– Ты не боишься их принимать с оружием? – удивился Крот. – А если их специально подослали?
– В таком случае это мог сделать только ты, – засмеялся Счастливчик, – это ведь ты познакомил меня с Пирожковым, через которого мы вышли на этих ребят.
– Скажешь тоже, – сильно нервничая, сказал Коротков. Пирожков тоже почувствовал себя неуютно.
– Ладно, позови их, – разрешил Счастливчик.
Через минуту все четверо стояли перед ним. Он встал со стула, подошел к ним, оглядывая каждого с ног до головы, словно обнюхивая, потом обернулся к Пирожкову.
– Где ты нашел таких соколов?
Пирожков столь явно перевел дыхание и заулыбался, как будто только что сдал самый трудный экзамен в своей жизни.
– Хорошие ребята, – сказал он.
– Да. – Счастливчик смотрел в лицо Хонинову, делая второй обход прибывших. – Воевал?
– В Афганистане и в Чечне, – подтвердил тот.
– Сразу видно, – кивнул Счастливчик, – хорошая выправка. Ты, очевидно, старший.
И, не дожидаясь ответа, сделал следующий шаг, внимательно глядя в лицо Маслакову.
– Владеешь приемами? Занимался спортом? – спросил он.
– Немного, – кивнул тот.
– Угу, – Счастливчик сделал еще два шага и посмотрел на Аракелова.
– Откуда родом?
– Из Ростова.
– Я думал, ты с Кавказа.
– А это и есть Кавказ. Только Северный, – весело сказал Аракелов.
– Конечно, – согласился Счастливчик и подошел к Шувалову. Долго стоял, глядя ему в глаза. И, ничего не сказав, повернулся к Пирожкову.
– Все в порядке, – сказал он, – именно такие ребята мне были и нужны.
– Ты не спросил, как их зовут, – напомнил Крот.
– Не спросил, – весело подтвердил Счастливчик, – а какая разница?
– Они же нужны тебе для дела, – удивился Коротков, но не стал настаивать.
– Спасибо, ребята, – кивнул Счастливчик, – можете идти, встретимся через пять дней.
– Ты не хочешь ничего сказать им? – еще больше удивился Коротков.
– Скажу, когда будет надо, – загадочно ответил Счастливчик.
Поняв, что дальше оставаться в комнате им не нужно, Хонинов кивнул головой остальным, и они вышли гуськом. Счастливчик посмотрел им вслед и с удовлетворением сказал:
– Хорошая работа, Пирожков. Очень толковые ребята.
Пирожков, откровенно переживавший, когда Счастливчик осматривал его ребят, довольно вздохнул и приосанился.
– Старался. Как обещал, – радостно выдохнул он.
– Очень хорошо, – сказал Счастливчик, – а теперь можешь идти. Увидимся через пять дней здесь, в казино, ровно в семь вечера. У тебя есть мобильный телефон?
– Есть, – кивнул Пирожков, называя номер своего телефона.
– Я запомнил, – Счастливчик повернулся к нему спиной, возвращаясь за стол, и Пирожков, поняв, что он здесь уже лишний, поспешил за благо быстро ретироваться.
– Тебе действительно понравились эти лохи? – спросил Коротков.
– Нормальные ребята, – рассеянно отозвался Счастливчик. На столе опять стояло большое блюдо с оливками.
– Зачем они тебе, – нервничая, спросил Крот, – ты ведь обещал взять на дело моих ребят?
– Обязательно возьму только тебя и твоих ребят, – сказал, двигая к себе блюдо, Счастливчик, – я уже почти готов.
– Когда начинаем? – оживился Коротков.
– Через пять дней, – заговорщически понизив голос, сообщил Счастливчик, – ровно через пять дней начинаем. Я уже все подготовил.
– Ты какой-то ненормальный стал, – пожаловался его напарник, – подозрительный. Ничего не говоришь, все скрываешь, все в одиночку готовишь.
– Если бы ты отсидел четыре года вместо меня, то и ты бы стал подозрительным. Я привык никому не доверять, Крот. Это лучший способ остаться на свободе и с большими бабками. Иначе можно здорово пролететь.
– Но мне-то ты можешь сказать, что именно мы будем грабить.
– Скажу, если это твой последний вопрос.
– Да-да, конечно.
– Так и быть, тогда скажу. Это ювелирный магазин, Крот, самый лучший ювелирный магазин в городе.
