Что же делают они сейчас? Целуются? Занимаются любовью? Парню не больше двадцати; Пейшенс на три года старше. В таком возрасте это делает ее «женщиной старше его» — может быть, поэтому его родители против? Что они думают об отношениях между их бесценным сыном и этой роковой женщиной?
Он не мог вообразить их в постели.
Когда машина выехала на главную дорогу и направилась на юг, к Риджентс-парк, Джеймс мрачно уставился в окно. Его длинное сухощавое тело покоилось на сиденье, покачиваясь на резких поворотах, руки были засунуты в карманы пиджака, глаза горели мрачным огнем. Не его дело, чем они там занимаются. Ему-то что?
В субботу вечером он ужинал с Фионой. Все в ресторане глазели на нее. Мужчины — с восхищением и страстью, потому что она была ослепительно красива; женщины — с неприязнью, потому что их мужчины не могли отвести от нее глаз, и завистью, потому что сами хотели бы выглядеть так же.
Ее вкус был безупречен. Этим вечером она надела смелый наряд от одного из своих любимых портных. Джеймс с трудом мог определить стиль — смесь элегантности и высокой моды. Темно-зеленая юбка, туго охватывающая изящные бедра, и белый атласный лиф с глубоким треугольным вырезом и высоким плиссированным воротником.
— Тебе нравится? — спросила Фиона.
— Ты похожа на белую лилию.
— Это платье — только для особых случаев. — Она изучала меню, а Джеймс изучал ее.
— Сегодня особый случай?
— А разве каждая наша встреча не особый случай? — кокетливо произнесла она, холодно глядя на него, и едва заметно улыбнулась.
Я сказал что-то такое, что ей не понравилось, подумал Джеймс. Что же? Он никогда не мог понять, что думают женщины. Даже когда они высказывались вполне определенно. Существовало какое-то необъяснимое препятствие в общении. Будто они происходили из какой-то иной цивилизации и вынуждены были учиться говорить на языке мужчин, но даже не пытались вникать в нюансы.
— Пожалуй, я начну с «дынного сюрприза». Интересно, в чем тут сюрприз? — поинтересовалась Фиона.
— Кусочки дыни, мадам, — объяснил официант, — с дынным и персиковым шербетом, с листьями зелени и клубникой.
— Да, пожалуйста. А потом принесите камбалу с зеленым салатом.
Их совместные ужины всегда имели примерно такое меню. Фиона была на диете и тщательно следила, чтобы еда была низкокалорийной, с минимумом жиров. Джеймс вспомнил спагетти с соусом, горы тертого сыра, простое красное крестьянское вино, которое пил за ужином два дня назад. Фиона содрогнулась бы. Ей нравилась другая еда — изысканная, тонкая, как она сама.
Если судить о женщинах по еде, что можно сказать о Пейшенс Кирби? Легкая улыбка тронула его губы, когда он представил личико-сердечко меж строчек меню. Он мысленно вглядывался в большие глаза, широкий, полный, чарующий рот.
— Джеймс! — окликнула Фиона, раздраженная его долгим молчанием.
— Мне — то же, — сказал Джеймс и заказал бутылку белого вина. Когда официант удалился, он спросил Фиону: — Как поживает твой отец? — Это был нейтральный вопрос, дающий время подумать. Джеймсу нравился ее отец, хотя человек он был немного скучный.
— Он уехал на Дальний Восток, чтобы провести серию встреч с главными международными биржевиками, так что теперь я выполняю и его обязанности. До его возвращения я буду очень занята. Как минимум двенадцатичасовой рабочий день — и то если повезет.
— А как с нашей поездкой на выходные? Тебе удастся вырваться?
— Вместе с Оливером и Петой? Нет, прости, у меня не получится. Папа еще не вернется.
— В таком случае и я не поеду. Одному мне будет скучно. Оли — нормальный парень, но Пета утомительна. Скажу, что тоже работа заела.
— Но мы же не можем оба отказаться!
— Я просто скажу, что не поеду без тебя, и они поймут; они же приглашают только пары.
— Это верно.
— А зачем все-таки поехал твой отец?
— Хочет больше узнать о тамошних компаниях, с которыми ведет дела, а это имеет смысл только на их поле, где можно своими глазами увидеть, чем они занимаются, а не довольствоваться той информацией, которую они сочтут нужным предоставить.
