Рорик мерил шагами пространство перед алтарем в храме Лэйлы, Богини Луны — защитницы и матери народа T’ар Таль. На данный момент он упорно пытался игнорировать своего деда, который, к тому же, был жрецом Богини. Но если уж старик добрался до чего-то, остановить его было невозможно.
— Ты не можешь отвергать свою судьбу, — Ламат покачал головой и продолжил, — жрица Оливия предвидела это. И к тому же, — дед стрельнул в него лукавым взглядом, — у тебя были сны.
— Я убью этого Кирса, — пробормотал Рорик, зная, что его кузен ходил к их дедушке, и рассказал ему о странных грёзах с необычной, но красивой женщиной.
Рорик не был слишком религиозным человеком, но храм обычно приводил его в состояние умиротворённости своим тяжелым каменным алтарем, ароматными цветами и душистым ладаном. Огоньки свечей замерцали, когда он резко остановился перед алтарем и посмотрел на огромный аметист, расположенный на его поверхности. Приблизительно двух футов в диаметре [ около 61 см.], круглый, словно полная луна, камень покрывали резные символы, посвящённые Богине Луны, Лэйле. Круглый камень с обеих сторон обрамляли полумесяцы: один представлял восходящую луну, второй — убывающую. Как всегда, он почувствовал притяжение могущественных камней. Как и всегда, — проигнорировал его.
— Ты не можешь убить своего кузена. — Ламат встал и подошёл к нему.
— Нет? — Рорик навредил бы Кирсу не больше, чем самому себе, но не помешало бы старику знать, что он не очень-то доволен предательством. И тем, как он чувствовал это.
Сны — это нечто особенное, очень личное.
— Кирс поступил правильно, придя ко мне. Он был обеспокоен этими снами, а ты о них говорить не стал бы.
Рорик запустил пальцы в свои волосы и вздохнул. Этого он отрицать не мог. Кирс пытался в течение многих недель заставить его поговорить о женщине в их грёзах. Огюстина. Одного только её имени было достаточно, чтобы зажечь его кровь. И в этом не было ничего хорошего.
— Это — ничто, пустое, всего лишь сон.
— Это — больше чем сон, и в душе ты это сознаёшь, — нахмурился Ламат.
Дед отвернулся, и Рорик ощутил разочарование пожилого человека. Это тяжестью легло на его сердце.
— Дедушка… — Он оборвал сам себя, не уверенный, что хотел сказать.
— Рорик, сын моего сына, тебе предстоит сделать выбор. И скоро. Никто не заставит тебя делать то, чего ты не хочешь.
Да, никто не стал бы вынуждать его, но Ламат будет смотреть на него с ожиданием в глазах, и родители будут надеяться, что он исполнит свой долг. И Кирс. Только Кирс знал, каково это — быть с Огюстиной в этих грёзах. Это было настолько реально, что он просыпался с её вкусом на языке, ароматом её возбуждения на своей коже. То, что он не может прикоснуться к ней в действительности — сводило его с ума. И все же, в то же самое время, он негодовал на власть, которую она заимела над ним. Это был не его выбор, понятно, что его сделала за него Богиня.
Лёгкий шум в глубине зала дал ему знать о появлении другого человека, но он и не глядя мог сказать, кто это. Они с Кирсом хоть и двоюродные братья по рождению, но по жизни — роднее родных.
— Ты тоже мог бы присоединиться к нам, раз уж ты — часть этого. — Кирс размашисто шагал вперед, безо всяких извинений. — Ты же знаешь, что время почти подошло. Я уже чувствую, что она становится ближе. — Он положил руку на грудь, в область сердца и потер ею. Рорик силой заставил себя не повторить за ним этот жест. Последние несколько дней он старался игнорировать растущую боль в своем сердце.
— Я думал, что это невозможно. Я думал, что только браслеты могут позволить жрецу или жрице путешествовать сквозь пространство и время. — Так гласила легенда их народа.
Ламат потер подбородок, перебирая свою подстриженную седую бороду.
— Да, мы верили именно в это. Но Оливия рассказала о другой драгоценности с точно такими же знаками, украшенной аметистами, символизирующими Богиню. О торквесе, который она оставила для своей подруги.
Сощурившись, Рорик впился взглядом в деда.
— И ты только сейчас надумал рассказать нам об этом?
