— Понятия не имел, что она хорошо шьет. — Впрочем, что он знает о матери? Ее жизнь совершенно ему неизвестна. Они чужие люди. Как она могла ожидать другого отношения спустя столько лет?
— Она шьет на нашей старой машинке. Вообще чудо, что эта штука работает. Она сто лет пролежала на чердаке, но Джо — волшебник во всем, что касается техники. Он смазал ее и настроил, и с тех пор ваша мать шьет для всех. Кажется, она получает от этого удовольствие. Она не может долго быть на ногах из-за артрита. Ей приходится работать медленно, потому что руки часто распухают, но мне кажется, что работа идет на пользу ее суставам. К тому же она чувствует себя лучше, когда занята, а не просто сидит в кресле, читая или глядя в телевизор.
Я поддерживаю все хобби моих подопечных: рисование или работу на огороде. А еще они делают домашнее вино. Им нравится работать и чувствовать себя независимыми. Приятно пообщаться с людьми, но иногда каждому нужно побыть в одиночестве.
— А вы? Сколько у вас времени на одиночество?
Она состроила рожицу и рассмеялась.
— Не много.
Они вошли в столовую, и все присутствующие подняли головы и улыбнулись, приветствуя их. Джеймс улыбнулся в ответ и сказал:
— Добрый всем вечер. — Он очень хорошо помнил, как покинул этот дом в прошлый раз. Разумеется, все знали и говорили о том, как он ушел, хлопнув дверью.
Но все улыбались вполне дружелюбно и хором ответили: «Здравствуйте!»
Дети не сидели за столом; они столпились вокруг птичьей клетки на старой дубовой тумбочке. Канарейки весело пели, и, к ужасу Джеймса, из их клетки во все стороны летела шелуха.
— Надеюсь, птицы не будут слишком вам досаждать, — неловко обратился он к Пейшенс.
— Они очаровательны — правда? — Она улыбнулась всем, сидящим за столом, и старики закивали.
— Очень милые, — сказала одна из пожилых леди. — И мне очень нравится слушать, как они поют, от этого в доме веселее.
— У меня в комнате есть пара попугайчиков, — сказала Лавиния. — Вы должны их послушать! Тараторят без умолку, правда, не все, что они говорят, подходит для приличной компании.
— Можно говорить с птицами, а можно и с рыбами, — сказал Джо.
— Я могу, — сказал Тоби.
— И что они отвечают? — подначил Джо.
— Конечно, они не говорят, но всегда подплывают и смотрят на меня, — возразил Тоби.
— Еще бы. Как не посмотреть на придурка. А ты и есть придурок. Разговаривать с рыбами!
— Вы сидите рядом со мной, — позвала Эмми, и Джеймс протиснулся на другую сторону стола к свободному стулу. Только устроившись там, он осознал, что сидит рядом с матерью.
Он вспыхнул, когда она сказала:
— Спасибо, что пришел, Джеймс. Я боялась, что не придешь.
Он не знал, что сказать в ответ, но, к счастью, вспомнил о коробках и поставил перед ней ту, что была перевязана зеленой лентой.
— С днем рождения.
Все замолчали, наблюдая. Порозовевшая от смущения Рут Ормонд начала возиться с коробкой, и Джеймс наконец заметил, как распухли от артрита ее суставы. В прошлый раз он увидел только, что на руках больше нет колец.
— Позвольте мне, — сказал он, отбирая коробку, и распаковал ее, прежде чем вернуть.
Первым она достала флакон духов. В глазах, поднятых к сыну, блестели слезы.
— Ты помнишь мои любимые духи! Сколько лет уже я ими не душилась! Я не могла позволить себе такую роскошь.
Он опешил; ведь он же слышал этот запах в ее комнате. Неужели ему показалось?
Она попыталась открыть коробку, и Джеймс помог ей, достал духи, освободил с некоторым усилием пробку и внимательно смотрел, как она наносит духи за ушами и на запястья. Запах проник в его ноздри, и он чуть слышно вздохнул. Да, именно этот запах он слышал в ее комнате в прошлый раз. Как интересно устроен человеческий мозг! Память и воображение объединились, и он искренне верил, что в комнате пахнет духами, которыми всегда пользовалась мать во времена его детства…
— В коробке есть еще что-то, — напомнила Эмми, заглянув внутрь.
