— Нет ли здесь какой-нибудь путаницы? — вмешался я. — Ведь тетя Настя до замужества носила фамилию Крюгер.
— Никакой путаницы, — возразил Курилов, — просто нас ввели в заблуждение. Тетка Настя заполняла анкеты, как хотела, точнее сказать, как ей было приказано. Из архива, который случайно сохранился, узнали, что она является женой дяди этого фальшивого Аркадия, то есть его тетей, и, естественно, потому носила фамилию Крюгер.
— Ничего себе, семейное древо, — заметил я. — И все-таки непонятно, почему эта пара обосновалась в далекой деревушке под фальшивыми именами еще в 1928 году? Ведь там тогда ничего интересного не было.
— Вы забываете, что речь идет о пограничной полосе, — пояснил Курилов. — Там уже давно свили гнездо агенты и резиденты капиталистических разведок. Не исключено, что у нашей двоицы было какое-то задание, а для начала она должна была втереться в доверие.
— Гм, выходит, по-вашему, они торчали там целых семь лет, дожидаясь своего часа? — засомневался я. — А разве эта папка для «нот» не служит доказательством того, что «Блохин» весьма активно работал на вражескую разведку?
— Сейчас — да. А раньше? У нас есть опыт, Рудольф Рудольфович. Этот опыт говорит, что шпионские центры могут глубоко законсервировать своих агентов на долгие годы.
— Что ж, вам и карты в руки, — согласился я.
— И неплохие карты, — засмеялся Курилов. — Они не говорят, что речь идет обязательно о гитлеровских агентах. Есть у немцев немало любознательных соперников. Например, за каналом…
— Вы имеете в виду англичан?
— Именно, — кивнул он. — Они охотно используют прибалтийских немцев, которые работают на своих германских хозяев. Видите ли, против первого социалистического государства рука об руку борются все империалисты, хотя их интересы порой и расходятся. Именно так произошло и в нашем случае. Например, удалось установить, что отец фальшивого Блохина был мелким судовладельцем, которого перед мировой войной протежировала крупная гамбургская компания «Хапаг». Во время войны он потерял одно из своих судов, после возникновения самостоятельной Латвии его взяли на службу англичане, в частности, белфастская судостроительная фирма «Герланд и Вольф» и судовладельческая компания «Ивертон», которые тесно связаны с «Интелидженс сервис». Герман, сын старого Крюгера, то есть наш фальшивый Аркадий Блохин, служил в войсках белогвардейского генерала Юденича, а потом перешел к английским интервентам, которые высадились в Мурманске. После победы Красной Армии Герман жил в столице Латвии — Риге, которая стала местом сборища всевозможных «бывших» людей из царской России. О том, что он там делал, точно неизвестно. Работал якобы в фирме своего отца, а когда тот в 1925 году умер, он промотал все наследство. Его тетя — Настя — уже в 1924 году приехала в Энгельс, главный город республики Немцев Поволжья, что по тем временам было очень просто: у нее там нашлись знакомые. Но уже тогда ее приезд преследовал вполне определенные цели. Тетя Настя происходит из состоятельной немецкой семьи. В старом Петрограде этой семье принадлежала большая ювелирная фирма, которая была даже привилегированным поставщиком «его величества»… Понятно, что после Октябрьской революции фирма перестала существовать. Ее владелец сумел вовремя собрать чемоданы и убежал в Латвию. В Петрограде он оставил очень способного и преданного «своего» человека, потому что считал, что власть рабочих и крестьян в России не удержится. А в том, что этот человек в течение семнадцати или восемнадцати лет оставался верным слугой своего господина, мы могли убедиться…
Курилов, подчеркнув последнее предложение, так выразительно на меня посмотрел, что я повторил:
— Могли… Значит, я также? Курилов засмеялся:
— Живое доказательство — у вас дома.
— У меня дома? — удивился я.
— Если, конечно, не на прогулке… — лукаво улыбнулся Филипп Филиппович.
Кажется, я начал догадываться:
— Дружок?
