– Вы что-нибудь хотите нам сказать, пока мы не прослушали кассету.
– Напрасно вы это делаете, – с победоносной улыбкой заметил полковник, – это очень неприятная кассета.
– Неприятная для кого? – уточнил генерал ФСБ.
– Для всех, – загадочно ответил Тарасов.
Попов нахмурился, но больше ничего не стал спрашивать. Маслаков принес магнитофон, передал его Гвоздеву. Тот вставил кассету, включил. Горохов с нарастающей тревогой наблюдал за самодовольным выражением на лице полковника Тарасова. И вдруг услышал его голос.
«– Много будешь знать, скоро состаришься. А тебе стареть нельзя. У тебя руки молодые должны оставаться, чтобы любой сейф открыть».
Горохов увидел, как дернулся Тарасов, как раскрыл рот, в ужасе уставившись на магнитофон. И успел заметить улыбку на лице Счастливчика.
«Какой все-таки будет сейф?» – спросил чей-то голос.
«Документация на заднем сиденье, – голос полковника, – можешь ознакомиться».
Снова заговорил второй, и вдруг Горохов понял, что это голос Счастливчика. Теперь он окончательно все понял. Медвежатник оказался умнее и хитрее полковника. Он записал свою беседу с ним на магнитофонную ленту и положил ее в сейф вместо той, которую ему дал Тарасов.
«Ты очень сильно рискуешь, полковник, решив мне не доверять», – закончил свою речь Счастливчик.
– Кто это говорит? – гневно спросил Попов.
– Вот этот тип, – показал на Счастливчика полковник Бурлаков. А тот продолжал измываться над Тарасовым.
«Я могу ошибиться, нужно ведь не просто вскрыть сейф. А, как я понимаю, еще его потом и закрыть».
«Да, – голос Тарасова, – его нужно будет потом закрыть. Открыть сейф, положить туда папку с документами, одну кассету и закрыть сейф».
«Какая кассета?»
«Обычная, – говорил Тарасов, – тебе не обязательно знать, что на ней находится».
«В таком случае могу я хотя бы узнать, где находится этот сейф?»
«Вечером я тебе все скажу. За сигнализацию не беспокойся. Мы ее отключим. Твоя задача – открыть сейф и снова его закрыть. И сделать это так, чтобы не осталось никаких следов. Ты меня понял?»
«И тогда ты отпустишь Катю?» – голос Счастливчика».
– Какую Катю? – удивленно спросил Попов. Он ничего не мог понять.
Но все понял Тарасов. С каким-то диким рычанием он бросился на Счастливчика. У него было совершенно безумное лицо.
– Обманул, – рычал Тарасов, – обманул! Он нас всех обманул! Он все подменил!
У него изо рта пошла пена. Его с трудом удерживали сразу несколько человек.
– Вызовите врача, – тихо приказал Мальцев, – он не в себе.
– Что за Катя? – продолжал спрашивать Попов. – При чем тут Катя?
– Они взяли мою девушку, – пояснил Счастливчик, – и хотели, чтобы я вскрыл этот сейф, пока она будет у них в руках. Она и сейчас у них в руках. Ее охраняют молодчики этого типа.
Тарасов тяжело дышал.
– Это ведь вы, полковник, давали указание Мотину по поводу группы Звягинцева, – вдруг вспомнил Мальцев.
– И это по его приказу был послан конверт в МУР, – кивнул Бурлаков, – мы все проверили. Этот взрыв организовал Тарасов.
– Нет! – закричал полковник. – Нет, это не я!!!
Исповедь Счастливчика
Я ведь все знал с самого начала. Знал и понимал, что полковник придумал мне «альтернативу для дураков». Либо я выполню то, что он просит, и меня потом тихо уберут. Либо откажусь от его предложения, и тогда убьют Катю, а потом и меня. Получалось, что выхода у меня не было. Это и называется «альтернатива для дурака», когда тебе дают монету, на обеих сторонах которой решка. И нигде нет орла. Нужно быть полным кретином, чтобы позволить другому игроку бросать такую монету, когда ты ставишь на орла, а он ставит на решку.
Я понимал, что мои частые появления в ресторанах и казино не могут остаться незамеченными. И наша «родимая милиция» попытается подослать ко мне своих сексотов. Я и раньше сильно подозревал Пирожкова. Уж больно прыткий и хитрый парень он был. А когда увидел его бегающие глазки, то и подавно перестал сомневаться. Тем более когда он привел с собой четырех ментов. Если бы я даже ни разу в жизни не видел ментов, то и тогда понял бы, кто именно эти четверо. Сразу бы понял. Но они были мне нужны в моей игре против полковника Тарасова.
