснулось ее шеи.
— Как тебя зовут?
Дрожь пронзила ее позвоночник, руки покрылись мурашками. Он был так близко, что его губы скользнули по краешку ее уха.
— Огюстина, — выдохнула она, шепот чуть слышно прошелестел в ночном воздухе. Его губы задели чувствительную кожу на её затылке, и она поняла, что он улыбнулся. Она пожалела, что не смогла увидеть этого. Ей почему-то казалось, что он не часто улыбался.
— Огюстина, — повторил он. В его произношении её имя звучало как-то необычно.
— А твоё имя? — Ей страшно хотелось, чтобы имя соответствовало этому незнакомцу из её сна.
— Рорик, сын Эвера и Хары. — Его зубы сомкнулись на мочке её уха, и он осторожно прикусил её.
Огюстина закрыла глаза, когда этот лёгкий укус рикошетом пронёсся по всему ее телу. Капли её сока скатились по внутренней стороне бедра, мышцы лона свело в первобытной пульсации. Груди болезненно набухли, отчаянно желая его прикосновений, бедра колебались сами собой. Ей было жарко до этого, но у внешнего зноя не было ничего общего в сравнении с тем внутренним пожаром, что теперь полыхал в ней. Огюстина облизала губы, сухие и запёкшиеся.
— Рорик. — Она позволила его имени соскользнуть со своих губ. Это было хорошее имя. Сильное. И оно подходило ему.
— Тебе не следует здесь находиться, малышка. — Он отступил назад и, обойдя вокруг, встал перед ней.
Малышка. Никто и никогда не называл её так, за всю её жизнь. Она была такого же роста, а порой даже выше, как большинство мужчин, которых знала. Но только не в сравнении с ним. Рорик был гораздо выше и крупнее её. Рядом с ним она действительно казалась себе, чуть ли не маленькой. И это её… возбуждало. Но, в то же время все эти внезапно возникшие ощущения смущали её.
Огюстина была не слишком сексуальной женщиной, — однако, рядом с этим незнакомцем это почему-то стало не так. Его присутствие выпускало наружу ту ее часть, что она держала взаперти почти всю свою жизнь. Она была Огюстиной Митчелл — уравновешенным учёным, способной постоять за себя как физически, так и морально, со всеми мужчинами на раскопках. Она не узнавала в себе такую Огюстину — женственную, чувственную.
Расправив плечи, она уставилась на него, не обращая внимания на то, что он выглядел еще больше с руками, сложенными на массивной груди. Его бицепсы были просто огромны. Однако, всю свою жизнь, она никогда не отступала ни перед кем, и не собиралась начинать с какого-то типа из своего сна.
— Почему мне не следует здесь быть? Это — мой сон.
Она почувствовала его недовольство, несмотря на то, что он не двинулся и не сделал ни единого жеста, выдающего его состояние. Этот человек был неимоверно сдержан.
— Для тебя не безопасно находиться рядом со мной.
Огюстина наблюдала, словно заворожённая, как его длинные, крупные пальцы выпрямились и сжались в кулаки. Она не боялась, что он причинит ей боль. Напротив, у нее было чувство, что у этого мужчины огромная выдержка, возможно даже, иногда чересчур.
— Почему это не безопасно? — Огюстина почти не узнавала мурлычущий, кокетливый тон собственного голоса.
Она шагнула к нему. Он не двинулся, даже когда она положила ладонь на середину его груди и почувствовала учащённые, тяжёлые глухие удары его сердца. Он не был столь безучастен, каким хотел казаться. Что-то толкнулось в ее живот, и она непроизвольно придвинулась ближе. Вне всякого сомнения, в неё упирался довольно внушительный возбуждённый член. Даже через несколько слоев одежды, разделяющей их, чувствовалось, какой он горячий.
— Я не хочу этого, — выдавил он сквозь стиснутые зубы. Его глаза потемнели, когда он наклонил голову.
— Тогда уходи. — Она провела пальцами по его ключице, прежде чем обследовать мощные мускулы его плеч. — Это всего лишь сон.
Он покачал головой, отчего его длинные волосы мазнули её по виску.
— Это — больше чем сон, Огюстина. И может быть, уже слишком поздно.
Прежде чем она успела спросить, что он имел в виду, он захватил ее рот своим. Относительно его губ она оказалась и права, и не права: они были твёрдыми, но и удивительно мягкими, в то же время. Его язык скользнул вдоль её сомкнутых губ, ища вход, и она с готовностью, охотно впустила его. Он проник внутрь, проведя языком по краю ее зубов, прежде чем исследовать глубину ее рта.
Рорик, казалось, высосал все дыхание из её тела, атакуя её рот. Она обняла его за шею, прижимаясь теснее. Где-то во время поцелуя он подхватил ладонями её попку, поворачивая к себе бёдрами так, что её холмик оказался прижатым к его вздыбленному члену.