— Разумеется. Нам удалось найти его хозяина, очень помог в этом товарищ Усов. Он выспросил всех служащих железнодорожной станции Лобаново, один из них оказался полезным. Он с детства немного знает немецкий. Когда он услышал незнакомцев говоривших по-немецки, — по одежде это были два ленинградца и один местный, железнодорожник его не узнал, но мы догадались, что это был Блохин, — ему представился случай убедиться, что кое-что, в немецком языке од понимает. Ленинградцы уезжали и требовали от того местного, который здесь оставался, чтобы он во что бы то ни стало нашел какую-то лайку, при этом несколько раз было произнесено имя Риго. Очевидно, так звали пса. Начали поиск в Ленинграде. Безрезультатно. В обществе владельцев чистокровных охотничьих собак под этим именем было зарегистрировано три пса, но все оказались легавыми. Тут нам помог председатель секции владельцев лаек. Когда он услышал, что речь идет о чистокровной лайке, то высказал предположение, что она происходит из Карелии. Задали мы работы нашим органам в Петрозаводске! И вот, пожалуйста: через неделю был найден первый хозяин; три года назад лайка участвовала на Всекарельской выставке охотничьих собак и получила серебряную медаль. Но ее хозяин заболел, охотиться уже не мог и с тяжелым сердцем расстался с лайкой, продав ее новому хозяину, который сейчас живет в Ленинграде. Его фамилия Купфер. Это он дал лайку на время Хельмигу.
— Значит, хозяин моего Дружка нашелся. Что с ним?
— Мы его задержали, — был ответ.
— Того, что он дал лайку, достаточно, чтобы попасть за решетку?
— Вы это серьезно? — спросил задетый за живое Курилов.
— Серьезно, — смущенно ответил я.
— Вас извиняет лишь то, что вы ничего не знаете из того, что натворил господин Купфер. Было бы преступным оставлять его на свободе…
— Ах, так, — протянул я. — Тогда другое дело.
— Если говорить коротко, — продолжал Курилов, — то Купфер дал Хельмигу лайку, когда тот вместе с Шеллнером отправился в Лобановское лесничество за снимками определенных объектов, которые приготовил Блохин. Они ехали как охотники, и Крюгер-Блохин — будем его в дальнейшем называть, как привыкли, Блохиным — их ждал на вокзале. Он их и отвез к себе домой, однако на ночлег из-за осторожности не оставил. Они спали в лесном сарае, обронили там патрон и утром вышли пополнить свое собрание фотографий. О том, что было дальше, вам известно больше, чем кому-либо.
— Подождите, — забормотал я, — разумеется, я не знал, что сообщником Хельмига был Шеллнер. Но я и теперь не понимаю, почему он потом отдал снимки Хельмигу и как они попали в руки Эрны?
— Хельмиг, возможно, хороший фотограф, но техническую часть он поручил Купферу, который проявил снимки и сделал из всей серии тот альбом.
— Но почему же этот альбом попал в руки Эрны? — настаивал я.
— Вам бы все на блюдечке подать, — засмеялся Курилов.
— Ничего не хочу сказать плохого, Филипп Филиппович, но сдается мне, что это вы теперь так здорово все знаете, а ведь Блохин довольно долго делал, что ему заблагорассудится, и не будь красного патрона и белой сороки, вам бы тоже захотелось, чтобы все принесли на блюдечке…
На лбу у Курилова появились четыре морщины — верный признак того, что он сердится. Я ожидал, что он взорвется, но нет, ничего. Постепенно его лоб разгладился, рот растянулся в улыбку, и он проговорил почти нежно:
— Вы хотите сказать, что мы только сейчас поумнели, а до этого были как слепые котята? Что же, мы, действительно, кое в чем виноваты. Но зато поработали здорово. То, что мы сегодня знаем, — результат сложного и упорного расследования, которое продолжалось без малого месяц. Несколько птичек попало в клетку, и каждая из них кое-что прочирикала. У нас неплохой музыкальный слух, так что фальшивую ноту уловим…
Зазвонил телефон, и Курилов довольно долго слушал. По выражению его лица я не мог понять, кто звонит. Только один раз он закрыл рукой трубку и тихо спросил:
— Вы знаете, Рудольф Рудольфович, некоего Стернада?