Сначала мне нужно было избавиться от Крота. Мой бывший напарник и друг с удовольствием перерезал бы мне горло, чтобы узнать про мои ценности, оставшиеся еще после той, давней операции. Но он знал, что пытать меня бесполезно. Я ведь не дурак. Как только я ему расскажу про ценности, он меня сразу убьет. Значит, захватывать меня не имело смысла. И он приехал за мной в колонию, организовав пышную встречу. А потом три недели пускал за мной своих боевиков, рассчитывая узнать, где именно я собираюсь организовать новое дело. К тому времени я уже не сомневался, что менты сели мне на хвост. Поэтому сначала я вызвал группу Пирожкова и передал им записку, попросив их держаться где-нибудь в центре. И ждать моего звонка. Но вслух я им ничего не сказал, зная, что моя комната одновременно прослушивалась не только ментами, но и людьми Короткова. Потом я видел, как официант доставал магнитофон, прикрепленный к столу. Они меня совсем за фраера держали.
После этого я встретился с Коротковым. Он был такой самоуверенный, что согласился разговаривать со мной в самом здании казино, считая, что, кроме него, никто больше не может прослушать нашу беседу. Но он всегда был не очень умным человеком. Милиция записала нашу беседу и выяснила, что я вместе с людьми Крота собираюсь вскрыть сейфы ювелирного магазина на Тверской. Нужно быть полным идиотом, чтобы сделать это в окружении милиции, которая там рыщет со всех сторон. Но трюк с кафе я придумал давно, правда, не здесь.
Однако Крот клюнул. Да и менты клюнули тоже, заглотнув наживку. Коротков со своими ребятами полез в кафе и был там арестован. Представляю, как он удивился и огорчился, когда я не приехал туда. И какая у него была рожа, когда его брали. Потом я поехал на ночную операцию с полковником. Я уже тогда понимал, что они готовят что-то паскудное, а меня хотят сделать фраером. Чтобы я им вскрыл сейф и положил туда документы, а потом закрыл его. Полковник сделал только одну ошибку. Он сказал мне, что там, кроме документов, будет еще и магнитофонная пленка. Ну я и сделал такую пленку, только с записью нашего с полковником разговора.
Он ведь подозрительный был, все время меня проверял. Впрочем, даже не подумал, что я вмонтировал магнитофон в свой левый каблук. Хотя он по-своему был логичен. Когда мы поехали к Кате, он искал у меня оружие, а совсем не магнитофон. Словом, когда мы приехали в офис этой компании и когда я открыл сейф, то вместо кассеты, которую он мне дал, положил свою, а вместо его документов – свои бумажки с подробным описанием наших с ним разговоров и его планов. Можете себе представить, какой был бы скандал, когда открыли бы этот сейф.
А группа Пирожкова, те самые переодетые менты, арестовала меня сразу же при выходе из здания компании. Полковник успел от меня отказаться. Но было уже поздно… Сейчас, говорят, он сидит в Лефортове. Я думаю, он там долго сидеть не будет, скоро его там удавят. Все-таки они хотели подложить такую свинью своему министру. Я даже считаю, что нынешний министр внутренних дел мой должник. Он, наверно, уже увидел и эти документы, и эту кассету. Хотя никто и никогда про нее больше не говорил. А Катю освободили на следующий день. Меня нашел этот полковник ФСБ, кажется, его фамилия Бурлаков. И предложил Катю в обмен на настоящую кассету и документы. Я, конечно, согласился. Какое мне дело до их взаимоотношений. Я на все плюнул и достал из комнаты отдыха кассету и письмо, которые спрятал там под раковиной. Катю мою привели через три часа. Не знаю как, но сработали аккуратно. Только наш полковник Тарасов был дурак и даже не подозревал, что про мои деньги и она ничего не знала. И спрятал я их давно и в надежном месте. В нашем деле доверять нельзя никому, тем более женщинам. Вы спросите, почему тогда я не сбежал сразу? Ну, во-первых, действительно жалко было оставлять Катю в руках этих подонков. Во-вторых, я знал, что Крот так просто от меня не отвяжется. И, наконец, в-третьих, было интересно, чем кончится моя игра с полковником.
Вот и получается, что настоящую «альтернативу для дураков» придумал не Тарасов, а я. Предложив ему выбор – либо сесть в тюрьму, либо геройски погибнуть при попытке к бегству. Жаль, что он выбрал первый путь. Я был о нем лучшего мнения.