Эва Киншоу
Пролог
В полумрак спальни проник солнечный луч. В кровати лежали двое — юноша и девушка.
Девушка проснулась первой, приподняла голову и посмотрела на спящего. Она могла часами любоваться этим юным лицом с правильными чертами, жадно рассматривать вьющиеся светло-каштановые волосы, гладкий белый лоб, прямой короткий нос, капризно изогнутые губы, испытывая восторженное упоение и в то же время глубокий покой… Хелен казалось, что лицо ее возлюбленного светится изнутри.
Ей до сих пор не верилось, что этот любимец факультета, первый красавец, обаятельный Гарри Бейнз, «принц Гарри», вокруг которого постоянно толпились веселые друзья и подруги, выбрал именно ее, ничем не примечательную «серую мышку», болезненно неуверенную в себе.
Вот уже две недели, как Хелен стала его любовницей, поддавшись на настойчивые уговоры Гарри. Застенчивая и благоразумная, она долго противилась, хотя ее сердце давно принадлежало ему. И вот она перебралась из общежития в квартиру своего принца.
Хелен влюбилась в него сразу, в первый день занятий, как только увидела его и услышала его голос. Для нее, рано лишившейся матери и воспитанной в строгости отцом, Гарри воплощал свободную, беззаботную, раскрепощенную юность. Они жили вместе уже две недели, и он говорил, что любит ее и счастлив с ней. Разумеется, ни о какой свадьбе не было пока и речи. И Хелен прекрасно понимала — ведь они оба студенты, им предстоит еще долго учиться. Но главное, что они любят друг друга, а Хелен, последнее время пребывавшая на седьмом небе от счастья, была уверена в своей и его любви… Она почему-то вспомнила о розовой коробочке с пилюлями, лежавшей в кармане ее халата. Какая проза! Но ничего не поделаешь, приходится думать и об этом. Пилюли ей порекомендовала ее единственная на факультете подруга, Мейбл, которая была старше ее и опытнее…
Тем временем ресницы спящего дрогнули, он открыл глаза — ярко-синие — и встретился взглядом с Хелен. И медленно, довольно улыбнулся.
— Хелен… моя малышка.
— Гарри… Я не хотела тебя будить, но ведь ты сегодня, кажется, играешь?
Он поднес руку ко лбу и слегка поморщился.
— Что за коктейль мне вчера намешал Питер?
Вчера они были на вечеринке, и Гарри с Питером изобретали какие-то небывалые рецепты коктейлей. И увлеклись. Хорошо, что Майкл прекратил это опасное соревнование. Хелен не решалась делать Гарри замечания, боясь показаться занудой, но Майкл — другое дело, он всегда был для Гарри авторитетом. Хелен слегка вздохнула. Сама она не особенно любила вечеринки — ей никогда не удавалось чувствовать себя свободно и непринужденно в большой компании. Она только и думала о том, чтобы быстрее остаться с Гарри вдвоем. Да еще Майкл то и дело бросал на нее сумрачные взгляды исподлобья — несомненно, он осуждал ее.
Хелен с тревогой взглянула на Гарри, который сосредоточенно растирал виски.
— Болит голова? Извини, но все-таки… когда занимаешься таким рискованным видом спорта, как поло, не следует увлекаться коктейлями накануне игры, — робко сказала она.
Гарри сел на кровати, но тут же откинулся на подушки.
— Сегодня я не играю. Но смотреть пойду обязательно. А пока еще есть достаточно времени, чтобы… — Он быстрым движением привлек ее к себе и принялся целовать страстно и пылко. Еще полчаса пролетели, как один миг…
— Гарри, я люблю тебя. Я так люблю тебя…
— Я тоже тебя люблю, моя крошка. Мне хорошо с тобой.
— Но почему, за что ты полюбил меня?
Он слегка задумался.
— Меня тянет к тебе, ты пробуждаешь во мне звериные инстинкты… — Он шутливо сделал вид, что хочет укусить ее, потом заговорил серьезнее. — И в то же время с тобой так… уютно. Ты заботишься обо мне, словно мамочка, и меня это не раздражает. Ты не похожа на других девчонок в этом отношении — они по большому счету все эгоистки. А ты не такая…
Он бросил взгляд на часы, соскочил с постели и стал одеваться.