Джеймс развернул шарф, и девочка задохнулась от восторга.
— Ой, как здорово!
Лицо Рут Ормонд сияло. Она пропустила тонкий шелк шарфа меж узловатых пальцев, поднесла к щеке.
— Как мило. Обожаю этот цвет. Я надену.
Джеймс встал, взял из рук матери шарф и набросил ей на плечи.
— Спасибо, Джеймс. Я в восторге от обоих подарков.
— Ах да, я забыл об открытке, — сказал он, подавая ей карточку, и сел, наблюдая, как Рут открывает ее, рассматривает картинку и читает.
Эмми не отрываясь смотрела на вторую стоящую перед ним коробку.
— А это для кого?
Чувствуя всеобщее внимание, Джеймс откашлялся.
— Ах да. Я забыл. — Он посмотрел через стол на Пейшенс. — С днем рождения. — И подвинул коробку к ней.
Она явно удивилась.
— О, зачем? Не стоило утруждаться. То есть спасибо…
Ему было приятно, что удалось застать ее врасплох и лишить обычной самоуверенности. До сих пор все происходило наоборот, и Джеймс был рад поменяться ролями.
— Открывай, Пейшенс, — торопила Эмми. Девушка аккуратно распаковала коробку, достала духи и впилась в них глазами.
— Господи!
— Такие же, как у Рут! — Эмми не упустила случай отметить очевидное.
Джеймс вспыхнул.
— Боюсь, у меня не слишком богатое воображение. Если вам не нравится, я могу в любой момент отвезти в магазин и обменять, если вы предпочитаете другие духи.
Она вытащила пробку из флакона и, прикрыв глаза, вдохнула запах.
— Мм, божественно. — Она улыбнулась, сияя карими глазами. — У меня никогда еще не было французских духов. Для меня это слишком дорого. Спасибо вам, изумительно!
— И шарф для вас тоже есть, — признался он. — Для вас я выбрал розовый. Я же говорил, что воображение у меня небогатое. — Тут его глаза остановились на огненно-рыжих волосах. Может быть, надо было подарить розовый матери, а зеленый — Пейшенс?
— Какой роскошный цвет! Вы умница, Джеймс. Как вы догадались? Я обожаю розовый, но никогда не решалась носить. Считается, что к рыжим волосам не идет розовое, поэтому мне никогда его не покупали, а сама я редко позволяю себе такие красивые вещи. — Она неуверенно посмотрела на свое зелено-синее платье. — Как вы думаете, можно надеть его с этим платьем?
Эмми испустила завистливый вздох.
— Конечно, можно. Будет словно розовые лепестки на зеленом стебле. Как здорово!
Пейшенс дважды обвила шею шарфом и спустила концы за спину.
— Как я выгляжу, Эм?
— Здорово!
— Честно?
— Хочешь, сердце перекрещу? Пусть говорят что угодно; а мне нравится розовое к рыжим волосам.
— Мне тоже.
Они смотрели друг на друга через стол — сестры в полном смысле этого слова, ребенок и юная женщина, объединенные серьезным обсуждением одной из очень важных в их жизни вещей.
Пейшенс посмотрела на Джеймса.
— А вы как думаете?
— Выглядите чудесно, — сказал он и испугался, что голос выдаст чувства, всякий раз возникающие в нем при взгляде на этот большой, теплый, зовущий розовый рот.
Под его взглядом губы изогнулись в улыбке, и Джеймс смотрел на нее, как смотрят на восход солнца, вспоминая вкус этих мягких губ.
— Мы когда-нибудь будем есть? — проворчал Том.
— Да, я умираю с голоду, — не менее сварливо поддержал Джо.
— Можете произнести молитву, Джо, — озорно улыбнувшись, предложила Пейшенс.
— Я? С чего это я? Ты должна, это твой день рождения. Или Рут. — Судя по выражению лица, Джо был настроен воинственно и не собирался сдаваться.
Рут Ормонд произнесла молитву, прежде чем Пейшенс успела вступить в спор, и все придвинули тарелки, наполненные крошечными треугольными тартинками с огурцами, помидорами и ломтиками сыра.
— Тоже мне сандвич! Раз укусишь, и нет его, — бубнил Джо, засовывая в рот по три штуки зараз.
— Это только закуска, мы еще не принесли основные блюда. — Обиженная Лавиния поспешила на кухню.