Пожилой человек пожал плечами.
— Оливия никогда не упоминала о нём из-за того, что я рассказал ей о браслетах. Но когда я обмолвился, что у тебя и Кирса были сны о необычной женщине…
— Ты рассказал жрице о снах? — Оливия, хотя и была женой его друзей, Дака и Тора, но она была и жрицей Богини Лэйлы, к тому же. Несмотря на то, что она находилась здесь уже четыре года, его всё ещё стеснял тот факт, что она пришла из другого мира. Даже несмотря на то, что привело её сюда желание Богини.
— Я не мог скрыть это от нее, особенно после того, как она рассказала мне о своих видениях. Женщина прибудет сюда, веришь ли ты этому или нет. А вот что ты будешь делать, когда она появится — это уж твоё дело. — Ламат протянул руку и потрепал Рорика по плечу. — Я верю в тебя.
Рорик не знал, что и сказать, так что просто промолчал, когда Ламат попрощался с Кирсом и оставил их в храме одних.
— Я знаю, что ты сердит на меня, — начал Кирс.
— Не сердит, скорее — разочарован, — покачал головой Рорик
— Я пытался поговорить с тобой о ней, но ты не хотел слушать, — шагнув вперед, Кирс кольнул его взглядом.
— Я знаю.
На него навалилась тяжёлая усталость. Сказывались два с лишним месяца ночей, заполненных грёзами. Давление обязательств, так долго отрицаемых, разъедало душу. У него было в жизни всё, что он хотел. Он наслаждался ремеслом кузнеца, работая в своей кузнице. У него был собственный дом, построенный с помощью отца и Кирса. Ему потребовались много долгих, трудных лет, чтобы найти хоть какое-то подобие покоя в своей жизни. Он не хотел и не нуждался в Богине, которая вмешивается в его дела, но остановить ее не было никакой возможности.
Потерев зашеину, он покрутил плечами и посмотрел в высокое окно, расположенное за алтарём. Солнце только что опустилось за горизонт, луна стояла высоко в небе, рассеивая своё аметистовое сияние по всей земле. Фиолетовый луч озарил аметисты на алтаре, высвечивая вырезанные на них символы.
Рорик медленно повторял их в уме, чувствуя, как глубоко они обосновались в его душе.
— Жертвенность, долг, любовь, мир и обновление. — На аметистах было вырезано больше слов, но эти пять всегда трогали его сильнее всего.
Он почувствовал за спиной Кирса, ощутил убитое состояние своего кузена. Вздохнув, он повернулся к нему.
— Ничего, всё в порядке. Ты же хотел как лучше. Жаль только, что мы не обсудили этого, прежде чем ты пошёл к деду.
— Прости меня за это, но мне нужно было хоть с кем-то поговорить.
И только сейчас Рорик в самом деле посмотрел на Кирса и увидел его воспалённые глаза и измученный вид. Гнев наполнил его, когда он обратил внимание, как сильно Кирс осунулся. Он был настолько озабочен собственными мрачными мыслями за прошедшие месяцы, что не заметил, чего стоили эти грёзы его двоюродному брату.
— Это несправедливо! — гневно воззвал он к Богине, повернувшись к алтарю. — Мы не просили об этом. Наша семья всегда служила Тебе, а теперь Ты нас мучаешь.
— Рорик! — осадил его Кирс. — Остановись! Это не поможет.
Внезапно, откуда ни возьмись, взметнулся порыв ветра, и вихрем промчался по храму. Свечи замерцали, до мужчин донесло аромат ладана. Ветер, кружа вокруг них, стремительно набирал скорость.
Рорика охватил стыд, наряду с неким намеком на страх. Не ему гневаться на Богиню.
— Я сожалею, — взмолился он, хотя в душе понимал, что это не совсем так. Он сожалел о своём кощунстве, но не хотел предстоящего, и Богиня знала это. — Прошу, прости меня.
Но его слова потерялись в реве ветра. Цветы разлетелись с алтаря, свечи погасли, пепел от ладана подхватило шквалом. Кирс схватил его за руку и крепко сжал, оба заслоняли глаза от бешеного натиска вихря. В эфире потрескивала энергия. Каждый волосок на теле Рорика встал дыбом, кожу покалывало.
