— Ничего не знаю, ни о чем не помню!
Курилов велел увести арестованного. На этом для Бушера закончилась серия допросов.
5
В ресторане ленинградской гостиницы «Астория» сидело четверо: двое мужчин и две женщины. Обе женщины были молодые и красивые: высокая худощавая блондинка с самоуверенным выражением лица и, меньшая ростом, очевидно, более молодая, шатенка, с обворожительной улыбкой.
Они говорили по-немецки, донимали блондинку ее привязанностью к собакам и перетряхивали косточки ее любимца.
— Да разве это собака… — бросил первую стрелу мужчина со шрамом на лице.
— Оставь его, это чистая раса.
— Она теперь в моде, — с усмешкой сказал второй мужчина с плешью в прилизанных волосах.
Женщина с обворожительной улыбкой поджала губы. Видимо, ей не нравилось, что мужчины больше шутили с самоуверенной блондинкой, а она была вынуждена скучать перед своим бокалом. Чувствовалось, что она была или хорошо воспитана, или слишком горда для того, чтобы открыть свои чувства. Наконец к ней повернулся мужчина со шрамом:
— О чем вы задумались?
— Ни о чем, — спокойно ответила она.
— Ваш… друг знает о том, что вы в нашей компании?
Она беспокойно подняла брови, нервно повела плечами и ответила:
— Нет… не знает.
— Он ревнив?
— Мы же договорились, что никому не будем рассказывать о нашей прощальной встрече… — ответила за нее блондинка и заговорщически подмигнула. Шатенка повернулась, и на ее лице опять появилась обворожительная улыбка.
В течение всего этого времени официант обслуживал компанию с особым вниманием. Он почти не отлучался от стола, всегда был под рукой, чтобы исполнить любое желание.
— Какая разница между обслуживанием в Москве и Ленинграде, не правда ли? Там сиди и жди, а здесь все идет как по маслу, — заметил мужчина со шрамом.
— И вы, коллега, еще ничего не поняли? Да, здесь обслуживают прямо-таки как в берлинском «Адлоне», но язык надо держать за зубами. Видите, официант все время прислушивается? — тихо проговорил второй мужчина.
— Тогда он должен понимать по-немецки… Сейчас проверю.
Мужчина со шрамом позвал официанта и по-немецки попросил, чтобы он узнал у швейцара, не может ли тот достать билеты в какое-нибудь увеселительное заведение.
Официант вежливо наклонился к нему, пожал плечами и на очень ломаном немецком языке произнес:
— Простите, я вас не понимаю.
Человек со шрамом махнул рукой и повернулся к соседу:
— Видите, он понимает по-немецки ровно настолько, чтобы разобраться в меню. Остальное для большинства официантов — книга за семью печатями. Но и вы правы: надо быть осторожнее. Возможно, он нас хорошо понимает, только притворяется.
— Не мешало бы к нему присмотреться, — сказал мужчина с прилизанными волосами и бросил косой взгляд на официанта.
— Вам что-то показалось подозрительным? Вы такой недовольный, господин, господин… — запнулась младшая из женщин.
— Эгон, — помог ей мужчина со шрамом.
— Вы думаете, за вами следит чуть ли не каждый. И прячете голову, как страус, — усмехнулась стройная блондинка. — Кому вы интересны? Лучше на меня посмотрите, — с вызовом как бы обратилась она к окружающим в ресторане. — Только на меня, слышите, русачки! Нравлюсь я вам?
— Перестань, Адель, — процедил сквозь зубы мужчина со шрамом.
— Что же удивительного, если мужчины оглядываются на нас, верно, Грета? И почему мы должны этого не замечать?
— Конечно, вы красавицы, и будь я… — Эгон попытался сказать комплимент, одарив их нежным взглядом.
— Кокетничаешь… — мрачно произнес мужчина со шрамом.
— О-ля-ля-ля… ну и что? — напевая, спросила Адель.
— Не забудь, что стало с Шеллнером, — тихо напомнил он.
— А что? — спросила Грета.
— Его раздавила машина, — предупредил Эгон ответ другого мужчины, который только успел открыть рот.
— Насмерть?
— Насмерть.
— Да я его, собственно, даже не знала, только по имени, — пожала плечами Грета.