Коротков огляделся по сторонам. Потом, наклонившись, нерешительно спросил:
– Там есть десять миллионов?
– Там гораздо больше. Но мы будем брать только самые крупные вещи.
– В магазине товара на десять миллионов долларов? – снова переспросил Коротков.
– Ну, может, на девять с половиной, – рассудительно сказал Счастливчик, – но там огромные ценности, братан.
– Где? – выдохнул его напарник.
– Об этом мы поговорим в следующий раз. Мой компаньон должен еще все подготовить.
– Хорошо-хорошо, – согласился Крот, – а у тебя есть хороший скупщик?
– А зачем он мне? Я прямо с цацками укачу за бугор. Так будет даже удобнее. А твою долю отдам тебе сразу.
– Спасибо, – Коротков вытер пот, выступивший на верхней губе, – мои три миллиона?
– Как договаривались.
– Хорошо, – он все-таки не выдержал, – но зачем тебе тогда эти люди Пирожкова?
– Опять? – засмеялся Счастливчик. – Мы же договаривались – только один вопрос.
– Ну ладно… Я просто нервничаю. Ты ведь раньше заранее рассказывал о своих планах.
– Все детали я и сам пока не знаю, – сказал Счастливчик, – мне должен позвонить мой компаньон.
– Ты нас познакомишь? – оживился Коротков.
– Только после операции. Все еще может измениться, – строго ответил Счастливчик.
– Я все понимаю, – кивнул Коротков, – больше ничего не буду спрашивать. Я только не понимаю, зачем тебе еще четверо парней Пирожкова. Но я молчу, молчу…
Счастливчик поманил Крота к себе пальцем и тихо прошептал ему на ухо:
– Чтобы они помогли нам уйти от погони в случае необходимости.
– Понял, – глубокомысленно кивнул Крот, – но это могли бы сделать и мои люди, – добавил он, но Счастливчик уже махнул на него рукой.
На следующий день ему позвонил полковник Тарасов.
– Завтра Сорокину отпустят, – коротко сообщил он, – но ты с ней не увидишься до самого дня операции.
– Хорошо, – согласился Счастливчик, – только без обмана, полковник, иначе я сорву вам всю вашу затею.
Тарасов ничего не стал говорить, а просто отключился.
Глава 11
Нужно было видеть лицо этого гада, когда он нас обнюхивал. Как будто пытался определить по запаху, действительно ли мы «подставка» или настоящие люди Пирожкова. Но, похоже, он остался доволен. Хотя, непонятно почему, он так и не задал мне ни одного вопроса.
И тем не менее он поверил нам, если больше не стал нас расспрашивать. Так мы и вышли от него, решив подождать Пирожкова в машине. Он появился через две минуты. Нужно сказать, что он так нервничал, что чуть не сошел с ума. В какой-то момент мы даже решили, что он просто нас выдаст, так сильно он дергался. Но все обошлось, и он появился перед нами, облизывая губы.
– Все в порядке, ребята, – сказал он, тяжело вздыхая, – кажется, это был самый трудный день в моей жизни. Но он вам поверил, а это самое главное.
Ему все еще казалось, что мы продолжаем играть свои роли. А потом мы разъехались в разные стороны. Мы приехали к Гвоздеву, который нервничал не меньше Пирожкова. Только в отличие от него он боялся не за себя, а за нас. Это, наверно, всегда гораздо тяжелее – беспокоиться за других. Впрочем, каждому свое. Один живет так, другой по-своему. И каждый считает, что только он и живет правильно. В любом случае жизнь подлеца Пирожкова мне нравится меньше, чем жизнь подполковника Гвоздева. Хотя баб и жратвы у Пирожкова было, наверно, гораздо больше, чем у нашего подполковника.
Мы долго рассказывали Гвоздеву о том, как нас встретил Счастливчик, как долго стоял рядом с каждым из нас. Как обходил нас по второму кругу. Какие вопросы задавал. Как смотрел на нас, что говорил. Подполковника интересовали любые мелочи, любая фраза Счастливчика. Когда мы кончили докладывать, он уныло сел на стул.
– Он вас раскрыл, – убежденным тоном сказал Гвоздев.
– Не думаю, – ответил Хонинов, – он бы как-то проявился, что-нибудь сказал бы. Нет, не думаю.