— И опять же — поездка не за свой счет, — пошутил Джеймс, но она не улыбнулась, а обиделась.
— Папа едет туда работать, встречаться с людьми, искать новых клиентов — он не путешествует за счет компании. Хотя если бы захотел, то мог бы. В конце концов, это его компания.
Да, она чем-то раздражена, но чем? — подумал Джеймс. Официант принес охлажденное вино.
Проблема Фионы выяснилась полчаса спустя, когда они ели камбалу и почти допили вино. Фиона вдруг спросила:
— Где ты был в четверг вечером?
— В четверг вечером? — озадаченно переспросил Джеймс.
— Отец хотел поговорить с тобой и звонил домой, но тебя не было — вообще никого не было. Он звонил до одиннадцати.
К своей досаде, Джеймс почувствовал, что краснеет, он уставился в тарелку с рыбой, делая вид, что отыскивает несуществующую косточку в нежных белых ломтиках.
Притворяясь небрежным, он сказал:
— Я ужинал в городе, потому что отпустил слуг на вечер.
— Тебя не было в ресторане, который мы заказывали, — отец звонил, и ему сказали, что ты отменил заказ.
— Но я…
Она вклинилась в паузу:
— И в клуб он тоже звонил.
Тут Джеймс поднял глаза, краснея уже от гнева.
— Что происходит? Это допрос? В следующий раз ты сообщишь, что за мной следил частный детектив?
Фиона невозмутимо изучала его лицо, вероятно толкуя румянец как признание вины.
— Не надо меня оскорблять. Просто мне интересно и хочется узнать, где ты был тем вечером.
— Я возобновил одно очень старое знакомство.
Она подождала, подняв бровь, но Джеймс не готов был рассказывать о матери. Вместо ответа он набил рот рыбой.
— Старая страсть?
Так она решила, что он провел ночь с женщиной!
Как она смеет устраивать такое на публике? — возмутился про себя Джеймс, скрежеща зубами. Она не имеет права. Она ему не жена. Пока. Да и будет ли когда-нибудь, не известно. Та ли это женщина, которая ему нужна?
— Нет, это была пожилая женщина, — отрубил он и допил вино, показавшееся вдруг горьким.
Фиона нахмурилась.
— Пожилая женщина? Кто же это? Твоя старая нянюшка?
Джеймс решил, что с него хватит.
— Разве не ясно, что я не хочу говорить об этом? — Он отодвинул тарелку.
Остаток вечера прошел прохладно. Они не молчали — оба были слишком хорошо воспитаны. Говорили о делах, о Сити, о компаниях на грани банкротства и о тех, чьи дела шли блестяще, обсуждали слухи о слиянии компаний, признаки финансовых проблем, чьи-то тайные намерения захватить контрольный пакет. После кофе задерживаться не стали. Джеймс сразу же отвез Фиону домой; они обменялись ничего не значащими вежливыми фразами, и он холодно поцеловал ее на прощание.
— Спокойной ночи, Джеймс. Спасибо за чудный ужин.
— Спокойной ночи, Фиона. Постарайся не работать слишком много, пока не будет отца.
Общепринятая вежливость — единственный цивилизованный способ обойти трещину, которая открылась между ними. Или она была всегда? Он вообще когда-нибудь задумывался о Фионе?
Во всяком случае, сейчас у него есть время подумать неделю-другую. Поездка ее отца дает подходящий повод для перерыва в отношениях. По дороге домой Джеймс решил, что должен послать ей букет цветов. Что написать в записке? «Сожалею»? Нет. Зачем врать, он не сожалел ни о чем, что сказал или сделал.
Так что же написать? Просто: «С любовью от…»? Почему бы нет? Это ни к чему не обязывает. Все так пишут.
Его пробрала дрожь. Неделю назад он был почти уверен, что женится на ней. Но хочет ли он провести остаток жизни под светом прожекторов, за колючей проволокой, с собаками по периметру?
Он знал, что ведет себя смешно, мелодраматично, но какая свобода у него останется, если Фиона собирается быть в курсе всего, что он делает, где бывает, а потом — вне всяких сомнений — и о чем думает?