— А я сам чуть не попал под колеса, — наклонившись к Адели, проговорил мужчина со шрамом так тихо, что Грета не могла услышать.
— Нашел, о чем вспомнить, — так же тихо, с укоризной сказала Адель, придвинувшись к самому его лицу.
Грета, явно уязвленная тем, что ее избегают, взяла сумочку, встала и вышла из зала с оскорбленным видом.
— Оставь ребусы и переходи к делу. Когда поедешь? — спросил Адель ее собеседник.
— Хочешь от меня поскорее избавиться? Мне страшно… Почему бы тебе не послать курьера из консульства? — без прежней игривости сказала Адель.
— Ты наивна, как ребенок. Конечно, я мог бы договориться с консулом, но в Берлине посылку все равно обнюхают со всех сторон, и, если учуют золотишко, — поминай как звали! Придется со всем распроститься, да еще изволь объясняться, почему стал заниматься гешефтом. Понятно, нет? Двадцать процентов, если все доставишь на место! — строго сказал мужчина со шрамом, предварительно убедившись, что официант не подслушивает.
— И за двадцать процентов я должна идти на такой риск! — взорвалась она.
— Он не так велик, — возразил мужчина со шрамом. — Его почти и нет…
— Так поезжай сам! — оборвала она, но резкость слов никак не соответствовала тону, с которым она их произнесла.
— Но, но, зачем так круто? Вы же прекрасно знаете, что сам я не могу поехать по служебным причинам. Надо договориться…
— Согласна на пятьдесят.
— Еще чего! Этого никогда не будет, — разгорячился мужчина со шрамом.
Адель взглянула на него свысока:
— Я должна подставлять свою голову под нож, чтобы ты мог насладиться жизнью? Ну, нет, я еще не настолько глупа. Пополам — или прощай.
Оба мужчины повернулись к Адели, закрыв ее так, что через застекленные двери не стало видно ее лица…
За этими дверьми в ярко освещенной комнате сидела иная компания. Это были Филипп Филиппович Курилов, Иван Борисович Аркадин, стенографистка Лидия Петровна Сысоева и я.
Особого внимания среди нас, конечно, заслуживал Аркадин, — ведь от него зависело, как мы поймем разговор, который шел за дверями. Отличный логопед, Иван Борисович работал в Институте глухонемых, в совершенстве знал немецкий и английский языки. Когда Курилову стало известно, что небезынтересная компания в составе двух мужчин и двух женщин соберется в отеле «Астория», он попросил его быть переводчиком. Совсем особенным переводчиком, который, даже не слыша, понимает слова лишь по движению губ. Огромный опыт и исключительный талант Ивана Борисовича позволяли надеяться, что эксперимент удастся.
Еще до того, как тертая компания оказалась в ресторане, мы заняли место за стеклянными дверями. Гостей привели к свободному столику, который был заранее поставлен так, чтобы мы его видели.
Аркадин меня поразил. Это было настолько невероятно, что я, затаив дыхание, не пропускал ни одного слова из разговора, который он для нас мастерски «переводил». И Курилов не мог нахвалиться его способностями, благодаря которым Аркадин оказал государственной безопасности неоценимую услугу.
— Так. Значит, Адель должна стать курьером этих двух господ. Одного из них вы, надеюсь, узнали? — спросил меня Курилов.
— Конечно, — ответил я. — Это фон Лотнер.
К станции Негорелое на границе между Советским Союзом и Польшей подошел международный экспресс из Ленинграда. Он следовал в Варшаву, Берлин и Прагу. Пассажиры вышли на перрон и направились в просторную комнату для таможенного осмотра. Пока носильщики укладывали чемоданы на длинный стол, за которым их уже ожидали таможенники, пограничники проверяли паспорта. Все формальности не требовали ни много времени, ни лишних слов.
Настала очередь и высокой, стройной, элегантно одетой блондинки. Она держала на руках крохотного пуделя в теплой «жилетке». Ему явно пришлись не по душе таможенные и паспортные процедуры, и, не скрывая неудовольствия, он скулил, дергал ногами, просясь на землю.
— Госпожа Адель Дюрхаузен, — раздалось за перегородкой.