— Стрнада? — догадался я и, когда Курилов кивнул, добавил: — Да, я знаю Богуслава Стрнада, чешского мастера стекла. Он сейчас устанавливает оборудование на заводе «Красная горка». Это солидный человек, очень хороший специалист и, на мой взгляд, заслуживает доверия. Он иногда приходит на заседание актива иностранных специалистов. Я дважды был с ним на охоте…
Курилов понимающе кивнул, затем минуту послушал и, наконец, сказал в трубку:
— Хорошо, приезжайте прямо ко мне. Да, да… Я — следователь… Пожалуйста, как можно скорее…
— На ловца и зверь бежит, — несколько возбужденно проговорил он, хрустнул пальцами, его лицо приобрело только ему свойственное выражение — широкая улыбка возле губ: — Этот Стернад сам настоящий следователь! Говорят, что у чехов крепкие головы, но при этом забывают о их знаменитом чутье…
— Это сугубо индивидуальное качество, — поправил я.
— Возможно, но найдите мне человека более догадливого, чем этот чешский мастер… Он звонил вам, и ему сказали, куда вы ушли. Он хотел посоветоваться с вами. Однако, как вы слышали, я ему сказал, что я тоже человек не безответственный. Так вы не возражаете?
— Еще бы!
— Вот о чем, собственно, идет речь: в Ленинградском торговом порту сейчас грузят железо на голландский пароход для одной Роттердамской фирмы. Во время шторма где-то около острова Готланд в Балтийском море он столкнулся со шведским грузовым судном. Никто не пострадал, но мачта упала на капитанский мостик и повредила некоторые навигационные приборы. Чтобы их отремонтировать, потребовалось специальное стекло. Тогда и был приглашен ваш Стернад (опять это лишнее «е», потому что русские никак не могут себе представить слово с четырьмя согласными подряд). Вместе с ним были два наших монтера. Во время работы Стернад услышал любопытный разговор. Какой-то долговязый тип — он может его подробно описать — по-немецки договаривался с помощником капитана о том, что, когда судно выйдет в море, доставит на борт человека, который пострадал от неудачного выстрела на охоте. Помощник капитана кивнул головой в знак согласия, а увидев на мостике рабочих, указал на них взглядом. Тогда долговязый что-то забормотал и быстро удалился. Вот и все. Поскольку Стернад знает вас как страстного охотника и председателя актива иностранных специалистов, он хотел спросить, не слышали ли вы о каком-нибудь несчастном случае на охоте, из-за которого кто-нибудь хотел бы, незаметно покинуть Ленинград.
— Он не ошибся адресом. Мы с вами знаем такого человека.
— Я того же мнения. Давайте подождем Стернада, тогда и подумаем, что делать дальше, — решил Курилов.
— А пока вернемся к Купферу, — предложил я, горя желанием узнать подробности.
— Арест Купфера окончательно решили материалы, которые мы нашли при обыске квартиры его очаровательной племянницы… Кстати, как она вам понравилась?
Я вопросительно глянул на своего собеседника:
— Откуда бы мне ее знать?
— Но, но, припомните… Глаза голубые, как незабудки, кожа цвета зрелых абрикосов и волосы — только воронье бывает таким черным-черным… Догадываетесь?
Я вытаращил глаза. Его описание точь-в-точь напоминало последнюю подружку Шервица — Эрну.
— Вы имеете в виду Эрну… Эрну Боргерт?
— Конечно. Она и есть племянница Купфера. Во время обыска у нее дома мы обнаружили приспособления для производства микрофильмов. Кроме того, в кадушке, где росла великолепная пальма, нашли старенькую коробку, а в ней карманные часики, которые, на первый взгляд, ничем не отличались от обычных. Между тем это особые, шифровальные часы, используемые, главным образом, английскими разведчиками. Они дают возможность зашифровывать целые письма, которые, в свою очередь, можно расшифровать опять-таки с помощью тех же «часиков». Стоит только неосторожно нажать кнопку, и всё тонкое приспособление будет мгновенно уничтожено. В квартире также обнаружен радиоприемник, который можно настроить на ультракороткие волны. В продаже такие не встречаются.
Эрна заявила, что все эти удивительные вещи принадлежат ей — их ей преподнесли в дар различные джентльмены. Она этими вещами, дескать, пользуется сама, так как принимает участие в рационализаторском движении на заводе, где работает чертежницей в конструкторском бюро. Конечно, неуклюжей выдумке милой красавицы мы не поверили. Она упорно отводила подозрение от своего дяди, но он ее выдал сам. Об аресте Эрны Купфер не догадывался, предполагая, что она, как и собиралась, уехала с Шервицем отдыхать в Кавголово.