Он попытался отойти подальше от алтаря, но был повержен на колени бушующей бурей. Кирс упал на колени рядом с ним.
— Мы должны выбраться отсюда.
Как бы Рорику не хотелось сделать это, он понимал, что не сможет сдвинуться никуда, пока Богиня не отпустит их. Все, что они могли — держатся и ждать, пока это не закончится. Как только он подумал об этом, ветер прекратил завывать и стал нежным ветерком, который ласково коснулся его лица, прежде чем исчезнуть полностью.
Братья с трудом поднялись на ноги. Рорик поднял тяжелый упавший подсвечник, Кирс начал собирать цветы, которые рассыпались по полу. Рорик как раз поправлял свечу в держателе, когда понял, что они больше не одни.
Прищурив глаза, он пристально всмотрелся в темноту за алтарём, туда, где располагались стулья для жрецов и жриц.
Внезапно, на одном из стульев появилась тёмная фигура. Его сердце заколотилось, на лбу выступил пот. Оставив свечу, он обошёл алтарь и направился к ней.
В глубине души он уже знал, что это Огюстина.
Кирс следовал прямо за ним.
— Это — она.
Это не был вопрос. Он знал, что его кузена точно так же притягивало к этой женщине, как и его самого. Однако он подтвердил то, что знали оба.
— Да, это Огюстина.
Ее лицо было бледным, одежда в пыли. Грязное пятно расползлось по щеке, губы сжались в тонкую линию, как будто она испытывала боль. Удивительно, но эта мысль наполнила его беспощадным гневом. Она никогда не должна испытывать страданий и боли.
Не в силах остановить себя, Рорик подхватил её и прижал к своей груди. Как бы он ни любил своего кузена, он не хотел, чтобы Кирс оказался первым, кто держал бы её на руках.
Кирс протянул руку и коснулся ее коротких темных волос.
— Она прекрасна. — Черты его лица изменились, становясь более жёсткими. — И она наша. Или моя, если ты не хочешь её.
Вызов был брошен, и Рорик знал, что выбора у него нет.
— Наша. — Хотелось зареветь, что она принадлежит ему. Это было примитивно и грубо, а ещё, ему были ненавистны последствия. Толкнув её в руки кузена, он смотрел, как Кирс бережно покачивает ее в своих объятьях.
Он ужехотел забрать её назад, но не был уверен, хочет ли тех обязанностей, которые прилагались к такому выбору. Он привык быть твёрдым и решать за себя сам, и ему не нравилось, каким образом заставляет его чувствовать себя вся эта ситуация.
Впервые в жизни он сомневался в своих действиях. Инстинкты подсказывали схватить Огюстину в охапку и сделать все, что в его силах, чтобы заставить её остаться. Но это означало бы, что он должен будет принять и все остальное, что шло вместе с этим. А это была не только женщина.
Если бы он позволил себе оказаться вовлеченным в этот треугольник, и она осталась, то Рорику, в итоге, пришлось бы противостоять тому, чему он сопротивлялся всю свою жизнь — он был жрецом Лэйлы.
Он никогда никому не говорил об этом, но чувствовал тягу ещё с тех пор, как едва минуло детство. Он знал, что дедушка подозревал об этом, но старик никогда не подталкивал его внять призыву. Это должно быть сделано без принуждения или вообще никак. И всё же, Ламат был последним известным из ныне живущих жрецов, а их народ нуждался в большем.
Огюстина представляла собой все, что он пытался отрицать свою всю жизнь. То, что она оказалась здесь, было напоминанием об абсолютной власти Богини. Она не привела бы Огюстину сюда, не будь у нее потенциала стать жрицей. Но здесь возникал вопрос о свободе выбора. Никто не мог вынудить мужчину или женщину принять такую судьбу. Быть избранным Богиней — большая честь. Только он никогда не считал это честью, скорее — петлёй на шее, медленно и неотвратимо затягивающейся с каждым прошедшим годом, и он отрицал свою судьбу.
Он не считал себя достойным стать избранным как для того, чтобы быть с Огюстиной, так и для того, чтобы стать жрецом Лэйлы. Кровь и огонь запятнали его душу. Его прошлое было осквернено решениями, которые он когда-то принял, делами, которые когда-то совершил. Но теперь время вышло, должен быть сделан окончательный выбор. Согласно легенде, у Огюстины есть два дня, чтобы решить, останется ли она или вернётся обратно. После этого времени она будет заточена здесь навсегда, лишившись возможности вернуться в свой мир.