— Пора. Парни меня ждут. Сэм отдал машину в ремонт, поэтому я повезу всех пятерых.
Хелен тоже встала и накинула белый махровый халат, быстро провела рукой по черным, коротко подстриженным волосам. Ее обычно бледное лицо разрумянилось, карие глаза мягко блестели.
— Ты к часу вернешься? Что приготовить на обед?
— Мы словно старая супружеская пара, — засмеялся он. — Приготовь что угодно, только побольше, а не то я проглочу тебя, как Волк Красную Шапочку.
— Гарри, я не хочу быть занудой, но все-таки будь осторожен.
— Конечно, Гарри послушает мамочку и будет очень, очень осторожен. — Он чмокнул ее в нос. — До свиданья, моя девочка.
Она обхватила его за шею и прижалась к нему всем телом.
— Я люблю тебя. Я очень люблю тебя. Я вся, вся твоя…
Но Гарри мыслями был уже со своими ребятами.
— Пока, крошка, не задерживай меня.
Хелен смотрела, как он исчезает за дверью, высокий, спортивный, беззаботный. И сердце не подсказало ей, что через два часа случится нечто такое, что перевернет всю ее жизнь.
1
Перелет из Иоганнесбурга до Сан-Франциско был долгим и утомительным. Майкл Чесмен не удивился, когда его соседка выказала желание поболтать. А тот факт, что она оказалась пикантной блондинкой лет двадцати, одетой в облегающий алый топ с глубоким вырезом, развязал язык и ему.
К тому времени, когда принесли обед, они уже успели познакомиться. Она узнала, что он врач и возвращается домой в Калифорнию из Конго, где изучал и лечил тропические болезни. Он узнал, что она танцовщица и летит из Сан-Сити, курортного городка в Южной Африке, где по контракту выступала в музыкальном шоу. Ему также доверительно сообщили, что она танцевала с обнаженной грудью, но обнажаться ниже пояса решительно отказалась.
— Очень разумно, — заметил Майкл. — Иначе вы рисковали получить солнечный удар.
Миранда пытливо взглянула на него — у нее были абсолютно фиолетовые глаза на овальном личике и гладкая кремовая кожа — и очаровательно хихикнула. После чего, за порцией говядины с приправами из трав под горчичным соусом и бокалом южно-африканского красного вина поведала ему историю своей недолгой жизни. Получив при рождении имя Энн Шелл, Миранда трансформировала его сообразно своему представлению о жизненном успехе. В конце повествования Майкл пришел к убеждению, что танцовщица, кроме бесподобной фигуры, обладает еще стойкостью и мужеством, столь необходимыми в жизненной борьбе, и вообще довольно славная малышка.
После обеда они посмотрели фильм — комедию, которую нашли забавной, затем выпили еще по бокалу вина. Огромный лайнер продолжал свой полет, и постепенно в салоне воцарилась тишина. Они откинули кресла, хотя спать не хотелось. У Миранды было другое на уме. Окутанные коконом бледного света они продолжали мирную беседу.
Она рассказала, что ее приглашают участвовать в шоу сразу в двух местах — в Санта-Барбаре и Окленде. Поскольку Санта-Барбара ее родной город, здравый смысл подсказывает принять это предложение, но окончательно она еще не решила. Она погрузилась в задумчивость и, словно невзначай, положила ладонь ему на руку. Он посмотрел на ее блестящие ноготки, заглянул ей в глаза и понял, что последует дальше.
— У вас есть подруга, Майкл?
Он ответил после секундного колебания:
— В данный момент нет.
— Но вы не производите впечатление человека, предпочитающего одиночество. — Ее пальчики легко забарабанили по его руке.
— Думаю, нет, — признал он. — Просто в Конго в этом отношении выбор весьма ограничен, — добавил он мрачновато.
— Тогда почему нам не быть вместе? Мне кажется, что вы — мужчина моего типа.
— А что это за тип? — поинтересовался Майкл и уверил себя, что единственная причина, по которой он продолжает этот разговор — та, что они находятся на высоте тридцать тысяч футов над землей и стремительно несутся по ночному небу, а впереди еще много долгих томительных часов полета.