Она принесла горячие масленые лепешки и булочки — по две на каждого. Правда, Том съел три, но Эмми осилила только одну, так что обошлось.
А еда продолжала прибывать: пирожки с мясом, яйца по-шотландски — в колбасном фарше, обвалянном в сухариках и зажаренном на сковороде. Были, конечно, и сладости: красное и оранжевое желе, банановое бланманже и клубничные бисквиты со взбитыми сливками, шоколадные палочки и пирожные. Под конец праздника зажгли свечи на большом именинном пироге, на котором Лавиния розовым кремом написала: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ». Пейшенс и Рут Ормонд вместе задули свечи, и все спели «Happy Birthday».
Вкладом Эмми были голубой марципановый кролик и желтый марципановый же банан на пироге.
— Который из них для меня? — спросила мать Джеймса.
— Банан очень хороший, — неискренне посоветовала Эмми.
— Да, я бы тоже предпочел банан, — поддержал Джеймс, которому синий кролик казался не слишком съедобным.
Эмми просияла, и Рут взяла банан.
— Мм, объедение!
— Я больше не могу, наелась, — сказала Пейшенс. — Кролик твой, Эмми.
Улыбнувшись еще шире, Эмми съела кролика под яростные нападки братьев.
— Ты же знаешь, что Пейшенс ненавидит марципаны! — возмущался Тоби. Но Эмми не обращала внимания. Жмурясь от удовольствия, она доедала кроличье ухо.
— А я очень люблю, — поспешила заверить Рут Ормонд.
После чая были игры: «Прицепи ослику хвост» и «Передай посылку». В последней Джо бессовестно жульничал и получил-таки содержимое посылки — коробку шоколада, но Лавиния и другие были глубоко возмущены.
Через несколько минут Рут Ормонд стала прощаться.
— Замечательный праздник. Я совершенно без сил! — сказала она сыну.
Джеймс заметил бледность под ее макияжем и нахмурился. Все-таки она очень слаба.
— Вы сможете подняться по лестнице?
Она кивнула, улыбнувшись, и вдруг поцеловала его в щеку.
— Спокойной ночи. Спасибо за подарки, Джеймс.
Пейшенс пошла с ней. Джеймс проводил их до холла и спросил:
— Могу я вызвать такси?
— Пожалуйста, — кивнула Пейшенс. Когда она вернулась, он спросил:
— Все хорошо? — и сам был удивлен искренности вопроса.
— Устала, но довольна. У нее был прекрасный день, и вершина его — ваш приезд. Она боялась, что вы не появитесь.
— Так чуть было и не вышло. — Он густо покраснел, старые боль и злость снова поднялись в нем. — В конце концов, почему я должен был приезжать? Чего она ждет? Она переступила через десятилетнего мальчишку, просто снялась и улетела с другим мужчиной, оставив меня с отцом, холодным как лед. Она же знала, что я буду несчастен с ним. Она лишила меня детства. Как она смеет теперь появляться двадцать лет спустя и просить, чтобы я забыл и простил?
Едва дождавшись, пока он закончит, Пейшенс сказала:
— Вы уже не маленький мальчик. Вы мужчина, и прошло столько долгих лет! Вы должны преодолеть прошлое. Бедная Рут очень одинока. Она стара, больна и нуждается в вас.
— Она лишилась права быть моей матерью много лет назад, это был ее выбор, а не мой.
— Дайте ей еще один шанс, Джеймс!
— Почему я должен это делать? — задыхался от боли Джеймс. — Какое право она имеет появляться в моей жизни столько лет спустя? Что она может требовать? — хрипло спрашивал он.
Почему Пейшенс так смотрит на него? Почему на ее выразительном лице читаются презрение, обвинение, холод?
— Действительно, очень глупо с ее стороны, — ледяным голосом произнесла Пейшенс. — Нельзя выжать воду из камня, нельзя добиться чувств от человека, который живет в холодильнике! Но Рут стара и боится смерти. Она цепляется за мечту. Мне жаль ее, и я не хочу причинять ей боль, не то посоветовала бы расстаться со своей мечтой, потому что у вас все равно недостанет доброты простить. Я думаю, в вас нет вообще ничего человеческого.