– Он вас раскрыл, – повторил Гвоздев и тяжело вздохнул, – это же Счастливчик. Он никогда ничего не скажет, вернее, не подаст виду. Это же Счастливчик… Нужно знать его характер.
– Может, нам просто вернуться в казино и перетрясти там все вокруг? – зло предложил Хонинов.
– Нет. Это еще хуже. В таком случае они все поймут и уберут в первую очередь Пирожкова. Он, гад, давно заслужил самого строгого наказания, но не обязательно, чтобы его убивали в результате нашей ошибки.
– Что нам теперь делать? – спросил Хонинов.
– Ждать, – угрюмо выдавил Гвоздев, – остается один шанс из ста, что вы ему зачем-то нужны и он ради этого шанса даже несколько придавит свои подозрения. Счастливчик не просто вор или квалифицированный медвежатник. Он всю свою жизнь провел в колониях и среди всякой шпаны. Он чует не только наших сотрудников, но даже наших сексотов и агентов, даже наших осведомителей и стукачей. Я специально проверял. По его наводке в колонии, где он сидел, удавили одного такого «добровольца». А вы хотите вчетвером обмануть такого человека, как Счастливчик. Но почему он ничего вам не сказал? Почему ничего не сказал Пирожкову? Вот что меня волнует.
Мы смотрели на него и молчали. Откуда нам было знать такие тонкости. Мы группа захвата. Не наше дело такие вещи. Когда нужно взять банду, повязать рэкетиров, выбить оконные рамы и ворваться в квартиру на девятом этаже через крышу здания – вот тогда мы незаменимы. А когда нужно играть роль шутов только для того, чтобы понравиться вору, у нас вполне может не получиться. Но мы, конечно, ничего не стали говорить Гвоздеву, решив, что действительно лучше подождать.
Однако с этого дня и за Счастливчиком, и за Кротом было установлено самое тщательное наблюдение. Мобильные телефоны обоих были взяты на прослушивание. За ними пустили следить целые группы оперативников. Но Счастливчик был неуловим. Он легко уходил от преследования, словно издеваясь над нашими оперативниками. И так же легко появлялся в поле их наблюдения, будто ничего не боялся.
А над нами продолжали сгущаться тучи. Мотин уже серьезно требовал не просто нашего отстранения, а передачи дела в прокуратуру и нашего ареста за намеренный отказ выполнять действия командиров в боевой обстановке. Он так и формулировал свои обвинения. Мы были не просто трусы и дезертиры, мы были подонки, оставившие своих товарищей на поле боя, и именно мы были косвенными виновниками гибели всей группы. Чего только мы не наслушались за эти дни от Мотина. Иногда мне казалось, что человеческой глупости не может быть предела. Или Мотин просто хотел выслужиться? Но тогда почему он так старался нас утопить? Возможно, ему просто нужны были виноватые?
За два дня до окончания срока, который нам назначил Счастливчик, нас вызвали к самому генералу Мальцеву. Мы знали, кем именно был этот Мальцев. Его фамилию знал каждый офицер в министерстве. Это был начальник управления собственной безопасности министерства. И мы знали, что визит к нему не сулит нам ничего хорошего.
В кабинете, кроме него, сидели еще несколько человек. Полковника Тарасова, который нас допрашивал, мы уже знали. Из городского управления пригласили самого Панкратова, который сидел справа от генерала Мальцева. Рядом с Панкратовым устроился и Горохов. Он сидел мрачный и хмурый, а когда мы вошли в комнату, он отвернулся, словно опасаясь выдать наши отношения. В кабинете находился и красномордый Мотин, который даже не стал с нами здороваться, когда мы вошли в кабинет, а просто брезгливо придвинул к себе наши личные дела. Он, очевидно, считал, что для нас все уже кончено.
– Садитесь, – строго приказал генерал. Собственно, в кабинете было даже два генерала. Панкратов и Мальцев. Но они были в этот момент в разных весовых категориях. Мальцев выступал в роли обвинителя и судьи в одном лице, а Панкратова в лучшем случае можно было считать свидетелем со стороны обвиняемых. Мы уселись на стульях.
– Неприглядная картина получается, – вздохнул Мальцев, покосившись на Панкратова, – наши сотрудники считают, что ваша вина доказана материалами дела и свидетельскими показаниями. Подполковник Мотин убежден, что вас четверых нужно вычистить из органов и передать дело в прокуратуру.