Рорик вслед за Кирсом покинул здание, зная, что ничто в их жизни уже никогда не будет прежним.
Глава 4
Огюстина перевернулась в постели, уютнее устраиваясь на подушке, и вздохнула. Она опять спала. На сей раз сновидение было каким-то неправильным, наполненным тьмой и неистовым ветром. Она нахмурилась, пытаясь припомнить. Ей было очень холодно. В своём воспоминании она дрожала. Это был тот лютый холод, что пронизывал до самых костей.
Тяжелая рука, обернувшаяся вокруг неё, подтащила её поближе к твердому, мужскому телу. Огюстина замерла. Чёрт его дери, где это она? Она отчаянно попыталась собрать свои расплывающиеся мысли. Последнее, что она помнила более-менее отчётливо, — как входила в мастабу вместе с Майклом. Они обнаружили потайную комнату.
В её шею уткнулся носом неизвестный мужчина. Она знала, что, наверное, должна отодвинуться и возмутиться, но ей было так тепло и удобно. Однако же это не могло так продолжаться. Надо всё же понять, какого чёрта тут происходит. С усилием открыв глаза, она удивленно уставилась на своё окружение.
Это определенно не мастаба. Эта была комната — большая, полная воздуха, с белыми стенами, покрытыми чем-то вроде штукатурки. Пол устилали плитки песочного цвета. Огюстина медленно поворачивала голову. У стены, рядом с крепким деревянным стулом, стоял украшенный орнаментом деревянный сундук. Всё производило впечатление аскетизма и простоты.
Не помешало бы хозяину разместить на стенах хоть пару картинок или добавить подушку на стул.
Она вздохнула, понимая, что уходит от настоящей проблемы. И все-таки, в чьей она кровати?
Ещё раз глубоко вздохнув, Огюстина начала поворачиваться. И лишь теперь осознала, что почти полностью раздета. Ее ботинки, штаны и рубашка исчезли неведомо куда, остались только лифчик и трусики. М-да, не вдохновляет.
Не останавливаясь, она перевернулась на бок. В поле зрения попала массивная бронзовая грудь. Огюстина сглотнула, но это было нелегко, учитывая, что её рот был абсолютно сух. Медленно приподнимая голову, она переместила взгляд на крепкий подбородок, затем на полные губы, выступающий нос, и наконец, достигла пары шоколадно-карих глаз.
— Кирс? — от облегчения она чуть ли не подпрыгнула. Оказывается, это всего лишь сон. Допустим, очень реалистичный, но всё же только сон. За эти два с лишним месяца своих сновидений Кирса она узнала более чем хорошо.
— Огюстина, — его голос со сна был хрипловатым, а взгляд — затуманенным дремотой. Он протянул руку и, откинув со лба прядку волос, провёл пальцами за её ухом. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — нахмурилась она в ответ. Собственно, так оно и было. По крайней мере, она так считала. Может, чуть болезненно, но этого следовало ожидать после первых нескольких дней раскопок. — Где мы? — Она не помнила этого места по прошлым грёзам.
— В Тарносе, городе T’ар Таля. — Он обвёл пальцами линию её подбородка и скользнул ими вниз по шее. Это её отвлекало, но Огюстина постаралась сосредоточиться на том, что он говорит. — Мы в доме моего кузена.
Ничего себе, раз за разом это становилось всё реальнее. Прежде эти грёзы всегда бывали неопределёнными, имея место в пышных садах или в оазисе. Ни разу их действие не происходило в конкретном помещении. Любопытство взяло над ней верх, и она села, опираясь спиной на массивную деревянную спинку кровати.
Кровать была огромной. Она могла вытянуться на ней, и всё равно пальцы ног не достали бы края матраца. Для женщины её роста это было довольно прикольно. Хотя, по правде сказать, если кровать принадлежит Рорику, она и должна быть большой, чтобы удовлетворять его размерам. Огюстина провела ладонями по простыням. Они были такими восхитительно тонкими, мягкими. Матрац под ней не был жёстким, но, вроде, чем-то наполнен. Без разницы, что там в нём было, это было удивительно удобно.