Ярость клокотала в груди Джеймса. Он тяжело дышал и не мог говорить. Руки сами собой сжались в кулаки, глаза застлали едкие слезы. Она не имеет права так говорить с ним. Значит, таково ее мнение? Он не человек? Он живет в холодильнике?
Справедливость вынуждала признать, что так оно и есть. Отец поселил его в холодильнике много лет назад. Однако с того дня, когда Пейшенс ворвалась в его кабинет, все в жизни переменилось. Но глупо было так увлечься девушкой, слишком молодой для него.
Он не так глуп, чтобы заблуждаться. Пейшенс использует его, пытается им манипулировать, злоупотребляя своей привлекательностью. Конечно, она оправдывает себя добрыми намерениями — все делается ради его матери. Для женщины этого достаточно, чтобы использовать его слабости против него же.
С горечью посмотрел он в ее карие глаза и обнаружил ту же ярость, что бушевала в нем.
А ведь он ей даже не нравится! Он-то пытался убедить себя в обратном, но сейчас на ее лице написано отвращение.
Это была горькая правда. Прежде он легко переносил чужую неприязнь. Теперь он начал интересоваться мнением людей. Несколько недель назад он мог назвать себя твердым в решениях, жестким, уверенным. Сейчас он обнаружил в себе слабость, которая способна разрушить его, если не принять срочные меры.
— В таком случае надеюсь, что вы перестанете досаждать мне, — бросил он Пейшенс.
— Не беспокойтесь. Я никогда больше не буду вам досаждать.
Оба вздрогнули, когда у ворот резко просигналило такси.
Пейшенс сделала глубокий вдох.
— До свидания. — Ее голос был холодным и колючим, как северный ветер.
Джеймс развернулся, открыл дверь и быстро зашагал к такси. Он был здесь в последний раз и никогда больше не увидит Пейшенс. От этой мысли болезненно кольнуло в груди.
«Никогда» — это пустыня, в которой его бросили десятилетним мальчиком. Мать исчезла, и отец сказал, что он ее больше не увидит никогда. И вот это происходит с ним снова, он возвращается на тот мрачный, безлюдный пустырь — только теперь он сам тому причиной.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Неделю спустя Джеймс встретил Фиону на приеме, данном большим американским банковским объединением, у которого был офис в лондонском Сити. В прежние времена гостями были в основном мужчины, но сегодня женщины занимали очень важные посты в деловом мире, и Джеймс не удивился, увидев Фиону в противоположном конце зала. Она разговаривала с несколькими мужчинами гораздо старше себя, и те с удовольствием слушали ее, не отводя глаз. Она походила на светловолосую Клеопатру. Гибкость фигуры подчеркнута туго облегающим черным платьем, темно-красные губы, на веках серебристо-голубые тени, ресницы густо подкрашены.
Джеймс беседовал с одним из клиентов, но время от времени находил Фиону глазами, думая, подойти или дождаться, пока подойдет она. Последнее казалось тактически более правильным. Не в том он настроении, чтобы позволить женщине думать, будто им можно управлять, дергая за нужные нити.
С того момента, как он вышел из дома Пейшенс, Джеймс был раздражен и подавлен. Он знал, что все это замечают. Барни и Инид посматривали на него украдкой, мисс Ропер настораживалась всякий раз, как он раскрывал рот, а блондиночка пребывала в постоянной панике, за которую Джеймс уже отказывался нести ответственность. Поскольку на ее пальце появилось свидетельствующее о помолвке кольцо, он надеялся, что какой-то несчастный намерен жениться на ней и навсегда избавить от нее офис Джеймса. Однако мисс Ропер лишила его этой надежды.
— Свадьба будет только в следующем году, но она не собирается бросать работу. Времена такие, что женщина не может позволить себе оставить работу, выйдя замуж. Вероятно, она будет работать, пока не появится ребенок, но на ближайшие несколько лет это не планируется.
— Вот это разумно. Она едва ли способна сварить чашку кофе, не то что ухаживать за ребенком, — заметил Джеймс и получил от мисс Ропер очередной осуждающий взгляд.
— Вам нужен отпуск, — сказала она и добавила «сэр» жалящим, как оса, голосом. На столе перед Джеймсом возник отпечатанный список. — Вы просили найти время, когда можно будет взять несколько дней без большого ущерба. Боюсь, расписание на следующий месяц слишком плотное.
— Нет, я передумал. Сейчас я не могу отлучаться.