При этих словах Панкратов громко крякнул и, оглядевшись по сторонам, нахмурился.
– Я решил лично встретиться с вами, чтобы разобраться во всем, прежде чем мы примем решение, – продолжал Мальцев. – Обвинения против вас выдвинут серьезные. Фактически вас обвиняют ни мало ни много – в пособничестве убийцам вашего подполковника и ваших товарищей. Так что вы хотите нам сказать? И учтите, что это ваше последнее слово. Мы больше не намерены церемониться с вами.
Мы переглянулись. Все смотрели на Хонинова. После смерти Звягинцева он был для нас командиром. Он понял наши взгляды и попросил разрешения сказать несколько слов. Мальцев кивнул, разрешая Хонинову говорить. И тогда тот выдал текст примерно следующего содержания:
– Мы с самого начала готовы были сотрудничать со следователями, расследующими обстоятельства случившегося. Мы готовы были рассказать обо всем, дать любые показания, чтобы помочь вам найти тех подонков, которые убили наших товарищей. Но нас никто не слушал. Нам удалось установить, что кто-то выдавал наши действия другой стороне.
– Конкретнее, – заорал Мальцев.
– Бессонов, – назвал фамилию предателя Сережа, и у него дрогнуло лицо, – он передавал о всех наших передвижениях, о всех подробностях нашей операции. Когда Дятлов догадался об этом, он его убил, задушил той самой леской, которую купил за несколько дней до этого в магазине. Это легко проверить.
– Кому передавал сведения Бессонов? – спросил, нахмурившись, Панкратов.
– Полковнику ФСБ Баркову.
– Его застрелили еще два месяца назад. Вы о нем говорили и следователям прокуратуры, – напомнил Мальцев.
– Но мы не сказали о том, что за несколько часов до операции журналистке Людмиле Кривун позвонили из министерства и предложили принять участие в операции. Ей позвонили в десять часов вечера. А сообщение Метелиной пришло только в одиннадцать. Значит, звонивший заранее знал, что должно было произойти нечто такое и именно в два часа ночи.
– Откуда вы это узнали? – быстро спросил Панкратов.
– Людмила Кривун рассказала об этом Никите Шувалову перед своей смертью.
Теперь все смотрели на меня.
– Да, – сказал я, понимая, что нужно говорить, – она мне рассказала обо всем в поезде.
– Почему вы об этом молчали? – нервно спросил Панкратов, не дожидаясь, когда задаст вопрос Мальцев.
Я немного смутился.
– Говори! – закричал генерал Панкратов, ударив кулаком по столу.
– Я узнал, кто звонил Кривун, и тогда вычислил предателя, – сумел произнести я под дикие взгляды со всех сторон, – предателем был Миша Бессонов.
– Поэтому ты с ним подрался? – быстро ввернул Горохов. Он явно пытался нам помочь.
Я согласно кивнул.
– Людмиле Кривун звонили из министерства, – напомнил мне генерал Мальцев, – вы можете назвать фамилию офицера, который звонил журналистке накануне операции?
– Да.
– Имя? – требовательно спросил Мальцев.
– Подполковник Решко, – тихо сказал я.
Наступила тишина.
– Бывший помощник Александра Никитича, – очень неприятным голосом прокомментировал генерал Мальцев, – убитый несколько дней назад. Мы как раз занимались разработкой этого типа. Он был переведен в управление кадров.
– Почему вы не сказали об этом раньше? – спросил Панкратов.
Я сидел, опустив голову.
– Мы все виноваты, – тут же взял на себя мою вину Сергей Хонинов, – мы все знали о Решко.
– Нет, – отчаянно крикнул я, – неправда. Я рассказал им об этом только недавно. Я не хотел никого вмешивать. Я хотел сам все узнать. Но Решко ушел в отпуск сразу же после смерти своего шефа и вернулся только недавно.
– Нужно было нам все рассказать, – покачал головой Горохов, – мы могли бы вместе что-нибудь придумать.
Отвечать мне было нечего. Он был прав.
– Решко, – задумчиво сказал Мальцев, посмотрев на остальных офицеров, сидящих в его кабинете. – С кем же он был связан?
Все молчали.
– Эх, Мотин, Мотин, – неприятным голосом сказал Мальцев, – вечно ты торопишься, все у тебя виноватые, чуть парням жизнь не сломал. И откуда только такие, как ты, берутся?