Хватит плыть по течению, пора задуматься о своей жизни. Пора решать, как он хочет жить дальше.
Для начала он не хочет еще раз видеться с матерью. У нее нет права на теплые чувства после стольких лет разлуки. Они совершенно чужие люди, и она для него ничего не значит. У Пейшенс Кирби нет оснований требовать, чтобы он забыл, что совершила его мать, какую рану нанесла ему, забыл одинокое, печальное детство. Он не может. Возможно, эта девушка святая, но он-то — нет.
Воскресенье выдалось сырым и холодным. Ветер хлестал по зелени Риджентс-парка и заставлял деревья качаться и стонать. Весь день Джеймс не выходил из дому. Сидел в зеленом кожаном кресле за обтянутым такой же кожей рабочим столом и изучал замысловатые финансовые диаграммы и подробные счета компании, ставшей его новым клиентом.
Его обычный воскресный завтрак состоял из грейпфрута, яичницы с беконом и тоста с джемом. Потом обычный воскресный обед: копченый лосось, ростбиф и йоркширский пудинг, а на десерт лимонный мусс и кофе. Барни и Энид были на кухне; никто и ничто не нарушало пустоту и тишину большого дома, за исключением тиканья больших напольных часов в холле. Обычно он встречался с Фионой или по крайней мере разговаривал с ней по телефону. Сегодня никто не приходил и не звонил. Как на необитаемом острове.
Сколько дней его жизни прошло так же? Сухая, как пыль, рутина, холодные, как айсберг, привычки — хочет ли он жить так дальше? Он встал и подошел к окну. Серое небо, мокрые покатые крыши, пустота — вот так же он чувствовал себя в детстве — одиноким подранком.
В шесть он принял ванну и дольше обычного лежал в теплой, душистой воде; когда оделся, уже наступило время традиционного стакана хереса перед ужином, только сегодня он пил виски.
Барни пришел позвать на ужин и понимающе взглянул на стакан виски, а потом на графин, по которому было видно, что это уже второй стакан.
— Решили напиться? Так ведь это не помогает.
Направляясь ужинать, Джеймс обратил внимание на свое отражение в зеркале: высокий, хмурый брюнет с холодными глазами и жестким ртом. Бог мой! Я становлюсь похож на отца, подумал он с болью в сердце. Вот уж чего не хотелось бы. Может быть, продать этот проклятый дом и уехать в деревню — выращивать розы, проводить больше времени на воздухе, заняться гольфом или завести яхту? Он не хотел превратиться в замкнутого мизантропа, не изведавшего настоящей жизни.
Примерно это же говорила она. Мать. Об отце она говорила правду, хоть Джеймс и отказался это признать. Но сам-то он знал, что это правда, и он не хотел, чтобы в один прекрасный день она стала правдой и о нем.
К понедельнику дождь ослабел и только моросил, ветра не было, но настроение Джеймса не улучшилось. Он велел мисс Ропер послать цветы Фионе.
— Записка? — спросила она.
— «С любовью от Джеймса».
Понимающий взгляд не заставил себя ждать.
— Не смотрите на меня так, — окрысился Джеймс.
— Как?
— Хороший секретарь не комментирует действия шефа!
— Да, сэр. Конечно, сэр. — Она прикрыла дверь с излишней аккуратностью, и Джеймс скрипнул зубами.
Обедая с клиентами, он с трудом сосредоточился на беседе. Что, черт возьми, с тобой происходит? — раздраженно одернул он себя в конце дня, обнаружив, что рисует в блокноте какое-то лицо. Большие глаза, широкий, большой рот. Джеймс густо замарал рисунок и положил ручку. Хватит. Он не должен думать ни о Пейшенс Кирби, ни о ее прекрасных карих глазах. Какого же они цвета? Трудно сказать. Желтоватые, зеленоватые, голубые. Их цвет меняется, как у опала при разном освещении, и они сверкают, когда она злится.
Может быть, хватит думать о ней? — сказал он себе, берясь за лист с балансом компании и заставляя себя сосредоточиться. А может, пора взять выходной? Да, пожалуй. Он вызвал мисс Ропер.
— Я собираюсь взять несколько выходных. Просмотрите календарь встреч и найдите, когда это можно будет сделать.