— Здесь, — отозвалась блондинка и сделала шаг вперед.
— У вас есть на собаку разрешение ветеринарного врача?
— Разумеется, — ответила она и показала справку.
— Спасибо. Вот ваш паспорт. Теперь, пожалуйста, пройдите таможенный досмотр.
Адель Дюрхаузен не спеша подошла к длинному столу и остановилась у четырех больших новых чемоданов. В таможенной декларации чемоданы были записаны как багаж до Берлина. Таможенник попросил, чтобы она их открыла, внимательно осмотрел содержимое, возбудив своей дотошностью нетерпеливость хозяйки вещей. Она дожала, плечами, повернула голову и выразительно откашлялась. Таможенник не обратил на это никакого внимания; выложив все вещи на стол, он приподнял один чемодан, перевернул его и постучал пальцем по дну.
— Зачем вы… так… делаете? — раздраженно спросила на ломаном русском языке Адель Дюрхаузен.
— Чемодан мне кажется слишком тяжелым, — спокойно ответил таможенник.
— Я покупаю только солидные вещи, — заметила блондинка.
Таможенник промолчал и стал складывать вещи в чемоданы. Затем он повернулся к своему коллеге и что-то ему тихо сказал. Другой таможенник предложил Адели Дюрхаузен пройти вместе с ним в канцелярию.
— Это еще зачем? — удивленно спросила элегантная госпожа.
— Не торопитесь, все узнаете. Пожалуйста, сюда, направо, — спокойно сказал таможенник.
В канцелярии ее ждала новая неожиданность. Вежливо пригласив сесть, начальник без всяких предисловий спросил, какие вещи она везет через границу.
— Те, что видел ваш сотрудник…
— А те, что он не видел?
— Не понимаю вопроса, — нервно поеживаясь, заявила молодая женщина и подняла к начальнику свое красивое лицо, как бы говоря: ты только на меня хорошо посмотри!
— Возможно, поймете лучше, если я напомню о вещах господина фон Лотнера.
Адель широко раскрыла глаза и была так поражена, что не могла вымолвить ни слова. Но чтобы скрыть свое невольное удивление, она вынула из сумочки платок, откашлялась и вынудила себя к улыбке:
— Бог мой, это же смешно! Он просил передать своей знакомой в Берлине две норковые шкурки.
— И ничего другого? — спросил начальник.
— Ну еще кое-какую мелочь, о которой и говорить не стоит, — небрежно бросила Адель.
— На мой взгляд, ваше утверждение расходится с правдой.
— Ваши взгляды меня не интересуют, — смело, почти дерзко сказала женщина и отвернула лицо, поняв, что ее игривый взгляд ни на кого не действует.
— Однако они имеют самое прямое отношение к моим служебным обязанностям. Если вы не намерены говорить правду, я буду вынужден вас обыскать.
— Это оскорбление для представительницы немецкого рейха. Я категорически протестую! — повысила голос дама с собачкой.
— Никто не запрещает жаловаться, однако придется подчиниться. Таможенные правила одинаковы всюду, не исключая даже Германии. Пригласите товарища Новикову, — приказал начальник.
Вошла сотрудница таможни. Адель нехотя встала и робко сказала:
— Может быть, передумаете? Ведь это же скандал!
— Идите, пожалуйста, — вежливо, но решительно сказал начальник.
Дюрхаузен покачала головой, взяла пуделя и вышла.
Обыск Адели ничего не дал. Вернувшись в канцелярию, она потребовала составить протокол:
— Я должна приложить его к жалобе, — заявила она и собралась уходить.
— Минуточку, — задержал начальник.
— Что еще?
— Меня заинтересовал ваш песик, точнее его «одежда».
— Даже собаку не можете оставить в покое? Не трогайте ее!
— Хорошо, не тронем. Только посмотрим ее «одежду».
— Пудель очень нежный, он не привык к русским морозам. У нас и климат, и таможенники теплее…
— Снимите, пожалуйста, с собаки «жилетик».
— Я протестую… У меня все бумаги в порядке!
— Тем более непонятно, почему вы возражаете…
— Я же вам сказала: считаю это оскорбительной придиркой… — зло зашипела она, хотя в ее голосе уже чувствовалась безнадежность, и крепко сжимала под мышкой своего маленького пуделя, не давая таможенникам снять с него «жилетик».