За квартирой было установлено наблюдение. Через два дня на рассвете появился Купфер. У него оказался ключ от квартиры, но наши сотрудники были начеку, и птичка попала в клетку. Купфер настроил приемник на ультракороткие волны и слушал морзянку. Когда мы вошли, он не успел выключить приемник, но проявил, к сожалению, такое присутствие духа, что мгновенно проглотил листок бумаги с записью, которую до этого делал… Он и сегодня продолжает утверждать, что ни о чем ведать не ведает, что просто зашел к племяннице, которую не видел два дня, и случайно поймал какую-то станцию. Поскольку он радиолюбитель, его заинтересовало, что передает станция… При обыске в камине обнаружен бумажный обрывок. Очевидно, Эрна хотела его сжечь, но забыла. Вчера нашим специалистам удалось расшифровать часть записей. Из них становится ясно, что…
Рассказ Курилова был нарушен стуком в дверь. Через минуту в комнату пружинистым шагом вошел мужчина, который сразу же привлекал внимание своим энергичным и умным лицом. Ему могло быть за сорок, хотя выглядел он моложе. Едва он заговорил, сразу стало ясно, что это иностранец. Зная, что в русском языке ударение не обязательно стоит в начале или в конце слова, он делал его весьма произвольно; если не мог подобрать слов, просто приспосабливал чешские, давая им русские окончания.
Таков уж он был, Богуслав Стрнад.
Поздоровавшись, я представил его Курилову. Усевшись в кресло, Стрнад сразу же сказал, что очень спешит. Он ушел под предлогом, что ему нужно кое-что проверить, и вернуться на пароход он должен как можно скорее. Капитан нервничает — ремонт, по его мнению, идет медленно — и постоянно напоминает, что каждый день простоя в порту обходится фирме слишком дорого.
— Понимаю вас, господин Стернад, — кивнул Курилов, — и не хочу, чтобы у вас были неприятности на работе. Коротко говоря: вы можете описать того человека, который пришел на судно и договаривался с помощником капитана о «черном» пассажире?
— С точностью до одной сотой, — был ответ.
— Вот что значит технический специалист, — засмеялся Курилов. — Тем лучше.
— Я люблю точность по привычке, хотя, разумеется, не знаю, зачем вам нужно точное описание этого человека.
Затем он обрисовал его, не забыв упомянуть, какие у него зубы, руки, уши, ботинки, даже галстук. И все-таки нам это никого не напоминало. Курилов ничего не сказал и, записав все с педантичной основательностью, спросил мастера, не смог ли бы он взять с собой на судно одного помощника.
— Зачем? — удивился Стрнад. — Мне вполне хватит моих двух монтеров. К полтретьему все сделаем сами… — Но в конце концов догадавшись, на что намекал Курилов, нерешительно добавил: — разве что…
— Вот именно, — обрадовался Курилов. — Разве что… У нас очень способный «монтер».
— Понимаю. Но что скажут на заводе?
— Об этом не беспокойтесь. Одну минуточку… Курилов быстро вышел и очень скоро вернулся со своим «монтером». Это был невысокий, невзрачный на вид мужчина в очках, за которыми едва виднелись глаза. Такой не привлечет особого внимания.
Товарищ Максимов, — представил его Курилов. — Он в курсе дела, а о том, как должен помогать вам на судне, вы расскажете ему по пути. Времени в обрез, мы отвезем вас на машине… С руководством вашего предприятия все согласовано.
Стрнад в знак согласия слегка поклонился, подмигнул мне и сказал вполголоса по-чешски:
— Попал я, как кур во щи…
Курилов приставил к уху ладонь, как будто бы хотел показать, что плохо слышит, и, улыбаясь, заметил:
— Не понимаю по-чешски, но, кажется, наше предложение не вызывает у вас восторга, товарищ Стернад…
— Вы как в воду смотрели, — признался Стрнад. — Но, как говорил Швейк, чему быть, того не миновать.
— Тогда считайте его своим патроном, — засмеялся я.
— На этот раз пусть им лучше будет товарищ Максимов, — шутливо возразил Курилов на прощанье.