В ее глазах читалось улыбчивое всепонимание. Что она понимает в его решении отдохнуть? Не иначе как дважды два дают ей в итоге все сто!
— Это все. Спасибо, мисс Ропер.
— Да, сэр.
Она удалилась с преувеличенной робостью, и Джеймс принялся барабанить пальцами по столу, заставляя себя не глядеть на часы. Слишком рано, чтобы ехать домой.
Во вторник деловой ленч был отменен в последнюю минуту. Джеймс поехал на такси в ближайший универмаг, съел в буфете салат и отправился бродить по отделам, не имея в голове ничего определенного. Просто убиваю время, говорил он себе, рассматривая дорогие французские духи. Один запах показался ему очень знакомым. Это только кажется или мать действительно душилась ими, когда Джеймс был ребенком? Он не очень разбирался в парфюмерии, но запах определенно вызывал далекие воспоминания.
— Эти духи давно в продаже? — спросил он продавщицу.
Та кивнула:
— По-моему, они были созданы еще в пятидесятые годы.
— Они показались мне знакомыми.
— Многие леди покупают их, сэр.
Ему захотелось купить два флакона. Купить подарок еще не значит идти на день рождения. Пейшенс родилась в тот же день. Поразительное совпадение. Нельзя купить подарок для матери и не купить для Пейшенс. Она ведь пригласила на свой день рождения. Он же не может прийти с пустыми руками! Простые приличия требуют купить флакон духов девушке, которая так внимательна к его матери, и это ничего не значит.
Проходя мимо прилавка с длинными жоржетовыми шарфами изысканных расцветок, он выбрал два: миндально-зеленый для матери и бледно-розовый для Пейшенс. Под цвет ее губ.
Подарки завернули, и он написал текст, который должны были напечатать на поздравительных открытках. Пока Джеймс пил кофе, их принесли, и он подписал обе.
Как ни странно, этот поход в магазин вызвал у него лишь положительные эмоции. Может быть, подарки доставляют удовольствие и дарящему?
Когда он возвращался в офис, лондонские улицы сияли солнечным светом. Люди сегодня улыбались, а не прятали под зонтами хмурые лица. Весна наступила, и Джеймсу не хотелось возвращаться на работу; но привычка победила. Остаток дня он провел за рабочим столом. Подарки лежали запертые в ящике. Он не доставал их, но думал о них постоянно: отправить с посыльным или отвезти самому?
К среде он был уже в состоянии смятения. Идти или не идти? Этот вопрос занимал все его мысли. Нерешительность плохо сказывалась на его настроении; он сам упрекал себя в необычайной сварливости. Мисс Ропер одаривала его своими сардоническими взглядами, а маленькая блондинка уже просто трепетала, потому что Джеймс пару раз шикнул на нее. Бедная девочка, она не виновата. Это он доводит ее до дрожи в руках, вот она и роняет вещи и путает передаваемые по телефону сообщения.
Пытаясь поправить положение, Джеймс улыбнулся ей, и девушка немедленно уронила стопку принесенных на подпись писем.
Джеймс зарычал:
— Бога ради, можете вы хоть что-нибудь сделать по-человечески?!
Тут же в кабинете возникла мисс Ропер. Она отправила помощницу в комнатку за приемной, собрала письма и холодно заметила Джеймсу:
— Если бы вы не кричали, она бы так не нервничала, мистер Ормонд.
— Я не кричал, когда она вошла. Я улыбнулся, но от этого стало только хуже.
— Наверное, она подумала, что вы собираетесь уволить ее. Вы всегда улыбаетесь, когда увольняете сотрудников.
Джеймс похолодел.
— Что вы имеете в виду? Неужели вы думаете, что я наслаждаюсь, выгоняя людей?
— Я прекрасно знаю, что нет. Потому вы и улыбаетесь — просто нервы. — Мисс Ропер присмотрелась к нему. — А почему вы нервничаете сейчас?
Не отвечая, Джеймс принялся подписывать письма. Если есть на свете что-то, чего он не выносит, так это женщины, читающие его мысли.
Закончив рабочий день, Джеймс выложил пакет с подарками на стол. Мисс Ропер внимательно посмотрела на пакет, прочитав название магазина, но ничего не сказала. Может быть, потому, что заметила вызов в глазах Джеймса. Они просто попрощались.