— Мой тип? — протянула Миранда. — Есть такая песня, в которой все об этом сказано, я много раз под нее танцевала. Мужчина с неспешными руками… мужчина, который умеет заставить девушку почувствовать себя принцессой. Разве вы не такой, Майкл?
Он не ответил ни да, ни нет, а сказал вместо этого:
— Вам не следует делать такие выводы скоропалительно, Миранда.
— Но женщины всегда знают наверняка, — убежденно проговорила она. — Дело тут не только во внешности и физических данных… — Она приподнялась на локте и скользнула по нему блестящими глазами. — Хотя и они играют не последнюю роль. Значение имеет то, как вы разговариваете, улыбаетесь, шутите…
Секунд тридцать, пока Майкл глядел ей в глаза, его подмывало оправдать ее ожидания. Надо, в самом деле, быть бревном, чтобы не поддаться такому соблазну. Но он понимал, что не может усложнять свою и без того непростую жизнь.
— Миранда, — произнес он спокойно. — Спасибо за предложение, и не думайте, что мне это так просто дается, но…
— Я девушка не вашего типа, — подсказала она с некоторой горечью.
— Вы — девушка, о которой можно только мечтать…
— Только в связи с сексом?
Он помолчал, гадая с угрюмой иронией, оснащен ли салон самолета парашютами. А также порадовался, что интуитивно удержался от того, чтобы сообщить ей свою фамилию.
— Послушайте, — сказал он. — Просто я намного старше…
— На сколько?
Он пожал плечами.
— Мне тридцать пять, а вам, я полагаю, лет двадцать?
— Двадцать четыре, — польщенно улыбнулась она.
— Все равно — я на одиннадцать лет дольше знаком с подобными вещами, — сухо произнес он. — Я считаю, что неплохо сначала познакомиться поближе, прежде чем… делать решительный шаг.
— Если бы дело происходило не в самолете, — хрипло выговорила она, — я показалась бы вам другой. Но надо же было как-то начать…
Тут ты права, Энн Шелл, подумал Майкл. А я осел.
— Короче, — продолжала она, — давайте начистоту. Я вам просто не гожусь, разве что как партнерша на одну ночь.
— Скажем иначе — это я вам не гожусь.
— А какие женщины вам нравятся? Интеллектуалки, аристократки?
— Да ничего подобного, Миранда. И если я не подхожу вам, это не значит, что вас не ждет где-то Прекрасный принц. Вы очаровательная девушка, только… — Он помешкал. — Не нужно спешить. — Он улыбнулся ей. — Вот увидите, что дело того стоит.
Она вскоре заснула, но он не спал — видимо, оттого, что его жизнь менялась самым радикальным образом, и все думал. Впервые за пять лет он возвращался домой. К цивилизации, к кабинетным занятиям. Надолго ли?
Конечно, он нуждался в передышке. И не только. Следовало написать отчет о новой, неизвестной ранее болезни. Не то чтобы он был врагом цивилизации, но сколько времени ему удастся противиться внутреннему зову, заставляющему его отдавать силы и знания людям, которые отчаянно нуждаются в помощи?
И еще была Хелен Лансбери, девушка его лучшего друга, которую он поселил в своем доме…
2
Первая записка на двери холодильника гласила:
«Дорогая Ма! Учти, что я не слепой. Я догадался, что у тебя появился новый поклонник по тому, сколько времени ты стала уделять своей прическе. Надеюсь, в этот раз ты сделала лучший выбор. Плохо то, что в холодильнике у нас нет ни фига (оцени, что я не употребил слова на букву «х»), чтобы сунуть в духовку. Твой любящий сын Клаус».
Во второй записке, написанной более зрелой рукой, говорилось:
«Клаус! Наоборот, в холодильнике полно всякой всячины. Правда, нет мороженых полуфабрикатов, если ты их имеешь в виду, но только потому, что тебе такая еда вредна. Кстати, слово на буку «ф» не многим лучше слова на «х», так что его тоже не стоит употреблять. С любовью. Мама».
На третьей бумажке красовалась веснушчатая рожица, из глаз которой катились крокодильи слезы, а внизу было написано:
«Ма, мне всего только десять, я не успел научиться готовить. И что плохого в замороженной пицце? Все ребята постоянно ею питаются, и ничего, никто не умер. Кстати, не забудь, что я у тебя единственный сын. Клаус. Голодные, заброшенные мальчики всех стран, соединяйтесь!»