Терпению начальника пришел конец. Он встал, оперся руками о стол и повысил голос:
— Нарушение государственных правил…
Дюрхаузен задрожала и выпустила пса, который радостно соскочил на землю, но, когда таможенник хотел его взять, оскалил зубы и зарычал.
— Ну, ты, герой, — засмеялся таможенник. У него, конечно, был богатый опыт. Ловким движением сильных рук он снял «жилетик» с собаки и передал его начальнику.
Дюрхаузен сразу затихла, покраснела и уставилась на руки, которые ощупывали «жилетик». Ее накрашенные губы сжались так, что образовали одну черту.
— Распорите-ка, там что-то твердое, — приказал начальник таможеннику. Тот осторожно вспорол «жилетик», прошитый ватином. Что-то заблестело, и в руках оказался большой сверкающий камень.
— Вот так одежка! — удивленно протянул таможенник.
Через минуту весь «жилетик» был распорот, и на столе оказалось его содержимое: двадцать шесть больших драгоценных камней и двадцать четыре поменьше.
— Вот где, оказывается, собака зарыта!.. — по-немецки сказал начальник и посмотрел на Адель. Он хотел что-то добавить, но в этот момент пришел таможенник и сообщил о результатах подробного осмотра чемоданов: металлические уголки всюду были из чистого золота, замаскированного под дешевый металл. Вот почему чемоданы, даже пустые, были такими тяжелыми.
— Вы и теперь считаете наши действия оскорбительной придиркой? — спросил начальник.
Адель тупо смотрела перед собой, нервно перебирая пальцами кудрявую шерсть пуделя, и молчала.
— Ну, хорошо, снимите пальто, присядьте вон на тот стул, подпишем с вами протокол, — сухо добавил начальник.
— Ничего я вам не подпишу! — возбужденно сказала Адель.
— Обойдемся и без вашего автографа. А вот без законных мер, пожалуй, не обойдемся… Придется вам задержаться.
Адель поежилась и укоризненно сказала:
— Мало вам моих драгоценностей, вы хотите еще и меня…
— Нам хорошо известно, что у вас в Ленинграде был договор с Лотнером — незаконно вывезти драгоценности весьма сомнительного происхождения. Вы хорошо знали, во имя чего и на какой риск идете. Впрочем, не имеет смысла здесь продолжать разговор…
Адель, казалось, утратила способность говорить; так и стояла она, красивая и элегантная, вмиг потеряв знаменитую немецкую самоуверенность, — жалкая, растерянная.
Несколько позднее в моей ленинградской квартире зазвонил телефон. Ссылаясь на серьезные причины, Шервиц попросил разрешения меня навестить. Конечно, я согласился, и скоро, похудевший, усталый, он уже сидел у меня в кресле.
— Что-нибудь случилось, коллега?
— Случилось? Не то слово. Со мной ничего не случилось, но у меня такое ощущение, что нечто происходит за моей спиной и я вот-вот опять попаду в неприятную историю.
— Вы говорите, как Пифия. О чем, собственно, идет речь?
— Как вам сказать… — замялся он, — о женщине.
— Опять женщина! — едва не рассмеялся я, но грустный вид Шервица заставил взять себя в руки.
— Я самый последний неудачник. Стоит только познакомиться с красивой женщиной, как все разбивается, словно стекло, и мне остается лишь собирать осколки, — уныло сказал он.
— Ваша образная речь не дает представления о деле. Лучше скажите проще и понятнее: что случилось?
— Я познакомился с очень милой женщиной — правда, она скорее любезна, чем красива.
— Как обычно, — заметил я.
— Нас познакомил официант в «Астории».
— По собственной инициативе или вы его об этом попросили?
— Он сам попросил меня помочь одной даме кое-что перевести на русский язык: ей надо было срочно представить какую-то бумагу в одно учреждение, но папку с переведенным текстом она забыла дома, возвращаться не хотелось. Сказал, что дама меня знает, может быть, и я ее вспомню… При всем своем желании я не мог представить, где мы с ней встречались. Но не мог же я не выполнить просьбу дамы, к тому же весьма симпатичной?