Последнее послание было самым длинным:
«Мой мальчик, шантажом ты ничего не добьешься. Я готовлю тебе по два питательных блюда в день и неустанно изобретаю сытные и вкусные завтраки, которые ты берешь с собой в школу. Так что тебе вовсе нет надобности добавлять ко всем твоим полезным навыкам еще и умение стряпать. Если ты проголодаешься, то вполне можешь сделать бутерброд с холодным мясом, сыром или салатом, а всего этого в холодильнике вдоволь. Ну, а если тебе так хочется загрузить духовку, со вчерашнего дня осталась куриная запеканка. Утомленные, недооцененные матери всех стран, соединяйтесь!»
Рисунок внизу изображал женщину со множеством рук, жонглирующую кастрюльками, сковородками, метлой, утюгом, с нацепленными на волосы вешалками для одежды.
Кухня, в которой помещался холодильник, служивший по совместительству доской объявлений, выглядела очень привлекательно. Пол был вымощен терракотовой плиткой, окно выходило в сад, а некоторые детали Майкл Чесмен видел здесь впервые… Новые желтые занавески, ящички с базиликом, тмином и петрушкой на подоконнике, разноцветные баночки с соленьями, свидетельствующие о том, что к кулинарии здесь относятся серьезно, электрическая духовка, ножи на деревянной подставке, миска с лимонами, полный набор пряностей.
На другом конце комнаты стоял круглый стол с четырьмя плетеными стульями, на котором помещались книги, журналы, крикетный мяч и две бейсболки.
Неожиданно дверь в сад распахнулась и в кухню вбежал мальчик. Увидев Майкла, он застыл на месте.
— Вы кто?
Не было ни малейших сомнений в том, чей это ребенок…
— Ты, наверное, Клаус? — дружелюбно улыбнулся он светловолосому, веснушчатому пареньку, который размашисто поставил свой ранец на стол, отчего крикетный мяч скатился на пол. — Меня зовут Майкл. Я пришел, чтобы повидать твою маму.
— Фью! — Паренек впился в него придирчивым взглядом, затем поднял мяч и сжал его в пальцах. — Неужели она наконец-то попала в точку?
— Попала в точку?
— У нее жуткий вкус, когда дело касается мужчин, — доверительно произнес Клаус. — Вы-то выглядите вполне нормально. А если там, на дорожке, стоит ваша машина, так это просто класс!
— Гмм… да, но с чего ты взял, что у твоей мамы такой уж плохой вкус?
— У ее последнего знакомого, например, был пунктик — назад к природе. Он таскал нас в походы любоваться на птиц, не признавал телевизора, учил меня ориентироваться на местности и выживать в экстремальной ситуации. Когда у нее наконец открылись глаза, я просто валился с ног. Вы не из тех, кого влечет назад к природе? — спросил он подозрительно. — На вид-то вы в порядке, но никогда нельзя сказать наверняка.
— Нет… хотя…
— Был еще художник, — продолжал Клаус бодрым тоном, наморщив нос. — Он не знал, с какого конца взяться за крикетный мяч, и постоянно ее подавлял.
— Подавлял?
— Ma предпочитает традиционную живопись, а он утверждал, что она смыслит в искусстве не больше курицы. Я говорил ей, что даже курица лапой нарисовала бы картинку повразумительнее, чем этот хмырь.
— Неплохо сказано, хотя…
— Вы уверены, что вы не художник? — Клаус с сомнением оглядел его брюки цвета хаки и голубую рубашку.
— Вполне, — заметил Майкл сдержанно, — и я тоже предпочитаю традиционную живопись.
— А еще, — закатил глаза Клаус, — был экземпляр, который отнесся ко мне по-отечески. Тот оказался хуже всех.
— А с ним что было не так?
— Он норовил помочь мне делать уроки, обожал играть в шахматы, составлял развивающие головоломки. — Клаус устало покрутил головой.
— Что — хуже, чем чудак, помешанный на природе? — серьезно спросил Майкл.
— Да! У него абсолютно не было чувства юмора.
— С таким и впрямь нелегко, — согласился Майкл.